Страница 36 из 70
Гарий, сын Доминика (иначе в мое время и не звали уже самого Аронсона), не раз давал мне листать гостевую книгу с записями клиентов и при этом сопровождал наше чтение ностальгическими вздохами. Я листал не торопясь, как листал, бывало, «Чукоккалу» в Переделкине, в гостях у Корнея Ивановича…
– Ого, Ромэн Гари! Дважды лауреат Гонкуровской…
– Ну да. Он у нас, между прочим, по-русски говорил…
– То-то, а скрыл, что родился в Москве, я, говорил, из Вилиса, из Вильнюса… Симона де Бовуар…
– Эта любила наскоро борща похлебать у стойки…
– Красного, полагаю, борща – подруга красного Сартра… А вот Ионеско…
– Этот часто бывал. Он все про русские дела понимал. Далеко ли Румыния?
– Ба, ба! Генри Миллер! Альбер Камю…
– Камю пьесу написал по «Бесам», а подруга его Катрин Соллерс в ней играла. Вдвоем и приходили.
– Франсуаза Саган!
– Она к нам часто заходила. Хлопнуть рюмочку.
– Без Миттерана? Ну, ну… А вот Анри Труайя.
– Это свой. Лев Тарасов. А кто говорит – он Левон Тарасян. В обшем, свой…
– Писателей много. Марсель Эме, Монтерлан, Ануй, Ремизов, Жан Полан…
– Что вы, раз даже старуху Гиппиус кто-то вытащил…
– И актеры, актеры, актеры… Жерар Филип, Мария Казарес, Людмила Питоева, Лиля Кедрова, Марсель Марсо, Ив Робер, Мишель Морган, Сергей Лифарь, Жан Маре, Жанна Моро, Симона Синьоре, Монтан, Жюльет Греко, Шарль Азнавур, Жильбер Беко, Мишель Пикколи, Жан-Луи Барро, Мадлен Рено, Алек Гиннес, Мастроянни, Катрин Денев, Моника Витти… И еще режиссеры, художники – Питер Брук, Макс Оффюльс, Мане-Кати, Александр Бенуа, Михаил Ларионов, Наталья Гончарова, Фужита…
– Старенький Фужита, лет 70 ему было, встретил здесь свою былую натурщицу. И тут же усадил ее в углу – рисовать… А потом вспомнил молодость и вот, записал: «Когда я ходил без гроша по Монпарнасу…»
Русская певица из ресторана «Ломиник», подружившаяся с Окуджавой уже после того, как тот спел свои «Парижские фантазии».
…В конце пятидесятых дрогнул, заколебался и прохудился «железный занавес», после долгого перерыва стали просачиваться в Париж русские, и с непременностью – к знаменитому Доминику. И их есть записи: Образцов, Тихонов, Савельева, Гердт, Галина Вишневская, Ойстрах, Оборин, Рихтер, мхатовцы, вахтанговцы… А вот новые эмигранты – Максимов, Некрасов, Солженицын… А вот и новые поэты поехали – Ахмадулина, Окуджава… Смотрите, восторги Солоухина:
А Булат Окуджава однажды записал в книгу слова своей новой песни:
Тут весь Доминик, в этой песне, – от петербургской салфетки до его не растраченной до девяностолетнего возраста молодости. С такой записью можно в антологию поэзии, в энциклопедию, в историю…
Новая хозяйка «Доминика» Франсуаза.
После смерти Доминика я беседовал несколько раз с сыном его Гарием… А однажды зашел с американской племянницей Наташей – тихо, темно. Покричал из буфета: «Есть кто?» Спускается со второго этажа худенькая блондинка, одетая с изысканной элегантностью – видна бывшая манекенщица. Спросил, где Гарий, где люди, где клиенты.
Сказала, что Гария больше нет, ресторан он продал (оно и видно было, что ему тяжело, да и то сказать – с французскими налогами развлечение небольшое ресторан держать), а она купила. Она давно мечтала, еще когда студенткой приходила сюда с первым мужем, и потом, когда была манекенщицей, и когда со вторым мужем сюда приходила, у которого знаменитый ресторан в провинции. И вот – купила…
Сказала мне, что мечтает увидеть Невский, на котором тот старый «Доминик».
– Ну что ж, поехали, – сказал я. – Мне как раз нужно в издательство «Золотой век».
В Петербурге она жила сперва на проспекте Просвещения, за сто верст от центра, в «хрущобе», где сто дверей выходят в один коридор. Потом сбежала в центр.
Я взял ее в гости к другу-фольклористу Володе Бахтину, и она восхищалась «салатом», которым ей довелось закусить стопку водки:
– Ах, что за салат!
Володя объяснял терпеливо, по-профессорски:
– Это называется «квашеная капуста»…
…Забредете на рю Бреа – непременно напомните хозяйке «Доминика» элегантной Франсуазе про петербургский «салат» у Володи. Она будет рада воспоминанию.
ГЭТЕ-МОНПАРНАС
Историки и знатоки Монпарнаса утверждают, что с тех пор , как в центре квартала Монпарнас разместилось южное, или Монпарнасское, кладбище, веселья на прилегающих улицах убыло. О том же, что тут некогда было весело, свидетельствует самое название прилегающей к кладбищу улицы – Гэте, что значит «веселье». Одно время эту улицу даже называли попросту Радостной, и былое веселье этой улицы имело весьма нехитрое объяснение. Здесь находилась когда-то застава, разделяющая собственно Париж и прилегающую с юга деревню Кламар. Как и близ других парижских застав, к ней льнули с пригородной стороны многочисленные винные ларьки и кабаки. А поскольку вино, не обложенное парижским налогом, в них было дешевле, чем в городе, к ним льнуло пьющее население столицы. Ну а к веселящемуся населению льнули заведения, поставляющие и другие виды веселья, – скажем, танцульки-«генгет», которых тут было множество, театры, кабаре и балаганы. Конечно, кладбище несколько омрачило веселье, хотя бы тем, что приняло на вечное жительство стольких удалых завсегдатаев Монпарнаса, не желавших, подобно Бодлеру, с ним ни за что расставаться (он, в пику любителям странствий, даже намеревался повесить близ дома вывеску: «Отсюда не уходят»). Упокоились на этом кладбище и сам Бодлер, и Мопассан, и Сент-Бев, и Тристан Тиара, и Сартр с Симоной де Бовуар, и Цадкин, и Сутин, и Паскин, и Бранкузи, и Бурдель, и Сен-Санс, и Монтан с другой Симоной, и Серж Гэнзбур, и Пуни, и Алехин, и русский ресторатор Доминик.
Впрочем, улица Гэте и после открытия кладбища не окончательно утратила свое веселье. В те времена, когда железная дорога связала Бретань с Парижем, на здешний вокзал стали приезжать румяные крестьянские девушки в высоких бретонских чепчиках и в кружевах, приезжали продавцы рыбы и устриц, стоял здесь запах жареной картошки. На прилегающих улицах открылись бретонские кабачки и блинные, и по сю пору на улице Монпарнас -
кабаки с бретонскими названиями торгуют блинами-«креп» (старейшая из этих блинных на сегодня – в доме № 55), порой слышна здесь бретонская (но чаще все же ирландская) музыка. Иные из приезжих бретонцев и оседали здесь, на Монпарнасе, придавая космополитическому кварталу некий бретонско-кельтский колорит. Иные из приезжих девиц вносили свою лепту в простенькие гетеросексуальные удовольствия старого Парижа, воспетые Генри Миллером. В наше время кустарный промысел этот потеснили пошловатые, якобы завлекательные секс-шопы и якобы соблазнительные пип-шоу, чьи витрины приводят в ярость коренное население этого уголка Монпарнаса, требующее их изгнания, а иногда даже и преуспевающее в своей борьбе, если не за чистоту, то, во всяком случае, за старомодность нравов.
В самом начале века улицу открывал огромный, многоэтажный ресторан «Ле Ришфе», где предлагалась еда на всякий вкус и бюджет. Сейчас на этом месте – малозаметное «Кафе де ла Либерте», где любил сидеть за столиком в последние годы своей жизни большой иенитель собственной свободы, но сторонник коммунистических порядков для несознательных масс Жан-Поль Сартр, которого одураченные поклонники все еще искали в ту пору на бульваре Сен-Жермен.