Страница 16 из 35
Свет фонариков по песку, кто-то тащит аптечку, от одного вида которой разом накатывает безнадега и мысли о тщете всего сущего.
– Сейчас… – бормотал дядя Коля. – Внутривенно не получится, темно слишком… Ладно, черт с ним, попробуем в мышцу… Вань, посвети мне.
– Через сколько это действует? – спросил Скрипач.
– Что? – не понял караванный.
– Что ты ему сейчас вколол? Через сколько это действует?!
– Димедрол? Да должен вроде быстро, – отозвался дядя Коля. – Если вообще получится. Понимаешь, если это что-то типа истерики, то может и сработать. А если нет…
По телу Ита прошла судорога, он затрясся, конвульсивно задергался – и вдруг с хриплым стоном вздохнул. Закашлялся, захлебываясь новым стоном, и вздохнул снова. Скрипач подсунул ему руку под спину, прижал к себе, одновременно запрокидывая голову.
– Давай, родной, давай… давай, дыши… – бормотал он. – Все, все, все, тихо… ты только дыши, не останавливайся… Вот так… вот и хорошо… вот и молодец…
– Может, обратно его? – спросил кто-то.
– Пока не надо, пусть в себя придет, – попросил Скрипач. – Ну все, все… Все, Ит. Все всех простили… дыши, родной… Коль, обезболивающее какое-нибудь есть?
– Я ж сказал, анальгин. Думаешь, надо сделать?
– Сделай. Я же ему плечо… того… связки порвал.
– Еще и плечо? Совсем охренел, урод?!
– Так получилось.
– Что еще у тебя, блин, получилось?
– Коль, давай завтра про это поговорим? – предложил Скрипач. – Сейчас помочь как-то надо, а не трепаться.
Ит вдруг поднял искалеченную руку и что было сил вцепился Скрипачу в майку. Тот перехватил его поудобнее и прижал к себе еще сильнее.
– Я здесь, все хорошо… спокойно, я никуда не денусь, слышишь?
– Да он под димедролом не соображает ничего, – пояснил дядя Коля. – От него мозги сносит только в путь.
– Все он соображает. Народ, принесите воды кто-нибудь, – попросил Скрипач. – И одеяло тоже.
– А одеяло тебе для чего? – недоуменно произнес Ванечка.
– Хочу с ним еще часок посидеть на воздухе, – пояснил Скрипач. – Я его потом сам до комнаты дотащу, без проблем.
– Так, ладно. Все, мужики, концерт окончен, расходитесь, – решительно приказал дядя Коля. – Давайте, давайте, двигайте! – прикрикнул он. – В шесть утра выходить, спать надо. Кому сказал, разошлись, живо! Тут вам не цирк с конями, блин! Человек чуть дуба не дал, а вам лишь бы пялиться! А ну, свалили все быстро!
– Спасибо, Коль, – серьезно сказал Скрипач, когда за последним водителем закрылась дверь в связку. – А то действительно…
– Если бы тебе завтра не надо было за руль, я бы тебе сейчас все ребра за такое пересчитал, – с ожесточением ответил караванный. – Думал, нормального водилу беру, а не ублюдка-садиста, черт возьми… ну ты меня и подвел…
– Я все объясню, клянусь. Завтра объясню.
– Хорошо, тогда завтра и послушаю, – процедил караванный. – А чтобы ты еще чего не натворил, пойду на твоей машине, сволочь. Тем более что ты своей же милостью остался без напарника.
Утробное низкое гудение двигателя – где-то внизу. Гудение и вибрация. Мир вокруг слегка покачивается, и это хорошо… да и вообще хорошо лежать вот так, в полусне-полуяви, и слушать гудение движка и чей-то неспешный разговор… А, нет. Не чей-то. Скрипач и дядя Коля… что он забыл в нашей машине?..
– А все-таки, почему ты именно это сделал? Можно же было поговорить как-то, объяснить?
– …потому, что я мудак, Коль. Да и с разговорами не вышло. Думаешь, я не пробовал говорить? Еще как пробовал! Так он разворачивался и уходил… это, знаешь, уже просто от отчаяния получилось, наверное…
– По мне, так ты все-таки перегнул, – осуждающе, но в то же время с сочувствием. – А если бы он кони двинул? Соображаешь?
– Соображаю, – тяжелый вздох. – Да, дела… Как теперь со всем этим разобраться? У нас же еще и дома получилось… – Скрипач снова горестно вздохнул. – Понимаешь, как он вот так ушел, планету, на которой мы живем, тут же на карантин закрыли. Сразу. Долго объяснять почему, но, в общем, так положено после такого вот воздействия. Так какая-то добрая душа все-таки успела нашей жене и сыну сообщение сбросить, что он погиб. Представляешь?
– А у тебя сын есть?
– А как же, – усмехнулся Скрипач. – Только не у меня. У нас. Фэб-младший, от Орбели-Син и нашего мужа… ну, который умер, я тебе говорил. Мы же не люди, и семья у нас немножко иначе устроена.
– И сколько лет ему?
– Двадцать три, он уже почти взрослый парень. Рвется в нашу же официалку, а мать и мы оба против… в общем, пока что уговорили на дипломатический отдел, но он хочет как мы, в агенты…
– Ну а чего нет? – удивился дядя Коля. – Пусть идет. Чего вы ему не разрешаете, раз большой уже?
– Чего не разрешаем? Коль, вот ты своего родного ребенка добровольно на каторгу бы отдал? – возмутился Скрипач. – У нас работа, мягко говоря, непростая и тяжелая. Да и опасно. Нет, уволь, но к нам его ни в коем случае нельзя. А он хочет… теперь боюсь, как бы не пошел – династию поддержать, блин. Нас-то нет, за руку ухватить, если что, некому… Он же с детства это все видел, как они с мамой приезжали к нам. Контролирующие, официальная, транспортники… романтика, понимаешь? Брак наш с Орбели-Син, разумеется, был по договору с ее стороны, несмотря на всю любовь с нашей, но мотались они к нам за милую душу, по три-четыре раза в год, и жили по месяцу, а то и больше. У нас хорошо, дом огромный, сад… для мальчишки вообще раздолье. Он смешной такой был, маленький. – Голос Скрипача потеплел. – Приходим мы, допустим, с задания… а там, на задании, полгода отработки. То есть эти полгода мы спали урывками, жрали что попало и когда получается, работали в личинах, если вообще не черт-те кем… да и подставиться удалось каждому, и не по разу. И вот после этой очередной мясорубки можно наконец дома расслабиться. А расслабиться – это в первую голову, конечно, выспаться. Едва не неделю потом спишь, добрать как-то надо, ведь выдрать на следующую отработку могут в любой момент…
– А что за отработки? – спросил караванный.
– Да много чего попадается. Агент – это, считай, как шпион, если по-вашему. Ну, вот. Спим мы, значит. Кто где, как получится. А по утрам… у нас обычай есть, мы каждое утро птиц кормим… кормили… ставишь на окошко блюдечко с семенами, они прилетают, и можно посмотреть, они же красивые. Птиц нашими стараниями вокруг дома живет очень много… – Скрипач печально усмехнулся и снова вздохнул. – Одним блюдечком дело не обходится. И вот утром спишь ты, значит, и сквозь сон слышишь – крадется. На цыпочках, как мышка. Сопит от усердия, но старается прошмыгнуть так, чтобы не разбудить – ну, правильно, мама же сказала, что папы спят, потому что устали. Лежишь, смотришь… вида не подаешь, чтобы не разочаровывать… ставит блюдце, и обратно, так же, тихонько – а потом в коридоре во весь голос и на весь дом: «Мама, я их не разбудил!» – Скрипач засмеялся. – Из него, Коль, получился замечательный парень, очень похожий на Фэба, такой же добрый и большая умница… повезет кому-то. Жаловался пару лет назад, что гермо проходу не дают. Ну, правильно.
– Красивый?
– Очень. Высоченный, черноволосый, глаза зеленые.
– Покажешь потом?
– Покажу, конечно. Понимаешь, Коль… Ит, он, видимо, подсознательно понял то, что я, придурок, только сейчас начал понимать. Та жизнь, она для нас кончилась. Фэб умер, сын вырос, Орбели нас бросила… мы снова остались одни. Он тогда понял – мы похоронили не только Фэба. Мы похоронили вместе с ним почти все, чем были на тот момент. Да, конечно, работа… но что – работа? Работа работой, а с душой как быть? Знаешь, я когда его увидел в институте… помнишь, я тебе про нашу прошлую инкарнацию рассказывал?
– Помню. Страшновато, – признался караванный.
– Ну вот. Я его увидел и оторопел. Потому что это не Ит был. Это был Пятый, только волосы черные. Я понял, что он сдался, понимаешь?
– Понимаю. – Легкое осуждение в голосе. – Это я понимаю, но не понимаю: кой черт тебе понадобилось его насиловать?