Сорные травы

Я прислушивался лишь краем уха. Перепалка с Лукановым всколыхнула воспоминания. Подумалось, что отец создал в больнице особую атмосферу, в которой только и могли вырасти хорошие специалисты. Даже вон Паша – пришел разгильдяй разгильдяем, которому лениво было не то что прочитать статью из медицинского журнала, но даже нормально заполнить историю болезни. А сейчас такого реаниматолога с радостью взяли бы и в столицу.

Со специалистами этого профиля вообще сложно. По ним да анестезиологам модернизация и реформы министра-экономиста проехались круче всего. Крепко взялся бухгалтер-недоучка за то, в чем вообще не разбирался. Обычному реаниматологу приходится работать практически со всем спектром критических состояний – к нему в руки попадают и после автомобильных аварий, и вследствие выпитой бутылки метилового спирта, и в результате хитро сделанного нелегального аборта, и после сложной операции. Если у врача много-много совести, то он будет всю жизнь пытаться объять необъятное – и учиться, учиться, учиться. Закапываться в толстенные медицинские книги и журналы, кататься по конференциям, чтобы если не узнавать последнее, то хотя бы частично догонять вчерашний день.

Но таких врачей очень мало. Больнице повезло – я покосился на бодро вышагивающего Пашку.

Я неожиданно даже для самого себя спросил:

– Паш, как у тебя в отделении народ? Держится?

Реаниматолог коротко глянул на меня, пожевал губами и раздраженно бросил:

– По-разному. Списываю все на шок от смертей в тот день. Но все равно жучу по-страшному за проколы. Что-то многовато их в последнее время. Представляешь, санитарка Марина Львовна двенадцать лет проработала в реанимации… – Тут Паша подошел ближе и шепотом продолжил: – И позавчера эта дура убирала в палате, шваброй махала. Выбила сетевой шнур ИВЛ из розетки и мало того, что сама не воткнула обратно, так еще и не сказала никому. Vacca stulta[25].

– И? – я ошарашенно уставился на реаниматолога.

– Еле вытянули больного. Я сам случайно заглянул в палату – а у пациента полный finem[26]. Марина чуть ли не на коленях вчера ползала, просила не увольнять.

– А сигналка что, не сработала?

– Э-э-э, – мрачно ухмыльнулся Павел, спускаясь по последнему лестничному пролету перед входом в родные пенаты. – Это самое интересное. Я на прошлой неделе уже одну сестру-идиотку уволил за вредительство. Так никого это ничему не научило. Опять рационализируют, мать их по самые tonsillae[27]. Представляешь, до чего додумались… Ну, ты и сам знаешь, как заморская техника у нас работает – наши суровые электрические сети выбивают предохранители в первые две недели, не напасешься под замену. Мы давно на жучки в аппаратуре перешли, чтобы время не терять – пациенты, знаешь ли, не любят ждать, пока мы предохранитель поменяем. Так порой из-за перепадов напряжения сигналка и включается.

– Знакомо, – кивнул я, открывая дверь в реанимацию и пропуская вперед Пашу. Поприветствовал на ходу сестричек.

– Да все уже привыкли. Порой сеть так лихорадит, что по несколько раз за смену системы срабатывают. И не проигнорируешь – фиг его знает, напряжение чуть скакнуло или давление с пульсом улетели в anus. Но прикинь, недавно ночные сестры придумали отличную штуку – нажимают до упора кнопку отключения тревоги и заклеивают ее скотчем. После этого спокойно дремлют до очередного дежурного обхода. В отделении покой и тишина. А по койкам смирно лежат потенциальные жмуры.

– Совсем, что ли, обалдели? Это же подсудное дело. Посадят и тебя, и их!

– А им пофиг, – развел руками врач. – Говорят, все равно скоро помрем. Вот придет вторая волна эпидемии – и помрем. А так хоть выспимся.

– Без разговоров на выход, – отчеканил я.

– Так и сделал – одну отправил. Второй последнее китайское предупреждение вынес – и так работать некому. Но, как видишь, кто-то все равно отключил сигналку, когда Марина Львовна шваброй орудовала. Буду теперь разбираться. Поймаю – cerebrum[28] вынесу и на препараты студентам порублю.

Мы вышли в реанимационный зал. Паша провел к секции, где находился прооперированный вчера пациент. Внутри держался особый, тяжелый запах – крови и пота. Несмотря на хорошую вентиляцию, все равно помещение рано или поздно пропитывается им.

В секции расположились две койки. На одной лежал подросток с желтого цвета лицом и с еще большим числом дренажей, торчащих из брюшной полости. На второй – мужчина бледный до синевы. Многочисленные марлевые нашлепки на мелких травмах и так называемых асфальтовых ранах, серьезнее досталось области живота – оттуда выходило с пяток трубок.

Не нравилось мне это, ой, не нравилось.

– Паш, у этого что, хаэсэн[29] декомпенсированная, кроме всего?

– Да нет, это твой, – ответил Павел, переводя взгляд с пациента на мониторы. – Stercus accidit[30]!

Разлитой цианоз[31] никак не сочетался с показаниями приборов. На мониторах все отлично и стабильно – ну, для реанимационного больного отлично.

Не слишком церемонясь, я сдернул с Пашиной шеи фонендоскоп и нагнулся к больному.

– Дыхания нет!

– Что ж за херня? Мониторы сдохли? Эй, все сюда, быстро! Полундра, вашу мать!!!

Реанимационная команда примчалась чуть ли не мгновенно. Уверен, что им прыти придало и то, что сам заведующий орет. Быстро подсоединили к пациенту мешок Амбу и усиленно начали раздыхивать.

– ИВЛ свободный есть? – спросил Павел.

Сестра отрицательно мотнула головой, не отрываясь от больного. Кто-то наложил дефибриллятор, дал разряд.

А мониторы показывали норму – даже сейчас.

Я обошел койку и внимательно присмотрелся к переплетению проводов. Ухватил один и повел по нему ладонью. Через пару секунд я громко выматерился.

– Паш, иди сюда!

– Что там? – нетерпеливо спросил врач, не отрывая взгляд от действий подопечных.

– Увидишь. Иди. Тебе понравится.

Когда Паша подошел, я повторил все манипуляции с проводами. И показал ему, куда они ведут. Логично, что все мониторы показывали примерную норму. Все датчики висели на втором больном!

– Canis matrem tuam subagiget[32], – Паша побелел от злости.

– Хм, второму-то хорошо, – ухмыльнулся я. – Аж целых два комплекса за ним следят.

– Поймаю того, кто это сделал, – убью, – тихо, но очень-очень четко сказал реаниматолог.

– Что с ним, кстати?

Павел поморщился:

– Глупая драка пьяной компании – упал назад и наделся на ржавый штырь арматуры.

– Прогноз?

– Выживет. Но на одну почку у него меньше.

– Павел Сергеевич, – обратилась к врачу медсестра.

– Perite![33] – рявкнул тот.

Женщина, к ее счастью, видимо, латынь не знала и потому не сбежала, а робко продолжила:

– Павел Сергеевич, посмотрите.

– Похоже, стабилизировали, – пробурчал Паша минуту спустя. – А теперь установите нормально датчики, – и показал бригаде, куда именно ведут все провода.

Я внимательно наблюдал за выражениями лиц, но так и не вычислил того, кто так оригинально пошутил. Или просто той медсестры здесь не было. Может, вообще уже со смены домой ушла.

Сестры быстро увешали пациента фишками датчиков, установили пульсоксиметр[34] и подвесили на капельницу дополнительные лекарства. Теперь показания приборов уже не выглядели так обнадеживающе, как раньше, но хотя бы соответствовали реальности.

– Вот уж действительно, лучше горькая правда, чем сладкая ложь, – пробормотал я.

Павел мрачно хохотнул и добавил:

– Гоните, Иван Игоревич. Думал, что это у меня юмор черный.

– У тебя черный. А у хирургов острый. Как скальпель.

– Но продолжим, – осклабился реаниматолог, разворачиваясь к медсестрам. – Милые мои… Сообщите остальным, что я хочу лицезреть всех через двадцать минут в ординаторской. Кто не придет, тот окажется а tergo[35]. Избавлены от счастья получить люлей только дежурные – я с ними потом тет-а-тет побеседую.