Страница 31 из 77
Дора еще раз попыталась улыбнуться, на этот раз, несомненно, удачно. Все ее заботы и тревоги, вся ее злость, всё улетучилось под действием таблетки… Таблетки! Не конфета это, а таблетка с запрещенным наркотиком, замаскированная под конфетку!
— У-у, наркоманка адова, — изрекла Дора.
Вселенная покачнулась и стала слабо пульсировать, едва заметно, но ритмично. Рон нахмурился.
— Ты что это себе позволяешь? — строго спросил он.
— Это не я позволяю! — провозгласила Дора. — Это Алиса твоя разлюбезная позволяет, у нее полный пакетик таблеток с наркотой, на леденцы похожих!
Звуки собственного голоса зачаровали Дору. Раньше она не замечала, как прекрасен ее голос, как много в нем интонаций и этих… обертонов. Будто свирель звенит и колокольчики дудят.
Рон вздохнул и помрачнел. Сделал два шага, упал в кресло, приложил руки к вискам и пробормотал обессиленно:
— Как вы меня достали…
Дора подошла к нему, почти не шатаясь, и встала на колени рядом с креслом. Нежно взяла господина за руку и сказала:
— Позволь, я подарю тебе удовольствие.
Рон склонил голову и несколько секунд внимательно разглядывал Дору. Затем понимающе кивнул и спросил:
— С афродизиаком таблетка?
— Нет, — помотала головой Дора. — Таблетка — наркота голимая, с афродизиаком смазка. Я у Алисы смазку сперла!
Это ее заявление показалось ей очень смешным, и, произнеся его, она расхохоталась, а вернее, расхихикалась. Рон, однако, не поддержал веселья.
— Поди прочь, — велел он.
Не слишком решительно велел, наметанному глазу наложницы сразу видно, что вовсе не хочет он ее прогонять, что на самом деле готов он быть соблазненным, просто стесняется чего-то. Собственной наложницы стесняется, вот умора-то, ха-ха-ха!
Дора набросилась на Рона, попыталась раздеть его, порвала рубашку и расхохоталась.
— Это не смешно! — завопил Рон. — Дура упоротая! Я тебе сказал, поди прочь, подчиняйся же!
— О да! — воскликнула Дора. — Я люблю подчиняться! Накажи непутевую рабыню, мой сильный!
По жизни Дора мазохизм не любила, а зачет сдала с первого раза только потому, что очень не хотелось сдавать его повторно. Но сейчас она вдруг поняла, что вовсе не возражает подвергнуться унижению, порке и даже не очень жестокой пытке. Волна афродизиака и волна наркотика столкнулись, взаимно преломились (будь Дора более образована, ей бы пришло на ум слово «интерференция») и породили новое состояние души, не выражающееся в нормальных понятиях. Сама душа как бы растворилась, и прекрасное обнаженное тело Доры (сама бы себя трахнула!) отныне управлялось не разумом, а непосредственно богом, Кришной, кажется.
— Накажи меня, недостойную, — попросила Дора. — Позволь я поцелую твой ботинок.
Рон не позволил — пнул ее в плечо, стало больно, но это была сладкая боль. Впрочем, в таком состоянии любая боль сладкая.
— Упоролась — аж смотреть противно, — сказал Рон, встал и пнул наложницу еще раз.
Дора отозвалась счастливым стоном. Ей понравилось, и она стала ритмично стонать, как будто занималась любовью с мифическим человеком-невидимкой. Одновременно она каталась по полу как большая упоротая кошка.
— Хм, — сказал Рон.
Немного подумал и сел обратно в кресло. Протянул руку, придвинул пепельницу и прочие курительные принадлежности, забил очередной косяк и стал наблюдать. «Много я курить стал», подумал Рон. «Как бы сердце не посадить совсем».
Когда он докурил и затушил окурок в пепельнице, Дору немного отпустило. Она грациозно перекувыркнулась через голову, встала на колени, широко раскинула руки, выпятила грудь, и обворожительно улыбнулась.
— Ля-па-пам, — сказала она.
Рон зааплодировал, Дора шутливо раскланялась. Вскочила на ноги, летящей походкой подбежала к господину и присела на корточки рядом с креслом.
— Извини, Рон, — сказала она. — Что-то меня разобрало не по-детски.
— Я заметил, — хмыкнул Рон.
— Я люблю тебя, Рон, — сказала Дора. Рон ласково погладил ее по щеке.
— Я реально тебя люблю, — продолжала Дора. — Знаю, что так говорить неправильно, непрофессионально, но вот такая я дура. Я раньше не могла понять, а сейчас закинулась таблеткой и сразу все поняла. Я-то думала, ты просто играешь, ну, знаешь, строптивая рабыня, надо наказать, или, там, хвост лисий вставить… А у тебя все серьезно было, а я дура, не поняла. Я же профессионалка, не как эта, — она ткнула пальцем через плечо, — меня учили по госстандарту, мне до красного диплома только двух баллов не хватило. Я обученная, я не должна волю чувствам давать. А ты думал, что я кукла бесчувственная.
В лице Рона что-то дрогнуло. Теперь он смотрел на Дору так, словно видел ее впервые. И она поняла, что он действительно видит ее впервые, она сломала его шаблон, но не так топорно, как Алиса, а бережно и ласково, профессионально. Потому что высшая форма профессионализма — отринуть вдолбленные с детства правила, и действовать по собственным правилам, которые лучше. И неважно, каким конкретно делом ты занимаешься — хлеб выращиваешь, пирожки печешь, по постелям кувыркаешься или, скажем, заказное убийство организуешь.
— Ну ты даешь, Дора, — только и смог вымолвить Рон. — Вы, девчонки, меня с ума сведете.
— Рон, пожалуйста, — попросила Дора. — Я больше не могу терпеть, я афродизиаком закинулась…
Рон резко помрачнел, и Дора поняла, что последние слова были лишними. А еще она поняла, что когда ты отбрасываешь установленные правила, ты тем самым отбрасываешь опыт всех предшествующих поколений, и начинаешь действовать на свой страх и риск. И ответственность несешь сама, в полной мере. Что бы ты ни делала.
4
Они сидели в едальне для орков. Звонкий Диск на правах постоянного посетителя заказал отдельный столик в углу, где можно было вести тайные беседы, не опасаясь, что незваный гость внезапно подкрадется сзади и услышит что-то лишнее.
— Ну как хозяин твой? — спросил Звонкий Диск. — Я гляжу, не убил он тебя, зря ты боялся. Длинный Шест смущенно пожал плечами.
— Да он вообще не разозлился, и не наказал никак, — сказал он. — Так, отчитал маленько, и всё. Будто я чашку разбил какую или, там, доярку попользовал не в очередь.
— Ну а я что тебе говорил? — риторически вопросил Звонкий Диск. — Джон Росс — профессионал, а профессионалы не злятся. Либо отчитывают маленько, либо сразу насмерть мочат. Длинный Шест поежился.
— Герман тоже такой? — спросил он. — Сразу насмерть мочит?
— Наверное, — пожал плечами Звонкий Диск. — О таких делах не рассказывают, сам понимаешь… Думаю, мочит, без этого с нашим братом нельзя. Не все же такие преданные, как мы с тобой. То и дело продают родной дом с потрохами за банку варенья и корзину печенья.
— От варенья я бы не отказался, — заметил Длинный Шест. — А почему его в меню нет?
— Потому что это столица, а не шакалий угол, — заявил Звонкий Диск. — Хочешь, джем закажи, он на вкус такой же.
— Не такой, — покачал головой Длинный Шест. — Лучше настоящего варенья ничего не бывает. Вот, помнится, мама варила…
— Ну так, мама есть мама, — улыбнулся Звонкий Диск. — С маминой готовкой вообще ничто не сравнится. Ты лучше вот что скажи. Про допрос ты Джону рассказал?
— Конечно, нет! — воскликнул Длинный Шест. — Мы же договорились!
— Плохо врешь, — констатировал Звонкий Диск. — Слишком быстро ответил и слишком выразительно. Когда врешь, не надо переигрывать. Даже странно, что тебя этому учить приходится, ты же не первую сотню дней в разведке.
— Да разве ж это разведка… — махнул рукой Длинный Шест. — Там, в штрафном стаде, я не столько разведчиком был, сколько менеджером. Сэру Смиту докладывал обо всем, конечно… Звонкий Диск улыбнулся и сказал:
— Второй урок. Когда на тебя давят, стой на своем до конца. Чистосердечное признание — кратчайший путь на виселицу. Понял? Длинный Шест помрачнел.
— Понял, — кивнул он.
— Последнее ко мне не относится, — уточнил Длинный Шест. — Ни ко мне, ни к Герману, нам все рассказывай честно и сразу. А то смотри…