Страница 41 из 159
И села Кандры всякие люди говорили, что они донских казаков с черкасы знают (т.е. различают. — В.К.). Нынешнего де лета приходили к ним в село в Кандру и выжгли донские казаки, а не черкасы; и будет де донским казаком вперед на море ходить не велено, и мы де за то над вами никоторого дурна не учиним». По всей вероятности, в перепалке на стороне московских послов выступал и возвращавшийся с ними из Москвы султанский посол Фома Кантакузин. В конце концов, поддавшись на уговоры, жители перестали прямо препятствовать продолжению пути.
«И Иван и Тихон, — говорится далее в списке, — и турские посланники греченин Фома и чеуши (чавуши — слуги для особых поручений. — В.К.), дождавшись ночи, из села из Кандры пошли к Царюгороду сухим путем и шли дорогою до морские протоки (до Босфора. — В.К.) четыре дни с великою боязнию, чтоб над ними в дороге уездные люди за казачьи погромы которого дурна не учинили; а которыми месты ехали, и в тех местех по селом и по деревням всякие люди розбежались от казаков и живут по лесом».
Вот такую поразительную картину увидели московские послы под боком у великой столицы. Результат казачьего набега, по их наблюдениям, был весьма значительным: нападение, произведенное в середине лета, еще живо ощущалось в середине осени, причем на большом пространстве Прибосфорского района.
«А на морскую протоку, — заключает список, — пришли октября в 12 день и стали, не доходя Царягорода за 10 верст, в селе в Бейкусе (Бейкозе. — В.К.); а корабль их пришел к ним на завтрея их приходу, октября в 13 день». В тот же день посольство прибыло в Стамбул. Везир, естественно, делал И. Кондыреву упреки за набеги донцов и требовал их унять. Посол в ответ заявлял, что они «воры» и на море ходят самовольством, и в свою очередь требовал запретить азовцам грабить русские украины.
Согласно Т. Роу, казаки не ограничились нападением на морское побережье, но действовали и в самом Босфоре. В письме сэру Фрэнсису Нэзерсейлу в Гейдельберг, отправленном послом 1 июля 1622 г.[171], говорилось что казаки «тревожили нас в нашем порту (т.е. в Золотом Роге. — В.К.) в течение нескольких дней». «Каково же мужество нашего города, — восклицал Т. Роу, — если страшатся толпы безоружных приграничных жителей?» Это была, конечно, неверная характеристика казачьей «вооруженности», но вполне понятная при сравнении сил «кучки» казаков с формальными возможностями Османской империи. «Они (турки. — В.К.), — продолжал посол, — теперь готовятся выслать против них несколько фрегатов (фыркат. — В.К.), причем с большим трудом, и они так плохо снаряжены, что едва годятся лишь для демонстрации. У них (турок. — В.К.) нет припасов на складах, и заставили послать ко мне за двумя бочонками пороха, в которых я отказал; и они оставались на нашем корабле (британском, стоявшем в порту. — В.К.) под разными предлогами до тех пор, пока я не был вынужден сделать такой неподходящий подарок».
В тот же день Т. Роу отправил депешу в Лондон Д. Кэлверту, где без подробностей сообщал о вторжении татар в Польшу, а казаков на Черное море и захвате ими «большой добычи». Некоторые меры Турции по улучшению ее отношений с Польшей, указывал посол, «я думаю, не обеспечат спокойствия… И вот в чем трудность: турки и поляки в любом случае заключили бы мир, но они не знают, что делать с этими разбойниками, которые теперь никого не боятся».
Казачье «тревоженье» турок в столичном порту, по Т. Роу, следует понимать не в расширительном смысле, а в самом прямом: порт находился в тревоге не потому, что казаки находились относительно недалеко, а потому, что они были буквально рядом, плавая у входа в Золотой Рог. Более того, на этот раз казаки выходили и в Мраморное море, о чем повествуют два современника.
В 1622 г. азовский татарин, взятый в плен донцами, «сказывал, что казаки на Белом море повоевали многие места и з Белове… моря перешли на Чорное море». «Трудно сказать, — комментирует это известие Н.А. Мининков, — в самом ли деле выходили казаки за пределы Черного моря, поскольку сообщивший об этом язык — азовский татарин не был в то время в Царьграде и не мог точно знать обстоятельств этого казачьего похода. Характерно, однако, то, что в Азове вполне допускали такую возможность».
Историк рассматривает данное сообщение как отражение слухов, ходивших среди азовских татар, и в одной и той же работе относит эти слухи к походу 1621 г., затем к набегу 1622 г. (под командованием Шила), замечая, что слухи возникли неслучайно, так как в последнем упомянутом году казаки «воевали» за полднища от Стамбула, но что по возвращении на Дон сами участники экспедиции не говорили о своем выходе в Белое море.
Думается, что причины такого умолчания перед московскими представителями понятны, как и то, что вряд ли в Азове морским набегом казаков на Босфор интересовались в первую очередь татары: азовец, попавший в казачьи руки и оказавшийся татарином, очевидно, пересказал известие, ходившее вообще по городу. Оно относится совершенно точно к походу 1622 г., поскольку источник, рассказав о возвращении на Дон из этой экспедиции отряда запорожцев, далее сообщает, что когда основная ее часть с моря еще не вернулась, «из Войска посылали для языков под Азов и под Азовом… взяли татарина и роспрашивали про казаков, которые на море». Пленник, сказав о выходе донцов в Белое море и их возвращении в Черное, добавил, что казаки «на Дону будут вскоре».
Сообщение азовца о казачьем заходе в Мраморное море находит подтверждение и в материалах английского посольства в Стамбуле. Еще И.В. Цинкайзен со ссылкой на депеши Т. Роу писал о том, что в 1622 г. казаки «своим появлением в устье Геллеспонта даже столицу наполнили страхом и ужасом». Но это замечание оставалось для нас несколько неопределенным до непосредственного изучения бумаг посла, которое показало, что британский дипломат прямо и недвусмысленно говорит о крейсировании казаков в Мраморном море и при входе в Дарданеллы.
Через две недели после упоминавшегося письма Ф. Нэзерсейлу от 1 июля, где сообщалось о действиях казаков у столичного порта, в депеше от 14 июля посол доносил Д. Кэлверту, что трудность в развитии мирных отношений Турции и Польши будет заключаться в обуздании татар и казаков и что последние продолжают свои набеги и «на прошлой неделе были в устье Геллеспонта». «Мы, — добавлял Т. Роу, — еще не слишком уверены в своем спокойствии здесь, так что я был бы очень рад получить распоряжение его величества, что делать в случае необходимости». Донесения посла показывают, что, используя древнегреческое название Дарданелл, он имел в виду именно этот пролив, а не Босфор; в других сообщениях Т. Роу упоминал и второе устье Геллеспонта — эгейское.
14 июля 1622 г. приходилось на воскресенье, и следовательно, «эта» неделя была с 8 по 14, а «прошлая» с 1 по 7 июля, что вполне соотносится с действиями казаков у Золотого Рога.
Таким образом, по данным двух независимых друг от друга источников, получается, что казаки в ходе этой экспедиции прошли весь Босфор, в частности, мимо входа в Золотой Рог и султанского Сераля, обитатели которого могли прямо под своими окнами лицезреть донские струги, вышли в Мраморное море, пересекли его и появились в устье Дарданелл, а затем проделали обратный путь. Это первый известный случай такого рода, и приходится только сожалеть, что Т. Роу не описал его подробно и что не обнаружены другие источники, которые бы рассказывали о деталях знаменательного плавания.
Пребывание донцов на Босфоре, наделавшее столько паники, завершилось, однако, их неудачей. Турецкому военно-морскому командованию все-таки удалось собрать в Стамбуле эскадру и направить ее против казаков. Сражение произошло в половине дня пути от столицы, у какой-то босфорской «жидовской деревни», которую трудно идентифицировать. В принципе это могли быть Арнавуткёй, Куручешме, Ортакёй или Бешикташ, все имевшие значительное еврейское население, но являвшиеся фактическими пригородами Стамбула. Может быть, речь шла об Арнавуткёе, расположенном дальше от столицы, чем остальные.
171
В публикации опечатка: 1662 г.