Страница 72 из 121
Его похоронили на кладбище томского Алексеевского мужского монастыря.
На кресте была выбита надпись: «Здесь погребено тело Великого Благословенного старца Федора Кузьмича, скончавшегося 20 января 1864 года».
По-видимому, усмотрев намек на Александра I в словах: «Великого Благословенного», томский губернатор Мерцалов велел два этих слова замазать белой краской…
Свидетели жизни старца в Сибири добавляют, что Федор Кузьмич был необыкновенно чистоплотен, ежедневно менял чулки и имел всегда очень тонкие носовые платки. Иногда замечали, что, оставаясь один и не подозревая, что за ним следят или же наблюдают, он ходил четким военным шагом, отбивая такт и отмахивая рукой…
Все это я представляю на суд читателей, в ожидании того, что, может быть, вскоре мы узнаем и еще кое-что иное об Александре I и старце Федоре Кузьмиче…
Новелла 14
«Вступаю на престол ценою крови моих подданных…»
Теперь нам предстоит возвратиться на четыре десятилетия назад, в конец 1825 года, когда закончилось короткое, но бурное междуцарствие Константина и Николая, когда в очередной раз качнулся, но тут же снова твердо и прочно стал государев престол и одиннадцатый российский император начал готовиться к очередной коронации и восхождению на прародительский российский трон.
…Двадцать седьмого ноября 1825 года великий князь Николай Павлович, получив извещение о смерти Александра, созвал Государственный совет, который решил, что престол должен перейти к Константину. И Николай, первым из присутствующих, принес присягу Константину, а на следующий день был издан указ о повсеместной присяге новому императору. Однако Константин решительно отказался от престола, заявив, что императором он признает Николая и присягает ему на верность.
Пока курьеры носились между Варшавой и Петербургом, отношение к происшедшему было неоднозначным — Москва 30 ноября присягнула Константину, а в Петербурге дело отложили до 14 декабря. По-разному восприняли вопрос о престолонаследии и в провинции.
Двенадцатого декабря Николай получил от Дибича письмо из Таганрога, где подробно рассказывалось о заговоре в армии и созданных там тайных обществах. Отношение Николая к этому сообщению оказалось диаметрально противоположным тому, какое проявил Александр в аналогичной ситуации тремя годами раньше. Ко всему прочему, в этот же самый день к Николаю явился поручик лейб-гвардии Егерского полка Л. И. Ростовцев и предупредил о готовящемся вооруженном выступлении в столице, не называя, правда, имен заговорщиков.
Николай немедленно познакомил со всем этим Санкт-Петербургского военного губернатора Милорадовича, начальника штаба гвардейского корпуса Бенкендорфа и князя А. Н. Голицына, одного из трех доверенных лиц покойного императора, посвященного в тайну пакета, хранящегося в алтаре Успенского собора и заключающего в себе завещание Александра о престолонаследии.
Как только совещание закончилось, из Варшавы прибыл курьер с письмом от Константина об окончательном отказе от трона.
На следующий день, 13 декабря, был составлен манифест о вступлении на престол Николая I. В манифесте, датированном 12 декабря, приводились и основания этого решения — воля Александра, высказанная и зафиксированная им в октябре 1823 года в вышеупомянутом письме, оставленном в Успенском соборе. Кроме того, сообщалось и о ряде писем Константина, Николая, о грамотах Александра и Константина, где наследником престола признавался Николай, а цесаревичем — его старший сын Александр.
О том, что Александр стал цесаревичем, сообщил семилетнему мальчику флигель-адъютант Николая А. П. Кавелин. Лейб-медик Мердер, присутствовавший при этом, вспоминал, что, когда Кавелин зачитал Александру официальный текст манифеста, впечатлительный В сентиментальный мальчик заплакал.
Присяга Николаю началась утром 14 декабря. В семь часов утра присягнули Сенат и Синод, а чуть позже начали приводить к присяге и полки Петербургского гарнизона. Этим-то и воспользовались члены тайных революционных организаций и объявили верность ранее принесенной присяге — государю императору Константину Павловичу, а обнародованный Манифест от 12 декабря — противозаконным.
Первым вышел из казарм лейб-гвардии Московский полк, а следом за ним — лейб-гвардии Гренадерский; чуть позже — часть Морского гвардейского экипажа. Все эти войска сошлись на Сенатской площади, и к ним примкнули офицеры некоторых других полков, а также немало сочувствовавших штатских.
Узнав о начале мятежа, Николай и Александра Федоровна уединились в церкви Зимнего дворца в там, стоя на коленях у алтаря, поклялись умереть на троне. Николай говорил потом, что он примирился с мыслью о возможной скорой смерти, но высшее внушение говорило ему, что у него нет права оставить престол — так, во всяком случае, рассказывал царь писателю и путешественнику маркизу де Кюстину в 1839 году.
Николай, выйдя из церкви, оставил Александру Федоровну в глубине дворца, а сам возглавил действия по подавлению мятежа, быстро и энергично мобилизовав почти все другие воинские части столичного гарнизона. Пока мятежники неподвижно стояли, выстроившись в каре, Николай сосредоточивал против них и конницу, и артиллерию, послав сначала на уговоры любимца солдат, соратника Суворова и Кутузова храбреца Милорадовича. Опасаясь, что он может увлечь солдат за собой, отставной поручик П. Г. Каховский, пришедший на площадь с Гвардейским экипажем, смертельно ранил Милорадовича и вслед за тем — командира гренадерского полка полковника Стюрлера. Когда Милорадовича отнесли в подъезд одного из домов, он спросил хирурга, вынувшего из его тела пулю: «Ну что? Пистолетная или ружейная?» И когда хирург ответил: «Пистолетная», Милорадович улыбнулся, довольный: «Я так и знал — солдат не стал бы стрелять в меня». Умирая, Милорадович велел всех своих крестьян отпустить на волю.
Не поддались мятежники и на уговоры митрополита Серафима. Тогда в три часа дня Николай бросил в атаку конную гвардию и кавалергардов, но из-за сильной гололедицы и встречного ружейного огня кавалеристы успеха не добились. Перелом в ход сражения принесла артиллерия — четыре орудия, открыв огонь картечью, пробили в каре бреши, расстроив ряды восставших, бросившихся бежать по невскому льду. По бежавшим открыли ружейный огонь и начали бить по льду ядрами. Сохранились свидетельства, что к одному из последних полков, все еще неподвижно стоявших на площади, выехал Николай и крикнул: «На колени!» Солдаты повиновались, и тогда царь дал им команду вернуться в казармы.
А в то время, когда Николай был на площади, обе императрицы ожидали его в Голубой гостиной Зимнего дворца. Александра Федоровна волновалась необычайно сильно, в то время как императрица-мать сохраняла полное спокойствие.
Все царские дети — а было их уже четверо — Александр и три его сестры: Мария, Ольга и Александра — жили в Аничковом дворце. Девочек решили оставить на месте, а за Александром поехали Кавелин и Мердер. Мальчика посадили для конспирации в обычную извозчичью карету и подвезли со стороны набережной к Зимнему дворцу, затем привели в Голубую гостиную. Увидев сына, мать обняла его, и мальчик почувствовал, как дрожат ее руки.
Через некоторое время стрельба прекратилась, и вдруг сидящие в гостиной услышали дробь барабанов. Все заулыбались, понимая, что идет император. Эту сцену семилетний цесаревич запомнил на всю жизнь.
Возвратившись во дворец, Николай увидел, что у императрицы из-за пережитых волнений начала трястись голова, и этот тик не проходил у нее до конца жизни.
Когда Николай и Александра Федоровна встретились впервые после мятежа, императрица упала на грудь мужу, и сам Николай почувствовал состояние, близкое к обмороку. Воскликнув: «Какое начало царствования!» — император пошатнулся и упал на руки одного из приближенных.
Вечером 14 декабря, когда в Зимний дворец начали привозить первых арестованных, Николай писал командующему 2-й армией графу Сакену: «Любезный граф! Что могу сказать вам? Я ваш законный государь, и Богу было угодно, чтобы я стал самым несчастливым из государей, потому что я вступил на престол ценою крова моих подданных! Великий Боже, какое положение!»