Глиф

 Девочка, которую Женька принял за Настю, оказалась вовсе не его сестрой, а чужим испуганным ребенком лет шести с чумазой мордашкой и куклой в руках. Кроме куклы у девочки была не менее испуганная мамаша, которая огрела Клеврета факелом при попытке поближе рассмотреть псевдо-Настю. Благодаря вспыхнувшей драке Ромчику и Женьке удалось прорвать оцепление и вырваться на свободу.

Тогда-то Клеврет и свернул обратно, к школе — и Рома, пораскинув мозгами, с ним согласился. Судя по звукам за спиной, их преследовали, впрочем, на приличном расстоянии.

Город был похож на ад. Земля разверзалась под ногами, извергая вонь канализации и струи горячей воды. Дома вокруг стояли — как после бомбежки, с выбитыми стеклами. Кое-где на месте домов были пустыри. Город то и дело ощутимо встряхивало, как во время землетрясения, отовсюду тянуло гарью и — одновременно — сыростью.

Но весь этот хаос был на руку беглецам.

— Вроде, оторвались… — пропыхтел, задыхаясь, Женька, когда они добежали до кинотеатра «Октябрь».

— Не уверен, — сказал Ромчик, переводя дыхание. Его не оставляло чувство, что кто-то за ними следит. Практически дышит в затылок. Не гонится, а именно выслеживает. Медленно, но неумолимо.

Паранойя у вас, батенька! Мания преследования…

— Смотри! — Женька махнул рукой в сторону областной библиотеки.

Там (как в кино!) поднималась в небо гигантская черная воронка смерча, закручивая обломки здания.

— Нифига себе! — прошептал Клеврет. — Что ж это творится-то, а?

— Пошли! — приказал Рома.

— Куда?!

— Туда! Там нас точно хрен найдут! Давай быстрее! — заорал Рома.

Расчет оказался точным. Миновав смерч (тот был… как это называется?.. локальным, что ли — стоял на одном месте и никуда не двигался, постепенно засасывая в себя Новый бульвар, начиная с фонтана и площадки летнего кафе), Ромчик и Клеврет добежали до Пушкинской, и тут впервые ромкина паранойя взяла перекур.

Уступив место чистой воды офигению.

Возле филармонии стоял отец — весь окровавленный, с перебинтованной головой. Он разговаривал с какой-то старухой, седой и сморщенной, что-то у нее требовал… Ромчик с Клевретом буквально налетели на них, и отец удивленно взревел:

— Ромчик?!?!

— Папа? — остановился, как вкопанный, Рома.

Это его и сгубило. Нельзя останавливаться, когда убегаешь. А он остановился. Клеврет продолжал идти, поэтому серая тень, метнувшаяся из кустов на клумбе филармонии, выбрала своей мишенью Ромчика.

Что-то тяжелое и вонючее сшибло Ромчика с ног и поволокло обратно на клумбу, в кусты.

21

Судьба зло подшутила над Радомским. Сперва улыбнулась — стоило ему выйти из башни (благо, менты — или кто это был — уже смылись, напуганные зрелищем надвигающейся катастрофы), как прямо навстречу ему вышла какая-то согбенная старуха со спутанными космами совершенно седых волос. Она принесла — и беспрекословно отдала — карту и ключи, которые нужны были хмырю Белкину.

Потом судьба вернула ему сына. Вот так вот, просто, без всяких усилий. Еще один подарок. Еще одна улыбка судьбы.

А потом показала задницу. Когда Радомский был уже почти уверен, что все хорошо — карта и ключи у него, Ромчик рядом, и оставалось дело за малым, обломать рога Белкину! — судьба отняла у него сына.

Ну почему, почему тварь, прыгнувшая из кустов, выбрала Ромчика?! Почему не этого убогого сопляка, которого Ромчик считал другом? Почему моего сына?!! Почему это бомжеватое чмо будет жить, а мой сын — нет?!

Радомскому хотелось кого-то убить.

Из кустов донеслись звуки борьбы и вскрик боли.

Ну же! Там твой сын! Спаси его!!!

Остро обожгло болью откушенное ухо. Перед глазами всплыла яма, разбитое лобовое стекло «Тойоты», смрадное дыхание тварей. Копошение серых конечностей, острые когти, зубы… Зубы!

И Радомский понял, что ничего не сможет сделать.

Это было сильнее его.

Ромчик погиб.

Бомженыш дернулся было бежать, но Радомский ухватил его за шкирку и встряхнул.

— Стоять! — рявкнул он.

Что там говорил хмырь Белкин? Чем моложе, тем лучше? Сойдет и такой…

Может быть, только за этим он и остался в живых.

— Там же Ромчик! — визжал гаденыш. — Ему надо помочь!!!

— Нет! — сказал Радомский. Странно, но он совсем не чувствовал лицевых мышц. Лицо будто умерло, и голос был чужой. — Ты пойдешь со мной…

22

Догнал!

Долго. Бежал. Устал. Запыхался. Почти потерял. Там, где ветер — запах пропал. Только кровь. На асфальте. Второго. Который вонючий. Первый — патлатый. Ненавижу. Убью. Бежать. Долго. Быстро. В ушах стучит. Сердце вылетает. Не останавливаться. Еще. Чуть-чуть.

И все-таки — догнал!!!

Стоят. Оба. Вонючий и патлатый. С ними — большой. Опасный. Страшный. И старуха. Не опасная. Спрятаться. В Кусты. Выждать.

Дыши! Медленно. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Сердце — медленнее. Хорошо.

Ждать.

Ждать.

Трудно — ждать. Хочется прыгнуть. Порвать зубами. Ненавижу.

Ждать, Хрущ!

Ждать…

Вот. Большой — отвлекся! Больше нет сил терпеть!

Вперед! Прыжок! Схватка!

Тащи обратно! В кусты! Надо убить (загрызть!) пока не прибежал большой! Быстрее!!!

Блядь! Больно?!? Мне?! Сопротивляется, сучонок!

Убью. Я — сильный, ловкий, проворный. Порву его в клочья.

Опять — больно, но не сильно. Ударил чем-то твердым. Ботинком?

Отпрянуть. Зарычать. Задрать верхнюю губу, оскалить клыки. Страшно?! То-то же! Вперед!

Да еб твою мать… не страшно ему, падле… Больно — мне. С-сука… Ничего, сейчас он устанет. Большой — не идет. Можно не торопиться.

Гррр!!!

Кричит. Зовет. На помощь.

Зассал, сопляк? Вперед!

Есть!!!

Свалил! Сел сверху!

Трепыхается…

Когтями — раз! Еще! Локтем — на!!! На!!!

Получил?!

На!!! Убью тебя, паскуда…

…

Вспышка.

Боль.

Темнота.

23

— Папа!!! — заорал Ромчик, когда ему удалось скинуть с себя тварь. — Папа! — звал он, лягаясь, чтобы не подпустить к себе зверочеловека (уже скорее зверя, чем человека).

— Папа! — успел в последний раз выкрикнуть Рома, когда тварь сбила его с ног и подмяла под себя. Удар был страшный, прямо под диафрагму — весь воздух вышибло из легких, кричать больше было нечем.

Отец не придет, понял Рома, отчаянно закрывая голову от ударов твари. Острые когти полоснули по щеке, в миллиметре от глаза. Ромчик дернулся и ударился затылком об землю (хорошо, что не асфальт — тварь затащила его на клумбу). В голове зазвенело — от боли и разочарования.

Отец меня бросил, подумал Ромчик почти меланхолично.

Сейчас я умру.

Руки опустились сами собой. Локоть твари чиркнул по виску. Перед глазами замелькали разноцветные круги. Сквозь радужное мельтешение Ромчик сумел разглядеть, как волколак (где же я его видел?! нет, не вспомнить…) занес над ним сцепленные в замок руки.

Вот и все…

Звук удара был похож на треск сухой ветки.

Неужели можно услышать, как тебе проломили череп?

Или это… не мне?

Тварь, сидевшая верхом на Ромчике, захрипела, покачнулась и завалилась назад.

— Вставай, — сказала Ника. В руке у нее была монтировка, покрытая блестящим и черным. К монтировке прилип клок волос. — Вставай! — повторила она и протянула Ромчику руку.

Рука у нее была холодная и удивительно сильная. Ника практически сама подняла (вздернула) Ромчика с земли. Комки сырого грунта налипли на футболку. Грязные волосы лезли в глаза.

Он меня бросил…

Ромчик откинул волосы со лба и сказал:

— Он меня бросил…

— Кто? — не поняла Ника.

— Отец.

— Где он?

— Не знаю… Был здесь. С какой-то старухой. И таким длинным свертком…