Страница 30 из 30
Этого Мадлена не могла понять: мельничиха всегда жила скромно и благоразумно, не любила наряжаться, почти не бывала на людях, пропускала мимо ушей любую лесть и давно уже не представляла себе, какой она кажется в глазах мужчин.
— Да перестаньте вы наконец упрямиться! — продолжала Жаннета. — Как можно ничего не замечать и не верить тому, что вам говорят, когда вы ему по душе и ваш отказ убьет его? Если вы ему откажете, значит, бедный мальчик вам не нравится и вы не желаете ему счастья.
— Не говорите так, Жаннета, — возразила мельничиха. — Я люблю его почти так же, нет, пожалуй, совсем так же, как своего Жанни, и, знай я, что он любит меня по-иному, я, конечно, не была бы так спокойна в своей привязанности к нему. Но что поделаешь! У меня в мыслях не было ничего подобного, и я сейчас так потрясена, что не знаю, как вам ответить. Прошу вас, дайте мне поразмыслить, поговорить с ним и убедиться, что им руководит не вздорная выдумка, или досада на что-то другое, или просто желание вернуть мне долг; этого я боюсь больше всего, потому что он сполна вознаградил меня за мои заботы, и отдавать мне свою свободу и самого себя — это уж чересчур, если только он впрямь не любит меня так, как вам кажется.
Услышав эти слова, Жаннета опустила передник, и Франсуа, державшийся неподалеку и не спускавший с нее глаз, подошел к ним. Жаннета ловко попросила Жанни показать ей ручей и ушла с ним, оставив Мадлену и Франсуа вдвоем.
Мадлена собиралась спокойно порасспросить найденыша, но тут вдруг оробела и застыдилась, как пятнадцатилетняя девочка: ведь причина такой стыдливости, столь милой и приятной нам в человеке, — не возраст, а чистота помыслов и поступков. И Франсуа, увидев, что его дорогая матушка краснеет и дрожит посильнее, чем он сам, понял, что для него это куда лучше, чем ее всегдашнее спокойствие. Он взял ее за руку и не смог сказать ни слова. Но когда, все еще дрожа, она сделала попытку направиться вслед Жанни и Жаннете, он сильным движением удержал ее и увлек за собой. И Мадлена, почувствовав, как решимость придает ему смелости противиться ей, поняла лучше, чем на словах, что рядом с нею уже не найденыш, ее былой приемный сын, а ее возлюбленный, ее Франсуа.
И когда они походили вот этак, молча, но держась за руки и прильнув друг к другу, как две лозы, Франсуа молвил:
— Пойдем к ручью — может, так у меня слова на язык придут.
У ручья они не нашли ни Жаннеты, ни Жанни — те вернулись домой. Но Франсуа, вспомнив, что впервые встретил здесь Мадлену и здесь же, одиннадцать лет спустя, простился с ней, собрался с духом и заговорил. Надо думать, говорил он хорошо, и Мадлена не смогла ему ничего возразить, потому что в полночь они все еще сидели там, и она плакала от радости, а он на коленях благодарил ее за согласие взять его в мужья.
— Здесь истории конец, — объявил коноплянщик, — потому что рассказывать о свадьбе было бы слишком долго; я был на ней и знаю, что в тот же день, когда, найденыш перевенчался с Мадленой в приходе Мерс, Жаннета вышла замуж в приходе Эгюранд. И Жан Верто потребовал, чтобы Франсуа с женой и Жанни, который был очень рад случившемуся, со всеми их друзьями, родичами и знакомыми приехали к нему вроде бы как на вторую свадьбу, и она оказалась такой удачной, пристойной и веселой, какой я с тех пор не видел.
— Выходит, ваш рассказ — чистая правда? — спросила Сильвина Куртиу.
— Если и нет, то мог бы ею быть, — ответил коноплянщик. — А не верите, сходите туда сами да поглядите.