Страница 1 из 9
Адам Браун, Энди Миллер, Джо Мёрфи, Дэвид Дж. Уильямс
Звездолет, открытый всем ветрам
Адам Браун
Звездолёт, открытый всем ветрам
Когда вода закипела ключом, я кинул в кастрюлю, сколько захватила рука, спагетти и время от времени помешивал, чтоб не пристали ко дну. В холодильнике отыскался старый кусок острого чеддера — сухой уже, но пойдёт. Я тёр сыр на тёрке и поглядывал на царственный Юпитер в обрамлении кухонного окна.
Я выключил флуоресцентные лампы (возбуждённые обширным электромагнитным потоком с Юпитера, они и так уже мигали-помаргивали), и комната наполнилась осенним мерцанием планеты. Сливая со спагетти воду, я смотрел на перекатывающиеся в юпитерианской атмосфере бури, на гигантские молнии в их разбухших глубинах, на танцующие в магнитосфере изысканные сполохи северного сияния.
Потом я понёс ужин в комнату смотреть телек.
Как обычно, Хеликс, мой в меру упитанный кот, развалился в тёплом воздухе над камином, точно толстероид. Он сонно разглядывал мою тарелку и совершенно явно предавался шкурным соображениям, не удастся ли ему выклянчить фрикадельку.
За несколько лет до этого мы с Хеликсом покинули Землю самым банальным образом: слой космоупорной краски на мой скромный одноквартирный викторианский коттедж, паровой двигатель в подвал, на крышу воздушный шар легче вакуума — и мы над облаками, прощай, Земля. Новый дом Зодиака. Любители-разведчики астероидных недр, в звездолёте, переделанном из коттеджа, приятно так прогуливаемся по окрестностям меж Юпитером и Марсом.
Но теперь — если честно — солнечная система начала мне поднадоедать: все её красоты уже с солидным видом пронумерованы и проставлены на картах, метеоры размалёваны краской из баллончиков, кометы обклеены рекламными плакатами… Я больше не смотрел во все глаза на открывающиеся виды. Всё как-то стало казаться блекловато, как бы бессмысленно. Одиноко.
Телевизор отлично подавлял это чувство. Особенно после того, как я поставил на нём новую антенну-чёрную дыру: такая особым образом отформатированная штука, которая затягивает все без разбору радиоволны во Вселенной и за её пределами… На экране мелькала разномастная всячина: мыльные оперы в исполнении уморительных моллюсков, телемосты с параллельными мирами, телевикторины с того света, документальные клипы сновидений ещё не зачатых детей, порнофильмы для умственно отсталых роботов (сплошная смазка, членистые поршни и кибергазм)… И каждые несколько секунд очередная подстрекательская реклама амобильных телефонов, таблеток от смерти, цифровых порнографий, протезов головы…
В тот самый вечер я её и увидел.
Нарушила обычное расписание передач — кристальное, лучезарное создание. Бесконечно женственная и бесконечно нечеловеческая. Помесь насекомого-робота и живой мандалы и странно источающая вокруг себя женский огонь… Ее голос, изваянный безмолвием — обретшая словоформы тишина, выточенная из мирского шума. — Здравствуй, Скотт Фри, — сказала она. Я остолбенел. Это ещё кто такая?.. Откуда она знает, как меня зовут?.. Она улыбнулась — за неимением рта, всем своим бестелесным существом — и сказала: — Я — Офиклеида. Но не всегда. Найди меня, Скотт Фри, составь меня в единое целое.
Она произнесла свои координаты, и картинка сменилась рекламой одноразовых городов.
В то же мгновение я затосковал по ней, начал чахнуть от желания снова увидеть. Скорее вниз, в подвал, подбросить угля в топку, смазать маслом кромку взлётки и установить координаты Офиклеиды на румпель. (А ведь, пожалуй, я был к ней слегка неравнодушен… Но разве так бывает? Любовь с первого взгляда к насекомо-женщино-кристалло-роботу, которого вот только сейчас увидел по телевизору?) Скоро котлы закипели, поршни заходили, топливные помпы закачали, карданные валы загрохотали медной какофонией — и паролёт устремился в путь, вакуумные винты взбивали позади нас дорожки квантовой пены, а мы тарахтели к югу.
Через эклиптику к Марсу, труба пыхает паром в космический холод; оставляем за собой пунктир колечек мгновенно замерзающего дыма.
Пересекли Основной пояс астероидов в рекордное время.
И подлетаем к железно-никелевой картофелине размером с Манхеттен, под названием 85-Амариллис. Астероид как астероид, вращается в скромных кругах себе подобных по орбите в 5,2 земных года. Пыльный, каменистый, тоскливый — и тем не менее настоящий кладезь. Как и все астероиды. Где каждый камень преткновения под ногами — хранилище технологий древнее человеческих; дива дивные ушедшего мира, хрупкой планетки, населённой и многоязычной, что некогда разлетелась в осколки, разбилась на астероиды.
Хотя одним этим кой-какие штукенции в моей коллекции никак нельзя объяснить. На камине — собрание предметов, которые я позаимствовал на память в различных моих экспедициях… Необъяснимых предметов… Полусгнившая доска от струга викингов. Беленькая маргаритка, живая и в росе, несмотря на пребывание в вакууме. Заводная игрушечная карусель, вся в трещинах и с отбитыми краями. Австралийская 1972 года монетка в два цента, будто только что с монетного двора. Раковина морского наутилуса. Экземпляр «Листьев травы», который, согласно выходным данным, будет издан через пять лет.
Ну и дальше в том же роде. Предметы с одной стороны совершенно обыденные, а с другой — странные. Такие обычно во сне снятся…
Я сбавил давление в соплах, и мы крутанулись вокруг 85-Амариллиса. Поверхность его вся острюче-царапучая от развалин. Осколки городского квартала и мрачный нависающий замок, расщеплённая в щепки крепость из хрома и чёрного кожана.
И в каждом из её обезумевших окон-глазниц — пара внимательных глаз.
Поселенцы.
Хеликс шипел и плевался, а от замка уж поднималась целая пиратская команда на дьяволокрыльях с солнечным приводом. Иссиня-фиолетовые великаны с душой нараспашку всем звёздным ветрам, беглые морские спецназовцы-ультрамарины…
Сокращают дистанцию между замком и нашим домом…
Стремительно приближаются.
Параболическими ртами изрыгает убойный отряд боевые гимны на волнах FM, шкипер поднимает на мачте освежёванный труп — пиратский флаг, из настоящих черепа с костями…
Всё ближе.
Растрескавшиеся их лица — точно лунные пейзажи; изрытые метеорами, глаза будто два кратера посреди множества других…
Я ринулся наверх, в купол, где на забитой хламом крыше стояло устройство типа гигантской семимерной тубы; я эту штуку отрыл на 661-Туле много лет назад. Технология эта инопланетная, инструмент деликатнейший, своенравный, и даже чтобы просто включить его, уже требуется исключительная степень мастерства, утончённости и чистоты помыслов. Что уж говорить о хоть сколько-то уверенном им владении…
Где-то внизу позвонили в дверь.
Пауза.
Опять позвонили. Но у меня не было желания открывать — я весь ушёл в работу, пробовал клапаны, откалибровывал датчики, подстраивал, работал педалью, визировал, крыл на чём свет стоит…
Теперь стук. Всё настойчивее. Перешёл в тяжёлое буханье.
И машина издала свечение.
(Дом сотрясается, от двери отлетают щепки.)
Свечение развилось в нечто туманное, живое, зелёное…
(Сквозь трещины в досках воздух ушелёстывает наружу.)
И я настраиваю этот свет, подстраиваю, отстраиваю…
(Из пробоин свист, вой.)
И наконец зелёный принимает точный оттенок китайского крыжовника.
(Огонь в камине всхлюпывает от недостатка кислорода.)И я высвободил разряд энергии, и он вскинулся. И низринулся.
И раздался, и рассвистался.
И призрачно распахнулось судорожное калейдоскопическое излучение, поглотило ультрамаринов — а вакуум ни с того ни с сего застыл. Смёрзся в сферический куб безвременного пространства-времени, располосованный застывшими, точно мухи в янтаре, звёздными лучами. И, должен признаться, что со смехом наблюдал я трепыхание зачарованных пиратов, всё медленнее, медленнее — и застыли. Замерли все; и этой живой картине в обрамлении мерцающих огонёчков уготовано пережить галактики.