Римские рассказы

Они удивленно покачали головами. Теодоро сказал мне почти с угрозой:

— Но ты присматривай за товаром… чтобы не случилось так, что раз ты ничего не знаешь…

— Брось, — перебил его Ринальди. — Ты не знаешь, что за человек Винченцо.

— Я сторож, так? Ну так вот, я буду сторожить и ваш товар.

— Не бойся, — снова вмешался Теодоро, — тебе за это заплатят.

— Сам ты не бойся, босяк, — сказал я, обозлившись. — Мне от вас ничего не надо… Понял?

В конце концов мы договорились. Ринальди ушел и через некоторое время вернулся на грузовике. Они свалили товар в один из бараков, спрятав его за бочками. Я даже не посмотрел, что это было. Они сказали, что ткани. Уходя, Эмилия бросила на меня взгляд, который показался мне ласковым. Вот и все, что я с них получил.

Потом они приезжали еще раза три-четыре — и всегда с Эмилией. Они давали мне знак гудком машины, я сразу же раскрывал ворота, потом они выгружали товар и уезжали. Я не хотел, чтобы они задерживались. Пока они разгружались, я не выходил из своего барака. Против этого Теодоро я мог бы еще кое-что возразить: он вел себя очень нахально, а я этого совершенно не выношу. Но Эмилия улыбалась мне, и у нее всегда находилось для меня доброе слово. Однажды она спросила меня:

— А тебе не скучно одному?

— Я привык, — ответил я.

И вот как-то открываю газету и вижу: арестованы Теодоро, Ринальди и многие другие. Газета называла их «шайкой проломщиков», потому что они проникали в магазины через пролом в стене соседнего помещения. Иногда они проникали из подвала, но всегда делали пролом в стене. В газете были помещены фотографии Теодоро, Ринальди и еще какого-то мужчины в рубашке без воротничка, с широко открытыми глазами и задранным вверх подбородком. «Шайка опасных преступников предстанет перед судом», — гласил заголовок. Как шофер, Ринальди рисковал меньше, чем другие, о Эмилии же вообще ничего не говорилось.

Настала зима. И вот как-то ночью, когда шел дождь, дул ветер и все вокруг превратилось в одно сплошное озеро, в мою дверь постучали. Я открыл и увидел перед собой Эмилию, но как она выглядела! Она была в это время беременна, у нее был уже большой живот, и вся ее красота пропадала из-за этого живота; она до костей промокла, ее волосы прилипли к лицу, одета она была в какие-то лохмотья. Эмилия вошла и, не говоря ни слова, протянула мне записку от Ринальди. В записке Ринальди говорил, что через год выйдет из тюрьмы, а пока поручает мне Эмилию, содержание ее оплачивает; кроме того, он просил сохранить краденые вещи, которые все принадлежат ему, так как остальные уже забрали свою долю. И ни слова больше. Я подумал, что Ринальди, наверное, уверен, что может делать со мной все, что захочет, и он был прав, потому что я готов был для него на все. Так я и сказал Эмилии. Эту ночь она спала на моей постели, а я устроился на полу в соседней комнате. Так началась наша совместная жизнь.

Прошло несколько месяцев. Если бы кто-нибудь в то время зашел на склад, то, несомненно, подумал бы, что у меня есть жена и что я счастливый муж и отец. Октябрьское солнце освещает территорию склада. Засучив рукава на своих красивых круглых руках, Эмилия полощет в бочке мои рубашки. На веревках сушится выстиранное белье. Я сижу перед бараком на стуле, греюсь на солнце и укачиваю на руках ребенка Эмилии, которого, так же как и меня, зовут Винченцо. Рядом с моим бараком стоит другой, маленький, который я сколотил своими руками; из него доносится запах макаронной подливки: это Эмилия готовит мне, теперь я больше не хожу в остерию. Говорю вам, всякий принял бы нас за счастливое семейство, увидев, как я играю с младенцем и как Эмилия, стирая в бочке белье, спокойно и ласково разговаривает со мной. Но на самом деле все было совсем не так. И этот ребенок, и Эмилия, и спрятанные в бараке ткани — все это принадлежало Ринальди, и я сам, прежде стороживший имущество фирмы, сторожил теперь имущество Ринальди, включая Эмилию и ребенка. Во всем остальном мы были действительно как муж и жена: Эмилия оказалась замечательной женщиной, и я не знал никаких забот; ребенок тоже был такой хороший и красивый. Единственное, что мне немного не нравилось, это то, что приходилось все время разговаривать о Ринальди. Эмилия не могла дождаться того дня, когда снова увидится с ним. Не то чтобы мне было неприятно говорить о нем, но Эмилия была его возлюбленной, а я другом; а это далеко не одно и то же. А получалось так, будто в целом свете и был только он один, а я вовсе не существовал. Как-то я сказал об этом Эмилии. После этого, словно впервые заметив, что я тоже мужчина, она начала подсмеиваться над любовью. Она шутила, а меня это мучило, и я понял, что она мне нравится. Наконец однажды я сказал ей:

— Ты принадлежишь Ринальди, а потому оставь меня в покое.

— Понятно, я принадлежу Ринальди, — ответила она, — но ты настоящий друг и не должен ревновать.

Тем дело и кончилось.

Однажды ночью послышался шорох. Я поднялся, взял пистолет и вышел из барака. Была светлая лунная ночь. Казалось, что в бочку упала луна: вода в ней сверкала, как серебро. Можно было различить каждый камешек на территории склада. А вокруг на фоне ясного неба чернели холмы. В общем было светло как днем, и я его сразу же увидел. Он попытался улизнуть между бараками, но я крикнул:

— Стой! Ни с места!

Тогда он вышел и сказал:

— Опусти пистолет! Не узнал меня, что ли?

Это был Теодоро, тот тип из Монтеротондо, но как он изменился! Он был одет в лохмотья, щеки его ввалились и заросли длинной рыжей щетиной, а желтые глаза светились, как у волка. Теодоро сказал:

— Я пришел забрать материю. За складом ждет грузовик и приятели.

— Эта материя принадлежит Ринальди, — ответил я.

Короче, мы заспорили. Сперва он пытался меня запугать, а затем предложил войти с ним в долю. Но я отказался. Мы стояли около бочки. В окошке Эмилии зажегся свет, и она смотрела на нас. В конце концов я сказал ему:

— Убирайся, пока не поздно.

— Не бойся, уйду, — ответил он и направился к воротам. Я шел следом, не спуская с него глаз, так как знал, что он из тех, что пускают в ход нож. И действительно, не доходя до ворот, он повернулся и бросился на меня. Я сделал шаг назад и выстрелил. Поверите ли, он продолжал идти на меня, наклонив голову вперед, вытаращив свои волчьи глаза, одной рукой зажимая рану в груди, а в другой держа нож. Я выстрелил еще раз, и он упал.

На следующее утро полицейские произвели расследование, установили, что это был бежавший из тюрьмы преступник, — и до свидания. А фирма даже прислала мне подарок — за то, что я так хорошо охранял ее имущество. Я сказал Эмилии:

— Сначала Ринальди сделал меня вором, а теперь убийцей.

— Ты защищался, — ответила она. — Вот и все.

— Я сказал это просто так… Я сторож и так или иначе обязан был стрелять.

Случилось так, что в тот самый день, когда Ринальди, выйдя наконец на свободу, приехал забрать Эмилию, ребенка и ткани, фирма сообщила мне, что стройка в ближайшие дни сворачивается. Так что все кончилось сразу. Теперь я уже не был больше сторожем ни для кого — ни для фирмы, ни для Ринальди.

Ринальди приехал после полуночи на грузовике; на ветровом стекле было написано белыми буквами: «Эмилия». Я сказал ему:

— Ринальди, вот Эмилия, которую ты мне поручил… вот твой ребенок… а там в бараке твой товар… Можешь убедиться, что все в сохранности.

Ринальди улыбался, радуясь, что видит Эмилию и ребенка, и говорил:

— Хорошо, Винченцо… Я знал, что могу на тебя положиться… Хорошо.

Мне было грустно и в то же время досадно. Почти задыхаясь, я повторял:

— Ринальди, можешь убедиться, — все, что ты мне доверил, я возвращаю тебе в полной сохранности.

Потом он стал давать мне деньги, настаивал, чтобы я принял от него в подарок часы, предлагал довезти меня на грузовике до Рима. Но я от всего отказался, сказав:

— Мне ничего не надо… Я ведь сторож… Мне ничего не надо.

Теперь я понимал, что был влюблен в Эмилию, и мне было грустно и в то же время приятно, что я даже пальцем ее не тронул.