Страница 30 из 32
— Тишина и миръ! вскричалъ онъ. — Для чего проливать здѣсь кровь? Развѣ законъ не довольно силенъ, чтобы могъ самъ защищать себя, вмѣсто того, чтобъ вооружались какъ въ военное время.
— Это народное сборище, это… — воскликнулъ шерифъ съ отдаленной скалы.
— Э, что за вздоръ! скажите лучше чортово сборище, перебилъ его судья. — Приказываю мириться.
— Стой! не нужно болѣе кровопролитія! воскликнулъ голосъ съ вершины горы: — Не стрѣляйте; мы сдаемся и дозволяемъ вамъ войти въ пещеру.
Общее удивленіе при такихъ словахъ удержало продолженіе непріязненныхъ дѣйствій. Натти снова зарядившій уже ружье свое, спокойно усѣлся на древесный стволъ, a враги съ нетерпѣніемъ ожидали исхода этихъ обстоятельствъ. Эдвардсъ и нѣмецкій маіоръ Гартманъ сбѣжали съ горы внизъ, вошли въ пещеру, вернулись спустя нѣсколько минутъ и вынесли на простомъ, покрытомъ оленьей кожей, стулѣ, старца, котораго они заботливо и почтительно спустили на землю среди всего собранія. Голова его покрыта была мягкими серебристыми локонами, одежда состояла изъ богатой, хотя и нѣсколько поношенной матеріи, a ноги обуты были въ столь прекрасные мокассины, какіе только можетъ сдѣлать искусная рука индѣйца. Черты его были серьезны и полны достоинства, но лишенные выраженія глаза его показывали, что умъ его ослабѣлъ и сдѣлался отъ старости дѣтскимъ.
Натти сталъ за стуломъ достойнаго старца, a маіоръ Гартманъ около него. Эдвардсъ заключилъ старца въ свои объятія.
— Кто этотъ человѣкъ? спросилъ Мармадукъ Темпль, пока старецъ смотрѣлъ вокругъ безсмысленными глазами.
— Этотъ человѣкъ, сказалъ Эдвардсъ, котораго вы теперь видите слабымъ и немощнымъ, былъ одно время вѣрнымъ слугою короля и столь безстрашнымъ воиномъ, что жители страны дали ему прозвище Огнеѣда. Этотъ человѣкъ… этотъ человѣкъ, котораго вы видите предъ собою безъ крова, былъ обладателемъ большихъ богатствъ, и, кромѣ того, законнымъ владѣтелемъ той почвы, на которой мы теперь стоимъ. Онъ былъ отецъ…
— Какъ! прервалъ судья:- это маіоръ Эффингамъ, котораго считали пропавшимъ?
— Да, это онъ! возразилъ молодой человѣкъ, смотря на судью своимъ испытующимъ взоромъ.
— A вы, вы? продолжалъ съ запинкой судья.
— Я? Я внукъ его.
За этими словами послѣдовало глубокое молчаніе. Наконецъ, судья поднялъ голову, схватилъ руку юноши и, заливаясь слезами, сказалъ съ чувствомъ:
— Оливеръ, я прощаю тебѣ всю рѣзкость твою, все неудовольствіе, но не прощаю тебѣ того, что ты оставлялъ въ нуждѣ этого бѣднаго старца, когда мой домъ и все мое имущество къ его услугамъ.
— Онъ крѣпокъ какъ сталь! воскликнулъ старый маіоръ: — развѣ я не говорилъ тебѣ, что Мармадукъ Темпль не покинетъ друга въ несчастіи.
— Да, сознаюсь, господинъ судья, что маіоръ Гартманъ недавно еще разсказывалъ мнѣ о васъ многое, что поколебало мое о васъ мнѣніе. Онъ старый товарищъ моего дѣда и другъ вашъ, и если все, что онъ говорилъ мнѣ, правда, то отецъ мой и я рѣзко судили о васъ.
— Вы говорите о вашемъ отцѣ! Живъ онъ еще? Я слышалъ, будто онъ понесъ несчастье на своемъ пакетботѣ? возразилъ Мармадукъ.
— Вы слышали правду. Онъ оставилъ меня въ Америкѣ бѣднымъ, чтобы добиться отъ англійскаго правительства за потери свои вознагражденія, которое и получилъ въ Лондонѣ. Послѣ долгаго отсутствія онъ вернулся ко мнѣ и моему дѣду и хотѣлъ взять насъ съ собою въ Вестъ-Индію, гдѣ ему предложено было мѣсто градоначальника.
— A что дальше? живо спросилъ Мармадукъ. Я и тебя считалъ въ несчастіи.
Молодой человѣкъ указалъ на окружавшую толпу и далъ этимъ понять, что не можетъ продолжать въ присутствіи ея. Немедленно пришедшіе зрители отпущены были судьею, a Ричарда онъ попросилъ тотчасъ прислать наверхъ экипажъ. Затѣмъ Мармадукъ снова обратился къ Эдвардсу и спросилъ:
— Не лучше ли было бы, сынъ мой, унести твоего дѣда съ открытаго воздуха, пока пріѣдетъ карета?
— О, нѣтъ, возразилъ молодой человѣкъ, онъ привыкъ къ свѣжему воздуху и потому я не знаю, могу ли и долженъ ли я дозволить, чтобъ онъ отправился въ домъ вашъ.
— Суди объ этомъ по собственному усмотрѣнію, сказалъ Темпль. — Какъ тебѣ извѣстно, отецъ твой былъ другомъ моей юности и довѣрилъ мнѣ свое имущество. Онъ имѣлъ ко мнѣ столько довѣрія, что и не принялъ отъ меня расписки. Слыхалъ ты объ этомъ?
— Да слышалъ, отвѣчалъ Эдвардсъ или, скорѣе, Эдвардсъ Эффингамъ, какъ слѣдуетъ называть его съ этихъ поръ.
— Хорошо, продолжалъ Мармадукъ. — Отецъ твой и я имѣли различные взгляды на тогдашнее положеніе Америки. Если побѣда оставалась за американцами, то никто ничего не зналъ о своей будущности, и я имѣлъ случай оправдать довѣріе твоего отца; если напротивъ англичане оставались господами въ странѣ, то не могло представиться затрудненій возвратить имущество такому храброму и вѣрному подданному, какъ маіоръ Эффингамъ. Понимаешь?
— Конечно, но что же далѣе? отвѣчалъ молодой человѣкъ съ остаткомъ недовѣрія.
— Благопріятный для американцевъ исходъ борьбы извѣстенъ всѣмъ. Отецъ твой долженъ былъ бѣжать, и всѣ помѣстья его сдѣлались собственностію государства. Я купилъ ихъ, но только съ намѣреніемъ сохранять ихъ для законнаго владѣтеля. Тебѣ не можетъ быть безъизвѣстно, что непосредственно послѣ войны я посылалъ отцу твоему большія суммы денегъ?
— Да, вы дѣлали это, пока…
— Пока письма мои не стали возвращаться нераспечатанными. Отецъ твой счелъ меня обманщикомъ и поступилъ необдуманно и слишкомъ торопливо. Быть можетъ, была и моя вина; но, конечно, для меня послужило горькимъ испытаніемъ, что человѣкъ, котораго я любилъ болѣе всего на свѣтѣ, думалъ обо мнѣ дурно въ теченіе семи лѣтъ, единственно чтобъ оставить мнѣ возможность честнаго возврата всего въ извѣстное время. Еслибъ, впрочемъ, отецъ твой прочиталъ мои послѣднія письма, то онъ довольно рано узналъ бы всю правду. Тѣмъ не менѣе, онъ умеръ раньше, чѣмъ узналъ все, ибо я послалъ въ Англію нарочнаго, который долженъ былъ объяснить ему настоящее положеніе дѣлъ. Онъ умеръ моимъ другомъ, a я считалъ тебя также въ несчастіи. Еслибъ онъ прожилъ еще немного, то я передалъ бы ему всѣ помѣстья, считавшіяся моими. Ранѣе я не смѣлъ этого сдѣлать, ибо американское правительство воспротивилось бы тому.
— A почему?
— Потому, что отецъ твой былъ извѣстенъ какъ приверженецъ англичанъ. Этого основанія было достаточно, чтобъ разстроить всякіе подобные планы. Но что же было съ тобой послѣ смерти твоего отца?
— Я съ дѣдомъ отправился сюда, чтобы, по крайней мѣрѣ, жить вблизи тѣхъ земель, которые могъ считать своими. Въ первый же день моего прибытія я познакомился съ Кожанымъ-Чулкомъ, который одно время сражался подъ знаменами моего дѣда; я сообщилъ ему мое затруднительное положеніе и принятъ былъ въ его хижину. Имущества y меня не было; a чтобъ поддержать жизнь моего дѣда, я купилъ на послѣднія деньги ружье, сдѣлалъ себѣ грубую одежду и, подъ руководствомъ Натти, сдѣлался охотникомъ. Остальное вы знаете.
— Но зачѣмъ же ты откровенно не сказалъ мнѣ всего? спросилъ Мармадукъ съ упрекомъ:- Я съ радостію принялъ бы тебя и передалъ бы тебѣ доходы всего помѣстья.
— Я имѣлъ къ вамъ слишкомъ много недовѣрія и приписывалъ вамъ дурныя намѣренія, возразилъ Эдуардъ. — При томъ же y меня было слишкомъ много гордости, чтобъ обнаружить наше несчастіе.
Разговоръ продолжался до тѣхъ поръ, пока пріѣхала заказанная карета. Въ это время нерасположеніе Эдвардса къ судьѣ уже значительно ослабѣло, и онъ не могъ ничего возразить противъ того, чтобъ дѣдъ его перевезенъ былъ въ домъ Темпля. Слабый старикъ безъ сопротивленія позволилъ дѣлать съ собою все и остальные послѣдовали за нимъ въ господскій домъ, гдѣ Натти занялъ мѣсто возлѣ него, пока Эдвардсъ послѣдовалъ за судьей въ его рабочую комнату, гдѣ послѣдній окончательно убѣдилъ его въ своей невинности, давъ ему прочитать свое завѣщаніе. Оно ясно, положительно и твердо упоминало о его связи съ полковникомъ Эффингамомъ, отцомъ Эдвардса, излагало сущность этой связи и обстоятельства, раздѣлившія обоихъ друзей. Потомъ означены были подробно тѣ суммы, которыя Эффингамъ довѣрилъ своему другу, и наконецъ была статья, опредѣлявшая равный раздѣлъ всего оставленнаго. Одна часть по смерти судьи должна была перейти къ его дочери, a другая къ Эдвардсу и его потомкамъ. Пока молодой человѣкъ читалъ это несомнѣнное доказательство честности Мармадука и глаза его наполнились слезами, омраченный взглядъ его все еще смотрѣлъ на бумагу, когда нѣжный голосъ спросилъ его: