Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 50 из 71

Когда ряды пехоты графа Снури были разрублены пополам, началось ее избиение. Графская кавалерия пыталась помещать этому, но завязла в лоэрнских рядах. А затем в тыл графской кавалерии ударила кавалерия Лоэрна. Разгром был полный. В том бою погиб и сам граф и его младший сын. Тот самый, претендент на руку принцессы Алиции. Старший сын графа был ранен и попал в плен. Погибли и многие бароны и рыцари, примкнувшие к незадачливому графу.

А Пургес Первый, благоразумно находившийся на безопасном расстоянии, достаточном в случае поражения его войск для бегства в лоэрнскую крепость, улыбнулся своими тонкими губами и тихо произнес:

– Вот и хачху снова пригодился.

Приближенные Пургеса, ожидавшие результатов боя рядом со своим господином, наперебой бросились поздравлять своего короля, вознося до небес его военный гений. И тут же стали требовать, чтобы победоносные лоэрнские войска немедленно выступили против второго мятежного графа.

Пургесу была приятна лесть своих придворных. Он милостиво им улыбался и даже бросил что-то вроде того, что куда бы они делись, если бы не он и не его гений. Но вот идти против графа Эймудского он наотрез отказался. Пургес был человеком весьма осторожным, кроме случаев, когда промедление могло его погубить или не дать исполниться его самым заветным желаниям. Еще когда он был всесильным графом Тареном, уже тогда многие могли убедиться в этих чертах его характера. Сейчас, благодаря постоянно изливающейся лести приближенных, он и сам все больше считал себя совершенно исключительным, лучшим из лучших. Но бросить все войска против графа Эймуда, поставить всё, что он имеет на кон, он не решился. Хотя бы потому, что он не знал размера потерь своего войска. А главное – он знал, что эффект от применения настойки хачху вскоре окажется противоположным первоначальному. Слишком много сил отдали его солдаты, и организм сейчас будет требовать отдыха. Нет, наступать никак нельзя…

Известие о поражении графа и гибели всей его семьи произвело гнетущее впечатление в Ларске. Некоторые вассалы стали уезжать в свои замки, желая укрепить их, если Пургес решит бросить войска против ларских земель. Ильсан слал письма своему отцу, требуя новых солдат и денег для покупки наемников. А сам герцог Гендована стал всё чаще задумываться, не заключить ли с королем Пургесом соглашение. Он был готов отдать тому голову своего зятя, Дарберна, и даже пожертвовать своим внуком в обмен на признание Ильсана новым ларским графом с вассальной клятвой Пургесу.

Был, правда, еще один возможный законный претендент на Ларск, в случае смерти Дарберна и маленького Винтольда. Это Сашка, уже больше года бесследно исчезнувший. Может быть, его и в самом деле съели орки? Но как докажешь это упрямцу своему зятю? Впрочем, совсем недавно появилась такая надежда. Нашлась одежда этого Сашки, которую он носил в той самой злополучной гостинице, на которую напали, и ранили в голову этого маленького мерзавца.

Одежду нашли в лавке старьевщика, ее еще год назад сдали тому какие-то два простолюдина явно бандитской наружности. С тех пор одежда так и валялась в лавке, старьевщик оказался слишком жадным и запросил за нее большую цену. А обнаружилось это совершенно случайно. В лавку заглянул маленький баронет Севир и узнал одежду мальчика, с которым он познакомился в той гостинице. Его брат стал болтать об этом, как курьезном случае, вот весть и дошла до самого герцога.

Что же делать с находкой? Долго придумывать не пришлось. И вот уже два дня спустя в Ларск скакал небольшой отряд вооруженных людей во главе с гендованским бароном Олитье.

Получив аудиенцию сначала у графини Эльзины, барон предстал перед лицом юного ларского графа.

– Что это? – спросил Дарберн Ларский, глядя на разложенную перед ним одежду.

– Ваша светлость, эту одежду обнаружил в лавке старьевщика юный баронет Севир. Он был знаком с мальчиком, называвшим себя виконтом Ксандром и жившим с ним в одной гостинице.

Дар почувствовал, как у него занемели… пальцы рук, которых он лишился почти восемь лет назад.

– Этот мальчик, виконт Ксандр, был ранен в голову во время того злополучного нападения на гостиницу. Баронет Севир сообщил о находке своему брату, барону Севир, а тот его сиятельству герцогу Гендованскому. Наш герцог повелел провести расследование. Одежду старьевщику продали какие-то два нищих простолюдина. Удалось их разыскать. Они год назад промышляли на месте прорыва орков. Как вы знаете, на месте их стоянок можно найти различные вещи и одежду тех, кого орки захватили и убили. Эта одежда была найдена среди вороха другой одежды неподалеку от костров орков.

Если ваша светлость внимательно посмотрит на рукава и штанины этой одежды, то заметит швы. Первоначально они были разрезаны. Такое часто практикуется у орков, когда они отрезают своим жертвам конечности. После этого остатки одежды сорвали. Вот эти немного заметные пятна – следы крови.

К счастью, старьевщик так и не смог за прошедший год продать одежду вашего брата, запросив за нее слишком высокую цену. Мой господин, его сиятельство герцог Гендованский выражает вам свое самое близкое сочувствие.





Дар побелевшими губами прохрипел:

– Нет, Сашка жив. Он жив! Жив! – А затем он пошатнулся, и барон Олитье успел первым подхватить бесчувственное тело Дарберна.

Почти две седьмицы Дарберн не приходил в сознание, метавшись в горячем бреду. А когда очнулся, то посмотрев холодными и опустошенными глазами на собравшихся возле его ложа, сказал:

– Ну, вот и всё. Всё.

Организм быстро пошел на поправку, но улыбка исчезла с его лица. Даже маленький Винтольд его не радовал, как прежде, не говоря уже о хмурой и обеспокоенной Эльзине. Та, прекрасно знавшая своего отца, настороженно следила за быстрым ходом событий.

Через седьмицу, когда Дарберн уже начал вставать, все успокоились. Но в один из дней в покои Эльзины вбежала испуганная служанка.

– Госпожа! Госпожа! Там граф! Посмотрите!

Эльзина вбежала в комнату графа, где у входа стояли встревоженные слуги. Ее супруг лежал, свернувшись калачиком на полу в дальнем углу комнаты, и печально глядел на нее.

– Ну, вот, Эльзина, я снова там, где был бы, если бы не Сашка.

– Ваша светлость… граф… Дарберн, что с вами? Немедленно поднимитесь! Да поднимите его!

Слуги бросились выполнять ее приказание.

Больше ничего странного с Дарберном не случалось. Он быстро поправился, хотя тем прежним добрым и непосредственным юношей уже не был. В уголках его глаз поселились жесткие складки, жесткость проявлялась и в отношениях с людьми ближнего круга, особенно с маркизом Ильсаном, которому он так и не мог простить те два поражения. Граф же Тратьенский вернулся в Гендован. Только с Эльзиной граф был добр и мягок. И, конечно, любил маленького Винтольда, которому в начале весны исполнилось полгода.

Тогда же в Ларск пришло известие, что принцесса Алиция в сопровождении большого отряда из Пирена прибыла в замок графа Эймуда. Численность солдат, выделенных Черным Герцогом, оценивали в одну-полторы тысячи человек. В Ларске вздохнули с облегчением. Теперь Пургесу будет не до ларского графа. Эймуд становился очень опасен для лоэрнского короля. Помимо своих вассалов его ряды пополнились людьми графа Снури, выжившими после прошлогоднего разгрома, а теперь в эймудские ряды влились и отряды Черного Рыцаря, всегда славящиеся хорошей воинской выучкой.

А еще дошли слухи, что в эймудском замке готовятся к бракосочетанию принцессы Алиции с юным виконтом Ласкарием, которому скоро исполнялось десять лет. Многие стали догадываться, что Ласкария готовят к королевскому престолу Лоэрна. Но Дарберн не догадывался, он это знал. Полтора года назад об этом недвусмысленно сообщил пиренский граф Бертис.

Если Тарен, ставший королем Пургесом Первым, не имел законных прав на корону и для многих был самозванцем, узурпировавшим трон, то в случае бракосочетания Ласкария с Алицией, права маленького виконта на престол будут не меньшими, если не большими, чем у Дарберна. Что Пургес долго не удержится у власти, теперь многие не сомневались. Жестокие законы, по которым уже многие жители столицы и земель королевского домена были обращены в долговых рабов и проданы в рассрочку хаммийцам, за последний год наводнивших Лоэрн, вызывали жгучую ненависть еще остававшихся свободными горожан.