КГБ в Англии

Дело на Глейдинга состояло из донесений М12, докладов о его официальной деятельности, перехваченной корреспонденции и сообщений о его передвижениях. Было ясно, что Глейдинг в глазах английских спецслужб являлся весьма подозрительной личностью, но в деле не было никаких компроматов.

Представляет интерес заключение по делу об организации Глейдинга, которым завершается его обзор в меморандуме русского отдела МИ-5:

«Расследование, проведенное после окончания дела Глейдинга, пролило свет на советский военный и морской шпионаж в Англии в 1937 году.

Британские подданные, сотрудничавшие с советской разведкой, все являлись членами Коммунистической партии Великобритании. Все они прекратили открытую партийную деятельность, как только были завербованы в шпионскую группу. Многие другие британские коммунисты, кроме упомянутых, сильно подозревались в принадлежности к этой группе, но получить соответствующие доказательства на этот счет было невозможно.

Интересно отметить, что, хотя Глейдинг, несомненно, был создателем этой группы коммунистов-под-агентов, на протяжении всего времени за исключением двух последних месяцев перед арестом он не был волен самостоятельно осуществлять руководство группой и вербовку агентуры, а только исключительно с ведома советского резидента в Англии… Например, мисс X. получила разрешение продолжать работы, но не знала характера предстоящей работы, пока с ней не повидался и не проверил ее Пауль Хардт, он же Петерс.

Способ, которым Глейдинг добывал нужные СССР сведения военного и военно-морского характера, был весьма прост. Его агенты работали в различных департаментах и на заводах типа «Вуличский арсенал». Они брали нужные ему материалы вечером, уходя с работы; передавали Глейдингу, который немедленно переснимал их на пленку и в тот же вечер возвращал подагенту, который, в свою очередь, по-видимому, на следующий день возвращал их на место, туда, откуда накануне взял.

Совершенно очевидно, что советское посольство не финансировало организацию Глейдинга, не пересылало шпионские материалы в Москву. Известно, что, когда преемник Брандеса не приехал, как ожидалось, в начале января, Глейдинг стал беспокоиться о возможности материалов, которые скопились у него за предшествующие два месяца».

Глава 10

Берджес и Блант

Целый ряд известных, но главным образом неизвестных до сих пор, обстоятельств указывает на то, что тайная жизнь Берджеса и Бланта настолько тесно переплеталась, что должна рассматриваться в их тесной взаимосвязи, а посему — в отдельной главе, посвященной им обоим. Подобно тому, как в истребительной авиации взаимодействуют ведущий и ведомый, Берджес и Блант взаимодействовали, заменяя друг друга в своей сфере — в невидимой для постороннего глаза секретной работе советской разведки.

Вербовкой Гая Берджеса в конце 1934-го (или в самом начале 1935 года) завершилось создание ядра будущей «Кембриджской группы» агентов Иностранного отдела НКВД. 1935-й и 1936 годы были посвящены главным образом «очищению» Филби, Маклейна и Берджеса от мелкобуржуазных завихрений и подготовке их к внедрению в интересовавшие разведку государственные учреждения Великобритании. Если Маклейн уже устроился на службу в Форин Офис и регулярно передавал Арнольду Дейчу секретные дипломатические документы, то Филби все еще экспериментировал с прогерманским журналом, а Берджес сотрудничал с Би-би-си («Роковые иллюзии». М., 1995).

В документах ИНО 1935–1936 годов не сохранилось какой-либо документально зафиксированной директивы о расширении «Кембриджской группы». (Анализ ее работы был сделан лишь в декабре 1937 года в докладной записке начальника 7-го отдела (иначе — ИНО) ГУГБ НКВД комиссара госбезопасности 2-го ранга А. Слуцкого народному комиссару внутренних дел генеральному комиссару госбезопасности Н.И. Ежову. Имеются, однако, свидетельства того, что этот вопрос обсуждался резидентом нелегальной лондонской группы Теодором Малли (МАНН) во время его пребывания в Москве во второй половине 1936 года. В отчете Малли о работе в Лондоне, датированном 23 мая 1938 года, говорится, что он просил Дейча подготовить доклад о состоянии «технической линии» (НТР) с тем, чтобы он мог обсудить его при поездке в Москву осенью 1936 года. Со значительной долей уверенности можно предположить, что Малли намеревался обсудить в Центре также и положение дел на «политической линии», однако обращаться за помощью к Дейчу в этом вопросе ему не было необходимости, так как он знал ее агентов лично. Такие беседы в Москве, видимо, состоялись, и были приняты решения, направленные на расширение работы. Малли в своем отчете пишет, что после возвращения в Лондон он и Дейч «начали разрабатывать новые возможности по политической линии», в частности, «наводки от ЗЕНХЕН и МЕДХЕН и от ЭДИТ — на СКОТТА».

Благодаря общительному характеру Гая Берджеса, его широким связям и удивительной способности «легко завязывать знакомства» (слова Дейча из психологического портрета Берджеса) изначально ему отводилась, пожалуй, самая трудная роль в разведке — «наводчика и вербовщика».

Гай Берджес, с энтузиазмом подхвативший и развивший в письменном докладе для ИНО НКВД («Роковые иллюзии». М., 1995) оригинальные мысли Александра Орлова и Арнольда Дейча о вербовке перспективных студентов Кембриджа и Оксфорда, прежде всего обратил свой ищущий взор на ближайшее окружение. Первым, на кого он совершенно естественным образом упал, был его близкий друг, преподаватель истории искусства в Тринити-колледже при Кембриджском университете Энтони Бланта. С точки зрения получения доступа к секретной информации, ценность искусствоведа могла бы показаться сомнительной, но перед ним такая задача и не ставилась. Блант должен был бы только изучать своих студентов на предмет выявления тех, кто по идеологическим взглядам был близок к Компартии, а по происхождению и уровню знаний подходил бы для государственной службы Великобритании и мог сделать карьеру в Форин Офисе или в секретных службах.

Сам Блант к тому времени (начало 1937 года) уже предпринял попытку толковать историю развития искусства с позиций марксистской теории и остался доволен своими выводами, однако в партию не вступал. Его путь к марксизму был медленным и своеобразным — сквозь призму истории искусства. В автобиографии, написанной для советской разведки в феврале 1943 года, Блант пишет:

«События, происходившие в Германии (речь идет о 1933 годе. — О.Ц.), стали доходить до сознания такого изоляциониста, как я, и я смутно начал осознавать, что мое положение не было вполне удовлетворительным. Я заметил, что в моем окружении постоянно находятся члены Коммунистической партии, взгляды которых кардинально отличались от моих.

Сначала я не вникал в то, как они оценивали различные явления, но постепенно почувствовал, что помимо политической сферы, где я не пытался сопоставлять их взгляды со своими — их взгляды на те предметы, в которых я разбирался, как, например, история, история искусства, не только представляли для меня интерес, но и способствовали более глубокому, научно обоснованному пониманию предмета. Этому в немалой степени способствовало влияние Берджеса, Клугмана, Джона Корнфорда и других, принадлежавших к этой же группе. В конце концов я полностью осознал правильность марксистского подхода к истории и другим знакомым мне предметам.

Естественно, знакомясь с марксистской трактовкой различных явлений, я с интересом вникал в суть дискуссий на политические темы современности и постепенно убедился в правильности марксистского подхода к оценке текущих событий. Знаю, что это прописные истины, но я говорю о том, как менялось мое собственное сознание. Несмотря на то, что прежде я не всегда безупречно ориентировался в политике, теперь мои взгляды полностью изменились, и я осознаю важность политики не только в практических делах, но также и в формировании правильного научного подхода к науке».