Босфорская война

Между тем многие в Польше XVI—XVII вв. прекрасно понимали, кто начал агрессию и кто отвечал на разорительные турецко-крымские походы, какова роль казачества в противостоянии этому страшному натиску. Именно в том 1618 г., когда канцлер на заседании сейма «громил» запорожцев, Кшиштоф Пальчовский в брошюре с характерным названием «О казаках, ликвидировать их или нет: рассуждение» приводил интересные факты и соображения об османской экспансии и казаках.

«Не было у персов казаков, — писал он, — а все-таки [турок] у них Ассирию и Месопотамию силой отнял в году 1537 и до настоящего времени с ними воюет. Не было у греков казаков, а все-таки, взяв от них вознаграждение и будучи призваны от них на помощь против болгар, [турки] изменнически ими овладели и до настоящего времени ими владеют. Не было у венетов казаков, а все-таки у них в году 1499 Метону и Корону (Модон и Корон в Греции. — В.К.) без всякого права взяли… А в недавние времена Кипр у них [султан] отнял. Не было у венгров казаков, а все-таки у них турки половину королевства отняли…

А с нами в какой же дружбе были? Начиная с того времени… как турки Константинополем овладели, вплоть до того времени, как казаки появились (по автору, в самом начале XVI в. — В.К.), почти каждый год если не турки, так татары по их подстрекательству, а иногда и жалованье от нас взявши, нам очень вредили».

Выше уже цитировался Б. Папроцкий, который еще раньше замечал, что «русские» — казаки и украинцы — без всякого участия и помощи шляхты защищают христианский мир и преграждают турецкую агрессию в польском направлении.

Собственно говоря, иные турецкие сановники и не считали нужным скрывать агрессивные замыслы и действия своего государства. «Мы виновники всех войн, — восклицал великий везир Мере Хюсейн-паша, обращаясь к Реджеб-паше на мюшавере в 1623 г., — а не они (поляки. — В.К.), всегда сохранявшие дружбу с нами. Мы же насылали татар, напрасно напал на них (поляков. — В.К.) Осман, которому я говорил, что не покорит их. Чего же ты хочешь? Чтобы они сидели сложа руки, когда татары на них будут нападать?»

«Если бы не гьяуры-казаки, — полагали в Стамбуле, — Турция могла бы вовсе не думать о защите поднестровских колоний своих, об обороне черноморских берегов и всею своею силою устремилась бы на крушение християнского мира. Тогда бы образовался калифат, вполне достойный наследников пророка: все короли платили бы харач (налог с немусульман. — В.К.) султану, и даже повелитель Сибири (московский царь — В.К.) вернулся бы под ярмо, из которого так ловко освободили шею свою его предки (имеется в виду ордынское иго — В.К)».

В обстановке турецко-татарской агрессии казачество, даже по мнению П.А. Кулиша, считавшего его разрушительной, антигосударственной силой, которая вредила интересам Польши, все-таки «было своего рода нидерландскою плотиною, сдерживавшею опустошительную стихию». Будучи в глазах историка варварами, казаки не давали мусульманскому варварству «разлиться беспрепятственно по русской почве».

Тесную связь казачьих морских походов, в том числе и босфорских, с татарскими набегами, которые поощрялись и часто инициировались Стамбулом, видели многие современники. Тот же Т. Роу при всем его негативном отношении к действиям казаков признавал, что их нападения на Босфор можно рассматривать как месть татарам, и полагал, что Польша никогда не сможет обуздать казачество, «пока татар… не удержат».

Несмотря на обвинения С. Жолкевского и других сановников в адрес казаков, польские дипломаты на переговорах с турецкими властями, отбиваясь от гневных укоров в потакательстве казачьим «разбоям», должны были сравнивать набеги казаков и татар, и «счет» получался не в пользу последних.

В 1623 г. польский дипломатический агент в Стамбуле Кшиштоф Серебкович заявлял везиру: «Как вам не стыдно жаловаться на то, что несколько тясяч казаков, о чем я не знаю наверняка, но, как вы говорите, ворвались в Крым и нанесли вам ущерб. Что же мы должны делать, когда ваши своевольные татары в прошлом году десять раз нападали и постоянно опустошали земли Речи Посполитой?» На заседание Дивана привели казаков, захваченных с несколькими чайками, и везир заметил агенту: «Попробуй скажи, что это не ваши», — но получил ответ, что это донские казаки, а «если и наши», то в пяти чайках по 40 человек в каждой всего было 200 казаков, тогда как «татары нападают по 20—30 тысяч человек»[619].

Речь Посполитая боролась с запорожцами всякими средствами вплоть до информирования Стамбула о выходах казаков в море, однако, как замечал в том же XVII в. П. де Вансьен, и пользовалась ими «для обработки берегов Большого моря, принадлежащих великому сеньору, чтобы заставить его сдерживать набеги татар, что часто, к счастью, и случалось». В тяжелые времена, в частности в период Хотинской войны, Польша обращалась к казакам за помощью. Сейм, заседавший в конце 1620 г., решил просить помощи против османов даже у Войска Донского. Точно так же поступала в случае необходимости и Москва в отношении донских и реже запорожских казаков.

Еще В.Д. Сухорукое, критиковавший утверждения о «бессмысленных делах казачьих», которые представлялись «одною только потехою удальства», считал, что они, занимая татар и турок, ограждали Россию «стеною крепости» и давали Русскому государству «возможность укрепиться», и таким образом от этих дел «явственно и непосредственно текли существенные и важные выгоды в Москву… царю и царству». Но и до В.Д. Сухорукова Ж.-Б. Шерер полагал, что «со времени основания казаков в краю, который они занимают, у турок не было более опасных врагов, а у Польши, как и у России, барьера более прочного и непреодолимого, чтобы противопоставить его набегам турок и татар». С. Бобров утверждал, что казаки «споспешествовали во славу и пользу России», а их мореплавание «было столь же нужно в нещастном и расстроенном тогда состоянии России, как и в щастливом и благоустроенном положении ее».

Борьба казачества с Крымом и Турцией на суше и на море, считает современный историк, «сыграла исторически прогрессивную роль в укреплении национальной независимости, территориальной целостности и международного авторитета России». В самом деле, за формальной стороной событий, в которой казачьи набеги, особенно к Стамбулу, действительно выступали в качестве раздражителя для османских властей в их сношениях с Польшей и Россией, нельзя забывать и другую, глубинную, стратегическую сторону. Военные действия Войска Запорожского и Войска Донского весьма заметно отвлекали силы Крымского ханства от набегов на Русь и Польшу, в которой больше всего страдала Украина, и этими же действиями казаки оттягивали на себя значительную часть вооруженных сил Турции, отвращая их тем самым от Речи Посполитой и Московского государства, мешая дальнейшему развитию турецкой агрессии и препятствуя далеко еще не остановившемуся тогда расширению Османской империи. Этим отвлечением, как замечает Б.В. Лунин, «казачество делало большое дело».

«При всяких условиях, даже в периоды мирных отношений между Москвой, Турцией и Крымом, — как полагает историк, — действия казаков шли в целом на пользу Русскому государству и объективно служили его интересам, так как татары и турки были опасными и вероломными противниками Руси на протяжении многих лет». Б.В. Лунин считает, что «Московское государство в целом только выигрывало от походов казаков на турок», в частности, не неся «по существу никаких тягот по организации и снабжению походов», за исключением жалованья казакам, и не испытывая материального ущерба. «Естественно… полагать, что русское правительство, категорически отрицая свою причастность к казачеству и даже прибегая к выговорам и угрозам по адресу Войска Донского… в действительности опасалось лишь крайностей со стороны казачества». М.Н. Тихомиров также высказывает мнение, согласно которому «московское правительство было заинтересовано в существовании постоянного казацкого флота на Дону, противостоявшего турецким морским силам».

619

В 1630 г. польский посол Александр Пясечиньский, находясь на галере капудан-паши Фирари Хасан-паши, заявлял ему, что ущерб, наносимый татарскими набегами целым провинциям Речи Посполитой, несравним с тем, что «казак какое-либо судно разобьет или деревню вашу ограбит».