Страница 8 из 12
Под давлением французского вмешательства и в то время, когда еще нельзя было предвидеть, удастся ли ограничить его сферой дипломатии, я принял решение дать совет королю обратиться с призывом к венгерской нации. Если бы Наполеон вступил, как указано выше, в войну, а позиция России оставалась бы сомнительной, но особенно в том случае, если бы холера усилилась в нашей армии, наше положение могло бы стать настолько тяжелым, что мы были бы вынуждены взяться за любое оружие, которое могло бы предоставить в наше [распоряжение] развязанное национальное движение не только в Германии, но и в Венгрии и Богемии, — лишь бы не потерпеть поражения.
II
12 июля в походной квартире в Чернагоре состоялся военный совет, или, как предпочитают называть его военные, доклад генералов, — я сохраняю для краткости и общедоступности первое название, употребленное также и Рооном*[94], хотя фельдмаршал Мольтке и заметил в статье, переданной им 9 марта 1881 г. профессору Трейчке, что в обеих войнах военный совет никогда не созывался.
На эти совещания, происходившие под председательством короля сначала регулярно, а затем с более или менее продолжительными промежутками, — меня в 1866 г. приглашали, когда я бывал в пределах досягаемости. В тот день обсуждалось направление дальнейшего наступления на Вену; я несколько запоздал, и король разъяснил мне, что речь идет о том, чтобы овладеть укреплениями флоридсдорфской линии[95] и таким путем подойти к Вене, и что ввиду характера этих сооружений необходимо подвезти тяжелые орудия из Магдебурга*[96], а это потребует двух недель. После того как будет пробита брешь, надлежало взять укрепления штурмом, причем ожидаемые потери оценивались предположительно в 2 тысячи человек. Король затребовал мое мнение по этому вопросу. Первым моим впечатлением было, что мы не можем терять двух недель, без того чтобы не приблизить еще в большей степени опасность французского вмешательства*[97]. Я высказал мои опасения и заявил: «Мы не можем потерять две недели в пассивном ожидании без того, чтобы французский арбитр не получил опасного перевеса». Я поставил вопрос, необходимо ли вообще штурмовать флоридсдорфские укрепления, не можем ли мы их обойти. При повороте на 25° влево можно было бы взять направление на Прессбург[98] и перейти в этом месте Дунай с меньшими затруднениями. В таком случае австрийцы либо приняли бы сражение южнее Дуная в невыгодном для них положении, фронтом на восток, либо заранее отступили бы в Венгрию; тогда Вена могла бы быть взята без боя. Король потребовал карту и высказался в пользу этого предложения; к выполнению было приступлено, как мне казалось, нехотя, но все же оно осуществлялось.
Согласно труду генерального штаба, стр. 522, лишь 19 июля последовал следующий приказ главной квартиры:
«Намерение его величества короля — сконцентрировать армию на позициях за Руссбахом… На этих позициях армия должна быть прежде всего в состоянии отбить нападение, которое неприятель в количестве около 150 тысяч человек может предпринять из Флоридсдорфа; затем она должна с тех же позиций либо осуществить разведку и атаковать флоридсдорфские укрепления, либо же, оставив корпус для наблюдения за Веной, выступить, возможно быстрее, в направлении Прессбурга… Обе армии выдвигают свои авангарды и разведывательные части к Руссбаху, в направлении на Волькерсдорф и Дейч-Ваграм. Одновременно с этим продвижением должна быть сделана попытка овладеть внезапной атакой Прессбургом и обеспечить там на случай надобности переправу через Дунай».
Для наших дальнейших отношений с Австрией мне было важно по возможности предотвратить оскорбительные для нее воспоминания, насколько это удавалось без ущерба для нашей германской политики. Победоносное вступление прусских войск в неприятельскую столицу, конечно, было бы весьма отрадным воспоминанием для наших военных, но для нашей политики в этом не было надобности: самолюбие Австрии было бы тем самым, как и уступкой нам любого из исконных владений, уязвлено. Не представляя для нас крайней необходимости, это причинило бы излишние затруднения нашим будущим взаимоотношениям. Я уже тогда не сомневался, что завоеванное в этом походе нам придется защищать в дальнейших войнах, как достижения двух первых силезских войн Фридриху Великому пришлось защищать в более жарком огне Семилетней войны[99]. Что французская война последует за австрийской, вытекало из исторической логики даже в том случае, если бы мы могли предоставить императору Наполеону те небольшие компенсации, которые он ожидал от нас за свой нейтралитет[100]. И в отношении России можно было сомневаться, какова будет реакция, если там ясно представят себе, какое усиление заключается для нас в национальном развитии Германии. Как сложатся дальнейшие войны за сохранение добытого, не поддавалось предвидению, но во всех случаях важно было следующее: будет ли настроение, в каком мы оставим наших противников, непримиримым и окажутся ли раны, которые мы нанесем их самолюбию, неисцелимыми. В этом соображении заключалось для меня политическое основание скорей предотвращать, нежели поощрять триумфальное вступление в Вену на манер Наполеона[101]. В положениях, подобных тому, каким было в то время наше, политически целесообразно не ставить после победы вопроса, что можно выжать из неприятеля, но добиваться лишь того, что составляет политическую необходимость. Недовольство военных кругов моим образом действий я считал проявлением ведомственной военной политики, которой я не мог предоставить решающего влияния на [общую] политику государства и ее будущее.
III
Когда пришлось определить свое отношение к телеграмме Наполеона от 4 июля, король сделал следующий набросок мирных условий: реформа союза под руководством Пруссии, приобретение Шлезвиг-Гольштейна, австрийской Силезии, пограничной полосы Богемии, восточной Фрисландии, замена враждебных нам монархов Ганновера, Кургессена, Мейнингена и Нассау их наследниками[102]. Позднее появились и другие стремления, отчасти возникшие у самого короля, отчасти же зародившиеся под посторонними влияниями. Король хотел аннексировать части Саксонии, Ганновера, Гессена, но особенно — возвратить своему дому Ансбах и Байрейт[103]. Его сильному и обоснованному родовому чувству дорого было возвращение франконских княжеств.
Я вспоминаю, что на одном из первых придворных празднеств в моем присутствии в 30-х годах — на костюмированном балу у него, тогда еще принца Вильгельма, я видел его в костюме курфюрста Фридриха I. Выбор костюма, отличного по своему стилю от всех других, служил выражением родового чувства, происхождения, и, вероятно, мало кто носил этот костюм изящнее и непринужденнее, чем всего лишь 37-летний в то время принц Вильгельм, облик которого в этом костюме запечатлелся у меня навсегда. Крепкий династический родовой дух был, пожалуй, еще резче выражен у императора Фридриха III, но, несомненно, королю в 1866 г. тяжелее было отказаться от Ансбаха и Байрейта, чем даже от австрийской Силезии, немецкой Богемии и частей Саксонии. К приобретениям за счет Австрии и Баварии я подходил с масштабом вопроса, останутся ли тамошние жители верны прусскому королю и будут ли они подчиняться его распоряжениям в случае войны и отступления прусских властей и войск, и мое впечатление было не таково, чтобы население этих местностей, сжившееся с баварскими и австрийскими условиями, пошло в своих настроениях навстречу гогенцоллерновским склонностям.
94
В письме к своей супруге от 7 февраля 1871 г. (Denkwurdigkeiten, III4, 297).
95
Село Флоридсдорф, ныне городской район Вены, во время австропрусской войны 1866 г. было превращено в предмостное укрепление. После разгрома австрийцев у Кениггреца во Флоридсдорф были переброшены находившиеся в Италии войска эрцгерцога Альбрехта. Однако сражения во Флоридсдорфе не произошло.
96
В трудах генерального штаба, стр. 484, под 14 июля значится: «В Дрезден было протелеграфировано [распоряжение] полковнику Мертенсу держать наготове 50 направленных туда (следовательно, еще не поступивших) тяжелых орудий, чтобы можно было, не теряя времени, отослать их по железной дороге, как только последует соответствующий приказ. За Лунденбургом железная дорога была разрушена; генералу фон Гиндерзину было поэтому поручено собрать в названном пункте парк транспортных средств».
97
Ситуация напоминала ту, что была в 1870 г. под Парижем.
98
Прессбург (Братислава) — город в Моравии. Между Прессбургом и Веной лежит равнина Мархфельд.
99
Первая Силезская война — 1740–1742 гг.; вторая — 1744–1745 гг., третья Силезская война, называемая чаще Семилетней войной (1756–1763 гг.), закончились сохранением Силезии за Пруссией.
100
Речь идет о прирейнских территориях, уступки которых потребовал у Бисмарка 26 июля французский посол Бенедетти в качестве компенсации Франции за ее согласие на значительное увеличение прусских владений.
101
Наполеон I дважды занимал Вену: с ноября 1805 по январь 1806 г. и с мая по октябрь 1809 г.
102
Ср. v. Sybel, Die Begrundung des Deutschen Reichs, Bd. V, 220, по собственноручной заметке короля. В качестве требований там упомянуты сверх того возмещение военных расходов Австрией, признание требований Пруссии в отношении наследования брауншвейгского престола; среди подлежащих передаче областей австрийская Силезия не упоминается. (Прим. нем. изд.) Кроме того, Пруссия возражала против того, чтобы наследником Брауншвейгского герцогства был признан Георг V, король ганноверский, являвшийся ярым врагом Пруссии. Вопрос о престолонаследии возник в Брауншвейге в 1866 г. в связи с тем, что со смертью находившегося тогда в преклонном возрасте герцога Вильгельма должна была прекратиться Брауншвейг-Вольфенбюттельская линия и по старинным законам на престол должен был вступить ближайший родственник герцога, последнего в роде.
103
Ансбах и Байрейт — княжества, в средние века входившие в состав Франконского герцогства. С XIV в. принадлежали курфюрсту бранденбургскому (Бранденбургское маркграфство вошло «впоследствии в Прусское королевство; маркграфы Бранденбурга в начале XVIII в. стали королями Пруссии). В декабре 1791 г. Ансбах-Байрейтский маркграф уступил оба княжества прусскому королю Фридриху-Вильгельму III. В 1806 г. Пруссия была вынуждена передать княжества Наполеону, который уступил их Баварии (Ансбах в 1806 г., а Байрейт в 1810 г.). По Венскому миру 1815 г. они были оставлены во владении баварского короля.