Страница 25 из 121
К этому времени Елизавета Петровна окончательно изверилась в способности своего племянника стать отцом наследника престола. Императрица очень хотела иметь внука, точнее, внучатого племянника, во всяком случае цесаревича и продолжателя династии. Нетерпение ее стало столь велико, что она даже приказала найти для Екатерины надежного фаворита, который сумел бы сделать то, что не удавалось августейшему супругу.
И здесь уместно предоставить слово Александру Михайловичу Тургеневу, прекрасно осведомленному в тайнах двора. Он оставил прелюбопытнейшие «Записки», основывавшиеся на семейном архиве и других документах. Да и сам Тургенев много знал, видел и был наслышан об интимной жизни двора, так как с четырнадцати лет нес караульную службу в императорских дворцах.
Тургенев пишет, что канцлер А. П. Бестужев-Рюмин узнал от великой княгини Екатерины Алексеевны пикантную комическую подробность ночного ее времяпрепровождения с Петром Федоровичем: «Бестужев… был ее министром, поверенным всех тайных ее помыслов, от нее непосредственно Бестужев сведал, что она с супругом своим всю ночь занимается экзерцициею ружьем, что они стоят попеременно на часах у дверей, что ей занятие это весьма наскучило, да и руки и плечи болят у нее от ружья. Она просила его (Бестужева) сделать ей благодеяние, уговорить великого князя, супруга ее, чтобы он оставил ее в покое, не заставлял бы по ночам обучаться ружейной экзерциции, что она не смеет доложить об этом императрице, страшась тем прогневить ее величество… Пораженная сею вестью, как громовым ударом, Елизавета казалась онемевшею, долго не могла вымолвить слова. Наконец зарыдала и, обращаясь к Бестужеву, сказала ему:
— Алексей Петрович, спаси государство, спаси меня, спаси все, придумай, сделай как знаешь!
Бестужев предложил прекрасного собою, умного и отличного поведения камергера Сергея Салтыкова…». Возможно, Бестужев уже знал о связи, существовавшей между Салтыковым и Екатериной.
Поручив Бестужеву уладить это дело, императрица, по-видимому для надежности, дала такое же задание уже известной нам Марии Симоновне Чоглоковой, и та, отозвав однажды Екатерину в сторону, сказала, что сама она — Чоглокова — абсолютно верна своему мужу, но бывают «положения высшего порядка, которые вынуждают делать исключения из правила». Таким «положением высшего порядка» было продолжение династии. Причем Чоглокова от имени Елизаветы Петровны предложила Екатерине одного из двух претендентов в фавориты — или Сергея Салтыкова, или Льва Нарышкина.
Когда состоялся этот разговор, роман между Екатериной и Салтыковым был уже в полном разгаре и имел своим результатом беременность, закончившуюся, как мы уже знаем, выкидышем.
Однако Салтыков хотя и любил Екатерину, но еще более любил себя и свою карьеру, за которую весьма опасался при сложившихся обстоятельствах.
Салтыков то появлялся возле Екатерины Алексеевны, то исчезал, объясняя такое поведение опасением скомпрометировать ее. Лето 1754 года двор снова провел в Москве и Подмосковье, а затем тысячи телег и экипажей двинулись из Первопрестольной в Петербург. На сей раз Елизавета Петровна решила не спешить и приказала проезжать каждые сутки только от одной станции до другой. Между столицами было тогда двадцать девять станций, шишу дорога заняла ровно месяц.
Екатерина, вновь беременная, успела благополучно добраться до Петербурга и в среду, 20 сентября 1754 года, около полудня в Летнем дворце родила сына.
«Как только его спеленали, императрица ввела своего духовника, который дал ребенку имя Павла, после чего тотчас же императрица велела акушерке взять ребенка и следовать за ней, — писала потом Екатерина. — Как только удалилась императрица, великий князь тоже пошел к себе, и я никого не видела ровно до трех часов. Я много потела, я просила Владиславовну (одну из статс-дам Екатерины) сменить мне белье, уложить меня в кровать; она сказала, что не смеет. Она посылала несколько раз за акушеркой, но та не приходила; я просила пить, но получила тот же ответ… Со следующего дня я начала чувствовать невыносимую ревматическую боль, и при том схватила сильную лихорадку. Несмотря на это, на следующий день мне оказывали почти столько же внимания; я никого не видела и никто не справлялся о моем здоровье. Я то и дело плакала и стонала в своей постели».
А в Петербурге начались пышные торжества. Во всех церквах служили благодарственные молебны, над городом плыл густой, непрерывающийся колокольный звон, сановники наперебой поздравляли императрицу и Петра Федоровича с рождением цесаревича, начисто забыв о Екатерине.
Вечером было объявлено, что крестными отцом и матерью новорожденного будут «оба римско-императорские величества», персоны которых при крестинах станет представлять посол Австрии граф Эстергази.
Во дворце и домах знати шли пиры и маскарады, на улицах появились длинные ряды столов с даровыми яствами и напитками. В ночном небе полыхал фейерверк — огненные краски изображали коленопреклоненную женщину, символизирующую Россию. Она стояла перед алтарем с надписью: «Единого еще желаю». Как только картина угасла, вспыхнула новая — на облаке возлежал на пурпурной подушке младенец, а под облаком сверкала надпись: «Тако исполнилось твое желание».
Был не только фейерверк — были также и стихи. Их написал первый пиит России Михаил Васильевич Ломоносов.
На шестой день после родов, в день крестин, Елизавета Петровна сама принесла Екатерине на золотом блюде указ о выдаче ей 100 000 рублей. Кроме того, она вручила и небольшой ларчик, в котором, как вспоминала Екатерина, лежало «очень бедное маленькое ожерелье с серьгами и двумя жалкими перстнями, которые мне совестно было бы подарить моим камер-фрау».
А Салтыков был немедленно отправлен в Стокгольм для передачи поздравлений шведскому королю Адольфу-Фредерику, родственнику Петра Федоровича.
Новелла 6
«Амур» будущей императрицы с будущим королем
Вскоре после рождения наследника престола Екатерина еще более сблизилась со старым дипломатом и опытнейшим политиком, главой русского внешнеполитического ведомства — Алексеем Петровичем Бестужевым, служившим еще Петру Великому. Ее друзьями стали друзья канцлера: генерал-фельдмаршал Степан Федорович Апраксин и английский посланник сэр Уильямс.
Союзником канцлера, как и Екатерины, был и польский дипломат Станислав-Август Понятовский. Он появился в Петербурге менее двух лет назад, но сумел за это время укрепить свой авторитет и влияние. Понятовский приехал в Петербург одновременно с английским посланником Уильямсом, в свите которого в находился. Это произошло весной 1755 года, я Екатерина впервые увидела Станислава-Августа в начале июня — на Троицын день. Она знала, что его отец — князь Станислав Платовский — был адъютантом шведского короля Карла XII, находился рядом с ним в сражении лад Полтавой, разделил со своим сюзереном изгнание, скитания я опасности и до кончины Карла XII оставался ярым врагом России.
Станислав-Август был тремя годами младше Екатерины, слыл истинным великосветским бонвиваном, любившим пожить в свое удовольствие, покутить и поволочиться. В 1753 году, когда Станиславу-Августу шел двадцать первый год, его отослали в Париж, где он жил в лучших традициях французской аристократической «золотой молодежи». От английского посланника Екатерина узнала, что мать Понятовского, урожденная Чарторижская, в полную противоположность своему мужу является решительной сторонницей России, а ее родственники составляют основу русской партии в Польше. Уильямс сказал Екатерине, что родители Понятовского поручили Станислава-Августа именно ему, чтобы он воспитал у него чувства любви и преданности России. Это не было чем-то странным, ибо английский посланник хотел видеть Россию союзной своей стране и дружественная Польша хорошо бы дополнила такой альянс.