Страница 83 из 121
Отец ответил ему так: «Я люблю Осиповну — она очаровательная девушка. Я не обвиняю ее, что она нехотя возбудила в тебе чувство любви, в этом будь совсем спокоен».
Однако ничего более успокаивающего и обнадеживающего Николай не написал. Да и не мог. 26 июля Александр приехал в Эмс и здесь, находясь рядом с отцом и матерью, вроде бы пришел в себя, осознав, что Ольгу Калиновскую ему следует забыть.
Хорошо отдохнув и основательно подлечившись, цесаревич через Берлин, Лейпциг и Мюнхен добрался до Инсбрука и, перевалив через Альпы, въехал в австрийские владения в Северной Италии. Теперь на пути его лежали прославленные великими зодчими, ваятелями и живописцами Верона и Милан, Кремона и Мантуя, Виченца и Падуя, Венеция и Флоренция, а в конце этой части пути и «вечный город» — Рим.
Здесь цесаревич был принят папой Григорием XVI, осмотрел Ватикан, Колизей, Капитолий и все, что было достойно внимания. Он встречался со всей русской колонией и с особым удовольствием — со своими соотечественниками — художниками и скульпторами. 6 января 1839 года Александр выехал в Неаполь, осмотрел Геркуланум и Помпею, поднялся на Везувий и поехал обратно в Северную Италию, чтобы вскоре оказаться в Вене и осмотреть поля сражений при Асперне и Ваграме.
В Вене, как и везде, ждали наследника парады и балы, экскурсии и торжественные приемы. Особенно радушно встречали его в семьях императора и князя Меттерниха.
Пробыв в Вене десять дней, Александр через Штуттгарт 11 марта приехал в Карлсруэ. Сопровождавший его Жуковский вечером 12 марта написал императрице: «Но что делается в его сердце — я не знаю. Да благословит Бог минуту, в которую выбор сердца решит судьбу его жизни… В те два дня, которые мы здесь провели, нельзя было иметь досуга для какого-нибудь решительного чувства: напротив, впечатление должно было скорее произойти неблагоприятное, ибо оно не могло быть непринужденным». Предчувствие не обмануло Жуковского — буквально на следующий день, 13 марта 1839 года, остановившись на ночлег в маленьком, окруженном садами и парками Дармштадте, где по его маршруту остановка не была предусмотрена, Александр нашел то, чего не удалось ему отыскать ни в одном другом городе Европы. Дармштадт был резиденцией великого герцога Гессенского Людвига II. Александр, опасаясь скучного «этикетного» официального вечера, остановился в местной гостинице, но герцогу конечно же доложили о приезде в Дармштадт наследника русского престола, и он явился в гостиницу с визитом. Людвиг пригласил цесаревича в театр, а после спектакля попросил заехать к нему в замок. И вот здесь-то и подстерегла его неожиданная встреча с очаровательной четырнадцатилетней принцессой Марией. Александр возвратился в гостиницу потрясенный и плененный дочерью герцога.
Отправляясь спать, Александр сказал сопровождавшим его адъютантам Каверину и Орлову: «Вот о ком я мечтал всю жизнь. Я женюсь только на ней».
Имя Марии повторял он неустанно и тут же написал отцу и матери, прося у них позволения сделать предложение юной принцессе Гессенской.
Следующий месяц, проведенный в Лондоне, дал ему очень много. Он сблизился со своей ровесницей королевой Викторией, был радушно принят чопорной английской аристократией, побывал и в парламенте, и на скачках, и в Оксфорде, и в Тауэре, и в доках на Темзе, и в Английском банке, и в Вестминстерском аббатстве[5].
Покинув Лондон, Александр помчался в Гессен, чтобы заверить родителей Марии о своем неизменном намерении стать со временем ее мужем: но о помолвке, а тем более о свадьбе не могло быть и речи, ведь будущей невесте не было еще 15 лет.
Двадцать третьего июня Александр вернулся в Петергоф, чтобы через неделю присутствовать на свадьбе своей сестры, великой княжны Марии Николаевны с герцогом Максимилианом Лейхтенбергским.
В Петербурге Александр узнал еще одну, главную причину задержки сватовства: оказалось, что вот уже двадцать лет семья герцога Людвига находилась в эпицентре болезненного внимания, оживленных пересудов и скабрезных сплетен при всех дворах Германии.
Виной тому была скандальная матримониальная обстановка в доме гессенских герцогов. Дело было в том, что Людвиг II женился на шестнадцатилетней принцессе Вильгельмине Баденской 23 года назад. После того как у них родилось двое сыновей и дочь, муж и жена взаимно охладели и стали совершенно чужды друг другу.
И вдруг, через 13 лет после размолвки, Вильгельмина родила сына, названного Александром. Не желая прослыть рогоносцем, Людвиг признал его своим сыном. А через год — 8 августа 1824 года — великая герцогиня родила еще одного ребенка — принцессу Марию, ту самую, что пленила сердце цесаревича.
Причем утверждали, что отец обоих детей не был даже дворянином. Чуть позже появилась новая версия происхождения детей, на сей раз гораздо менее экстравагантная и оказавшаяся, кстати сказать, истинной — отцом Марии и ее брата был шталмейстер герцога Людвига швейцарский барон Август Людвиг де Граней, необычайно красивый француз. Зато никаких претензий не могло быть к матери Марии: она была не только законной супругой герцога Людвига, но и приходилась родной сестрой тетке цесаревича — императрице Елизавете Алексеевне, жене Александра I. Ветреный и чувственный цесаревич, мимолетно влюбившись в Лондоне в прелестную двадцатилетнюю королеву Викторию, возвратившись в Россию, вновь воспылал страстью к Ольге Калиновской, и родителям Александра стоило немалых трудов разрушить этот предполагаемый брачный союз, платой за который был отказ императорской короны.
В результате сильнейшего давления на девушку со стороны императрицы Александры Федоровны Ольгу выдали за мужа ее покойной сестры, богатейшего польского магната графа Иринея Огинского. Лишь после этого Александр 4 марта 1840 года выехал в Дармштадт.
Он возвратился в Россию вместе с невестой и своими родителями, встретившими их в Польше в начале сентября.
Пятого декабря Мария была крещена по православному обряду и стала великой княжной Марией Александровной. Теперь следовало подождать лишь венчания. И оно состоялось 16 апреля 1841 года.
Беспрерывные празднества, сначала в Петербурге, а потом и в Москве, продолжались более месяца. Фрейлина А. Ф. Тютчева так описывала Марию Александровну: «Была она высокой, худощавой, хрупкой на вид. Но в то же время — исключительно элегантной, напоминала изящные фигуры немецких женщин, изображенных на старинных гравюрах. И хотя черты ее лица не были классическими, волосы ее, нежная кожа, большие голубые глаза были действительно прекрасными… Вообще, выражение ее лица было всегда невозмутимо спокойным, и нельзя было прочесть на нем ни внутреннее возбуждение, ни видимое воодушевление. Улыбка ее, немного ироническая, странно контрастировала с выражением глаз… Я настаиваю на этих подробностях потому, что редко можно встретить более характерное лицо, на котором бы отражались столь различные контрасты и нюансы, свидетельствующие, несомненно, об очень комплицированном «я».
И даже желчный злоязыкий П. В. Долгоруков должен был признать, что Мария Александровна женщина совершенно незаурядная. «…Мария Александровна в первые годы своего пребывания в России пользовалась репутацией женщины необыкновенно умной, — писал Долгоруков. — При пустом, легкомысленном дворе Николая, который в последние годы своей жизни любил употреблять в разговоре с женщинами тон самый грязный, самый цинический, при этом николаевском дворе, который умел безвозвратно убить в России всякое уважение ко двору, появление среди этого круга молодой женщины, отлично воспитанной, поразило всех. Приличие ее обхождения, ее молчаливость, ее скромность, скрывающая, впрочем, порядочную долю гордости, заставило принять ее за женщину необыкновенно умную. Холодность ее вежливости, вежливости сухой, но самой отменной, приписана была желанию не вмешиваться в дела, чтобы не навлечь на себя гнева грозного свекра. Ее отчуждение от всех, ее любовь к уединению приписаны были осторожности, глубокомыслию и, наконец, отвращению, которое, как полагали, внушая ей жалкий николаевский двор. Все это придавало ей в России огромную популярность».
5
Подробно о встрече Александра с Викторией см. Новеллу 10 «Перекрестки матримониальных династических путей» в главе «Сказания о трех последних императорах».