Страница 37 из 121
Впоследствии процедура усложнялась, и после Потемкина фаворитов проверяла не только пробир-фрейлина Протасова, но и графиня Брюс, и Перекусихина, и Уточкина. В случае же с Васильчиковым обошлись, кажется, не столь сложным испытанием. Васильчиков с соизволения Екатерины занял апартаменты Григория Орлова и получил орден Александра Невского.
После этого его наставником по дворцовым делам стал князь Ф. С. Барятинский — один из убийц Петра III. Барятинский был посвящен в интригу с самого начала и успешно сыграл роль добровольного сводника.
Роман с Васильчиковым только еще начался, как в Яссы от одного из братьев Орловых пришло известие о случившейся в Петербурге перемене. Григорий Григорьевич немедленно бросил все и помчался в Зимний дворец. Он скакал день и ночь, надеясь скорым появлением изменить положение в свою пользу. Но его надеждам не суждено было осуществиться: за много верст от Петербурга его встретил царский фельдъегерь и передал личное послание императрицы, которая категорически потребовала «избрать для временного пребывания ваш замок Гатчину». Орлов повиновался беспрекословно, поскольку в рескрипте указывалась и причина — карантин, а он ехал с территории, где все еще свирепствовала чума. И потому у него не было резона не подчиниться приказу царицы.
Гатчина, подаренная Григорию Орлову Екатериной в первые же недели ее правления, за восемь лет сказочно преобразилась. Выдающийся зодчий Антонио Ринальди построил новый огромный дворец и разбил вокруг великолепный английский парк, занимавший площадь более 600 десятин. Многочисленные острова на реке Ижоре соединялись ажурными мостами, на берегах и в парке размещались изящные павильоны и террасы, флигель и гроты.
Здесь, в обстановке изысканной роскоши, Орлов время от времени принимал придворных, приезжавших к нему с одним и тем же — предложением императрицы об отставке с сохранением пожизненной пенсии в 150 000 рублей в год при условии, что он не станет жить в Петербурге, а поселится вдали от двора. Его посредником в переговорах с Екатериной стал старший из братьев Орловых — Иван. В конце концов сошлись на том, что кроме пенсии Орлов получает единовременное пособие в 100 000 рублей на покупку дома и разрешение жить в любом из подмосковных дворцов. Ему было подарено 10 000 крестьян, огромный серебряный сервиз французской работы и еще не достроенный Мраморный дворец на Неве, у Троицкой пристани. Наконец 4 октября 1772 года Екатерина подписала высочайший рескрипт об утверждении Г. Г. Орлова в княжеском достоинстве. (Еще 21 июля 1763 года австрийский император Франц возвел Г. Г. Орлова в княжеское достоинство Римской империи, но Екатерина, получив грамоту, не вручила ее своему фавориту из политических соображений.)
Получив все, чего он добивался, Орлов продолжал тревожить Екатерину письмами, посылал к ней своих братьев и не собирался уезжать из Гатчины.
«Между тем, — писал граф Сольмс 23 октября 1772 года, — Васильчиков продолжает пользоваться благосклонностью Ее Величества и не отходит от нее ни на минуту, так что, пока он будет вести себя таким образом, трудно предполагать, чтобы старому любимцу были возвращены прежние его права».
Он же тремя неделями позже сообщал, что «императрица, до сих пор трудолюбивая, деятельная, становится ленивою и небрежною к делам. Насколько терпят от того дела, можно судить по тому, что императрица по три и по четыре раза отказывает министрам, являющимся к ней с докладами».
Но так продолжалось недолго. Екатерина быстро взяла себя в руки и снова предстала перед всеми неусыпной труженицей, не упускающей из виду ни одного важного дела.
Все вернулось в прежнее русло, как вдруг накануне Рождества, вечером 23 декабря 1772 года, в Петербург неожиданно пожаловал князь Григорий Григорьевич Орлов. Он остановился у брата Ивана и уже на следующий день был принят Екатериной, после чего появлялся во дворце ежедневно, но все заметили, что хотя Орлов весел, непринужден, любезен и обходителен со всеми, включая и Васильчикова, Екатерина на людях ни разу не беседовала с ним и даже не замечала его. Тем не менее многие были уверены, что звезда Орлова взойдет снова, во всяком случае иностранные послы поспешили нанести ему визиты, и он отвечал им тем же. Было замечено, что старые друзья Орлова снова вошли в фавор и получили именно в эти дни придворные назначения, чины и ордена.
В начале января 1773 года Орлов уехал в Ревель, где намеревался провести всю зиму, но появился в Петербурге через два месяца. В мае на его имя поступил Высочайший указ, в коем говорилось: «Наше желание есть, чтоб вы ныне вступили паки в отправление дел наших, вам порученных».
Орлов возвратился ко всем своим обязанностям, кроме одной — обязанности любовника. И все же казалось, что фортуна снова повернулась к нему лицом.
Новелла 3
Сердечные дела цесаревича Павла Петровича
В сентябре 1773 года праздновались совершеннолетие Павла Петровича — ему исполнилось девятнадцать лет — и его свадьба с восемнадцатилетней принцессой Гессен-Дармштадтской Вильгельминой, ставшей в России великой княгиней Натальей Алексеевной. Она не была первой любовью Павла, хотя следует признать, что серьезных увлечений у него еще не было.
Некоторые сердечные тайны юного Павла стали достоянием истории благодаря воспоминаниям Семена Андреевича Порошина, воспитателя цесаревича. В отроческие годы Павел доверчиво рассказывал ему о своих увлечениях. Он даже показал Порошину самолично сочиненные стихи в честь одной прелестницы фрейлины:
Все способствовало пробуждению в Павле чувственности, и удивительно, что, несмотря на все это, в нем сохранились некоторые стыдливость и целомудрие. Впрочем, его воспитатель предсказывал прозорливо, что «он не будет со временем ленивым или непослушным в странах цитерских». (Цитера — легендарная страна богини любви Афродиты.)
Однажды Григорий Орлов взял с собой двенадцатилетнего Павла в комнаты к фрейлинам. Мальчик восхищался увиденным и в этот вечер, как вспоминал Порошин, искал во французском Энциклопедическом словаре слово «любовь». Потом он рассказал Порошину, что влюблен в Веру Николаевну Чоглокову, круглую сироту, фрейлину его матери.
Через несколько дней Порошин заметил, как, танцуя с Чоглоковой на балу, Павел нежно пожал ей руку и сказал: «Если бы пристойно было, то я поцеловал бы вашу ручку». На что фрейлина ответила, потупив взор: «Это было бы уж слишком». С Верочкой Чоглоковой была связана и первая ревность, виной чему был мальчик-паж граф Девиер, к которому Павел приревновал свою возлюбленную. Впрочем, кажется, безосновательно.
С годами, не без влияния мирволивших к нему фаворитов матери, увлечения Павла стали не столь платоническими. А когда он из подростка превратился в юношу, его ухаживания за фрейлинами и смазливыми дворцовыми служанками стали беспокоить Екатерину и заставили ее подумать о том, чтобы женить возмужавшего сына.
Екатерина стала подыскивать ему невесту еще в 1771 году. После долгих поисков решено было остановиться на Вильгельмине: она была хороша собой, умна и обходительна, а главное — наследник прусского престола Фридрих-Вильгельм был женат на ее сестре Фредерике. Вместе с тем Вильгельмина была холодна, честолюбива и настойчива в достижении цели.
В апреле 1773 года Екатерина пригласила дармштадтскую герцогиню Генриетту-Каролину — мать Вильгельмины — приехать в Петербург с тремя своими дочерьми, чтобы познакомиться с будущими родственниками. И мать и дочери были бедны, и потому Екатерина выслала для предстоящего путешествия 80 000 гульденов и, кроме того, отправила в Любек три корабля. На одном из них — корвете «Быстром» — капитаном был один из ближайших друзей цесаревича девятнадцатилетпий капитан-лейтенант граф Андрей Кириллович Разумовский — любимый сын гетмана К. Г. Разумовского.