Сорные травы

– А? Не читал.

– Пей кофе, темный ты человек, – отмахнулся я.

На минуту разговоры смолкли. Коллеги наслаждались кофе и вкуснейшими шоколадными конфетами. Я же просто сидел, согревая ладони чашкой, даже позабыв про то, что напиток остывает. А я ненавижу холодный кофе. В мыслях здравый смысл на пару с медицинским скептицизмом воевали с тем, что мне вчера рассказал отец Иоанн. Страшная сказка, в которую современный человек не поверит, пока не пощупает, не измерит, не проанализирует. А как это сделать – вот в чем вопрос. Все недавние события трудно объяснить даже по отдельности. Но если принять, что это части целого, то версия священника становится пугающе достоверной.

Меня больше озадачила собственная реакция, а не сам рассказ – я почти согласился с доводами Иоанна. Странно для врача, который хоть и верующий, но постольку поскольку – я никогда не постился и не придерживался строгих церковных правил.

Почему поверил, пусть и почти? Да потому что иной более-менее правдоподобной версии я пока не придумал. Как снизойдет светлая мысль, объясняющая и смерти, и странное поведение людей, и еще с десяток мелочей до кучи, так можно будет поспорить с Иоанном.

А пока придется учитывать его версию…

– Что задумался, Иван? – прервал мои размышления Вадим. – Кофе пей, остыл совсем.

– Если кто-то уже остыл, то к Паше, – парировал я, отвлекаясь от нерадостных мыслей.

– Не, мои еще тепленькими должны быть. Если остыл, то к твоей жене.

Вадим подхватил:

– Звонишь и говоришь… Маша, у меня кофе остыл. Проведешь вскрытие для выявления причины такого нежелательного исхода?

Я вяло улыбнулся:

– Пошлет далеко и быстро. У нее там полный бардак – а работать некому, поубивали всех.

– Да, слышал, – посерьезнел Паша. – Совсем люди с ума посходили. Недавно ко мне толпой замелись родственники одного страдальца, прокуратурой пугали.

– Отмучился совсем? – поинтересовался Вадим. – Или ты его вытащил?

– Совсем. Не поверите, запущенный шистосомоз. Узнали только на вскрытии – смазанная картина, вообще неспецифическое течение.

– Ого! – я прифигел. – Откуда такая экзотика?

– Судя по всему, катался по Африке туристом. Помочил ноги в водоеме – и вот результат.

– Н-да, – протянул Вадим. – Не ходите, дети, в Африку гулять… А что инфекционисты, как проморгали?

– Ну, я их тоже понимаю. – Паша пожал плечами, встал с дивана и подошел к электрочайнику на тумбочке. – Кто-нибудь кофе еще будет?

– Я, пожалуй, – Вадим протянул чашку.

– Пас, – качнул я головой.

– Так вот, – продолжил Паша, включая чайник. – Сколько вообще нозологий? Ну, примерно?

– Тысяч десять, кажется, – задумчиво ответил я. – И это не считая масок и нетипичного течения болезней.

– Со сколькими мы можем столкнуться в работе?

– Максимум сотня?

– Я бы поставил на две, – отозвался Вадим.

– Ну, примерно так. Где-то сто пятьдесят, может, сто семьдесят. А лечим регулярно, ну, от силы тридцать. Из которых штук десять будем знать назубок и выявлять при любых масках и осложнениях.

– Идею твою понял, – кивнул я. – Жаль пациенты не поймут.

– Не поймут. Доктор же должен быть непогрешимым и всезнающим. С викодином в зубах и тростью в руке. Сериалов пересмотрели. Даже если я буду корпеть над учебниками и журналами по тридцать часов в сутки, мне все равно не хватит практики, чтобы распознать нечто редкое в наших краях, да еще и смазанное хроническими болячками, любовью к алкоголю и индивидуальными особенностями европейского организма. Так что не могу я винить инфекционистов. Предупредили бы родственники, что он катался в Африку, может, и догадался бы кто. А знаете, что они заявили в ответ на мой упрек?

– Ну? – заинтересовался Вадим.

– Только дурак сознается врачу, что у него есть деньги. Потому что медики сразу же будут взятки вытягивать. Нужно, мол, наоборот, косить под бедного всеми способами.

– Докосились. Как раз полянку под могилу и выкосили, – я криво улыбнулся. – Сказали бы, что он по миру колесит, искали бы экзотику.

– Вот и я о том же. Everybody lies[37].

Чайник раздраженно заворчал, и реаниматолог приготовил еще по чашке кофе себе и Вадиму. Я же решил составить им компанию чаем – заварил себе смесь черного и зеленого со вкусом чабреца. Остывший кофе выплеснул в раковину – и так нервы взвинчены.

Я поднял бутылку коньяка:

– Вадим, тебе плеснуть?

– Нет, хватит, пожалуй.

– Паша?

– Я тоже пас. Спасибо.

Реаниматолог поерзал на диване, устраиваясь поудобнее, и продолжил:

– Я-то их сразу срезал, что ко мне претензий быть не может. Мол, больной ко мне уже в коме попал. Попытался объяснить, что инфекционисты тоже не особо виноваты. Вероятность того, что наш местный специалист узнает шистосомоз в любой клинической форме, да при любом сочетании медико-биологических факторов… ну, не равна нулю, но болтается где-то около. Врач тоже человек – и голова у него не резиновая, чтобы помнить признаки сотен болезней, а заодно еще и догадываться, где пациент мог накосячить.

– От тебя отстали?

– Относительно. Чтобы не терять лица, пообещали, что прокуратура со всеми нами разберется. Сестра покойного до самых дверей отделения кричала, что мы все крохоборы, взяточники и убийцы.

– Ну вот, получается, и на хрена? – вклинился Вадим.

– Что на хрена?

– Зачем вообще становиться сейчас медиком? Если учесть особое отношение к нам современных обывателей, нормальный врач легко может отсидеть срок или влететь на миллионные выплаты за моральный и физический ущерб. А то и вообще голову проломят в темном переулке. И ведь обыватели эти себя правыми считать будут – борцами со злом в белых халатах. Да еще и зарплата наша нищенская. Тьфу…

– А ты чего не бросишь все? – задал я провокационный вопрос.

– Потому что такой же дурак, как и вы, – буркнул психиатр и уткнулся в чашку с кофе.

– Может, на дураках все и держится? – спросил я, вспомнив вчерашние слова отца Иоанна. – Не станет дураков, умные такое натворят, что им самим станет жить неуютно. Эгоистичный рационализм годится только до первой катастрофы, пока еще каждый сам по себе. А потом нет уже никакого рационализма, так как все эгоисты медленно перерабатываются на перегной.

– Может, – тихо ответил Вадим.

Паша добавил:

– В последнее время мне кажется, что этих самых дураков осталось совсем-совсем мало. Потому что те, кто выжил после того проклятого дня, вообще как с цепи сорвались. Вся дрянь, что сидела внутри, как по команде наружу полезла. Я за своими медсестрами уследить не успеваю – Иван подтвердит. А что творится в других отделениях…

Паша махнул рукой и отвернулся, разглядывая что-то за окном.

– Угу, у меня тоже, – проворчал я.

– Что у тебя? – поинтересовался Вадим.

– Сперли все наркотики из сейфа.

Он присвистнул:

– Ничего себе. Много хранилось?

– У нас было два пакетика травы, семьдесят пять ампул мескалина, пять пакетиков диэтиламинлизергиновой кислоты, или ЛСД, солонка, наполовину наполненная кокаином, целое море разноцветных амфетаминов, барбитуратов и транквилизаторов.

– А? – ошарашенно переспросил Деменко.

Пашка заржал – узнал цитату.

– Ладно, забей, – я махнул рукой. – Не знаешь ты классики, потребитель российских сериалов.

– Главному сказал?

– Не успел еще. С Лукановым разбирался.

– А что эта жертва синдрома Туретта на этот раз сделала?

Я с наслаждением отхлебнул из чашки и ответил:

– Уволился, получил от меня по морде и пинок ниже спины. Примерно в такой последовательности.

– Молодец! – Вадим показал мне большой палец. Подумал секунду и показал еще один.

– Даже я немного поучаствовал, – отметился Паша. – Могу добавить, что Сергей Васильевич летел по коридору быстро и громко.

– Ну хоть какая-то приятная новость. – Деменко хохотнул. – А за что ты его так?

– Смотри сам, – я подошел к столу, взял в руки конверт с заявлением Луканова и бросил Вадиму.