Без Поводыря

- Вот и я о том, Герман Густавович, - ловко орудуя толстыми пальцами-сосисками, казак сгреб наполовину полные еще кружки, и долил почти не пенящееся пиво до краев. Еще один вопрос, всегда меня занимавший! Вот почему, спрашивается, самая высокая и плотная пенная шапка только в первой кружке? А во всех последующих - только если напиток становится слишком теплым, чтоб его приятно было пить?

- Ну ладно, - в задумчивости, не дождавшись нового - следующего тоста, отхлебнул, и глянул на богатыря. - За новости - спасибо. Только мне вот что так и непонятно, Астафий. Чего это ты решил в светлый Христов праздник, все бросить, и верхами отправиться меня искать?

- Дык как же, Ваше превосходительство! - аж поперхнулся сотник. Полный рот квашеной капусты, так что часть даже наружу свисает. - Вы же... Как же...

- Я теперь не губернатор, и не государев человек, - продолжал я пытать растерявшегося казака. - И ты мне больше не слуга. И все-таки, мороза не побоялся...

- А правду ли бают, Герман Густавович, будто Гришку нашего Потанина, ордер приходил, дабы в кандалы его заковать, да в Омск везти, а вы не послушались?

- Правда, - кивнул я. - И Потанина, и еще нескольких молодых...

- Как же это?! - богатырь с такой силой звезданул по двухдюймовым доскам, из которых была собрана столешница, что те даже взвизгнули. - Батя-то евойный, Николай Ильич, у нашего старшины, Васьки Буянова в командирах был, когда они посольство ханское в Коканд провожали. И потом тоже, когда слона вели...

- Кого вели? - я решил, что не расслышал.

- Животная такая, здоровенная - слон, именуемая. Навроде коровы, только с трубой на носу и больше разов этак в пять...

- Я знаю, что такое слон, Степаныч... Я не понимаю только, откуда у отца нашего Потанина слон взялся?

- Дык хан Кокандский эту скотину нашему Императору Николаю и подарил, - пожал плечами сотник. - Здоровущща, страсть! В телегу не посадишь, копыты вот такенные, а ходит еле-еле. Чуть не зазимовали казачки в Черной степи из-за этой твари.

- А Николай Потанин...

- Он тогда молоденький был, хорунжий еще. Вот ему слона пол расписку и выдали. Чтоб значицца, до Омска довел. Это опосля, как животную с рук на руки в штаб сдал, он чины получил и награды. Одно время начальником Баянаульского округа пребывал. А брат его, Димитрий, и Восьмым полком, начальствовал. Как Николу под трибунал отдали - что-то он там с пехотным капитаном не поделил. Может и из-за Варьки - жинки своей. Она, говорят, редкой красоты баба была... Пехтура роту свою в ружье, а Потанин казаков свистнул. Чуть до смертоубийства не дошло.

Пиво в кружке кончилось, но интересно было слушать, и жаль прерывать.

- Пока Гришкин батя на гауптвахте сидел, мать евойная, Варвара, приболела шибко. Да и представилась. А мальчонке тогда едва пяток годов-то и было. Николая Ильича и чинов с наградами тогда лишили, и богатства, на диких киргизах нажитое. Вот и пришлось Гришку к брату старшему, Димитрию Ильичу в станицу Семиярскую отправлять. Там у дядьки книжек было - цельные сундуки. Вот Гришка и пристрастился к наукам. Недолго, правда, парнишка у родича жил. Димитрий Потанин в степях от инородцев холерой заразился, да и помер. А Никола сына в Пресновскую забрал, где тогда штаб казачьей бригады по Иртышской линии стоял. Полковником там Эллизен был, и чем-то ему шустрый пацан полюбился... Пива давайте подолью?

- Чего? - отвлечься от завораживающей воображение картины всеобщей Сибирской общности, местечковости, где все друг друга знают, оказалось трудно. Где Безсоновы оказываются соседями Карбышевых, а старшина Двенадцатого полка служит в одном отряде с Николаем Потаниным. Где присланный из Омска чиновник по особым поручениям, оказывается пасынком Великого Лескова, а советник Томского гражданского правления - старшим братом гениального Менделеева. Да чего уж там! Встреченный на глухой почтовой станции смотритель - юный агроном Дорофей Палыч - племянник Гуляева!

А еще, казачьи старшины, оказывается, связь со столичными казачьими частями поддерживают. Всю Россию, едрешкин корень, паучьими тенетами оплели. Куда там Третьему отделению...

- Пива, говорю, Ваше превосходительство, давайте подновлю. Негоже же так. С пустой-то сидеть...

- А оттуда уже отец его и в Омское училище, которое потом кадетским корпусом стало, увез... Ну, за Сибирское казачье войско!

- Да-да. Конечно.

- Вот я и говорю - как же это можно Гришку-то в кандалы? Он же наш, свойский, казачий! Мы и сродичей евойных помним, и его с малолетства знаем... В морду чтоль кому плюнул, али еще чего? Батя-то его, Васька сказывал, горячий в молодости был. На сабле за лето по три оплетки стирал. Баи степные его пуще огня боялись...

- Сболтнул кому-то, что славно бы было Сибирь от Империи отделить, да своей властью жить.

- Вон оно как...

- Слона то царю привели? - не мог не поинтересоваться я. И снова вспомнил об обещанных Императору-охотнику собаках. А ведь записал даже себе напоминалку, и не в одном месте.

- Сие мне неведомо, Герман Густавович, - после длинной паузы, наверняка - додумав прежде мысль, отозвался сотник. - Васька бает, мол до Камня - точно довели. А там, будто бы, приболела скотина. Царев подарок и дохтур немецкий пользовал, а все одно сдох.

- Доктор?

- Пошто дохтур? Животная сдохла. Буянов говорит - обожралася. Как из степей к нашим березнякам вышла, так только то и знала, скотина безмозглая, что трубой своей ветки рвать и в пасть упихивать. Бока так раздуло, что на баржу поставь - сбоков бы все одно торчало...

- Жаль.

- Как не жаль, Ваше превосходительство! Всеж Господь старался, сляпывал несуразицу этакую. Трудилси. А она по глупости своей - обожралася... Только Гришаню нашенского все же жальче... Кто его теперь от жандармов защитит, коли вы, Герман Густавович, из Томска съехали?!

- Ха! Да кто его, Степаныч, теперь до весны из Кош-Агача вытащить-то сумеет? Викентьевский тракт едва-едва снегом присыплет, так там даже козлы горные не проскачут. А в морозы и подавно...

Зима и правда, была чрезвычайно холодной. Под Рождество так придавило, что деревья в садах лопались. К Крещенью вроде слегка потеплело, но ведь впереди был еще февраль - традиционно самый холодный месяц зимы.

- Думаю, до марта никто наших молодых людей не тронет. А там, глядишь, все и изменится.

- Уж не в столицу ли вы, Ваше превосходительство, отправились? - коварно, хитро прищурившись, поинтересовался Безсонов. - Корниленок сказывал, вы там во дворцах - желанный гость. С Государем на охоты ездили, и с цесаревичем вина заморские распивали.

- Корниленок?

- Артемка Корнилов. Младшенький же. До Корниловых еще не дорос. Так, пока - Корниленок. А подиткысь! В самом Петербурге теперь!

- Талант у парня, - кивнул я, в тайне радуясь, что тема разговора сменилась. - Выучится, знаменитым на весь мир сделается. Мы с тобой, Безсонов, еще гордиться станем, и внукам рассказывать, что знакомы с ним были.

- Дай-то Бог, - кивнул лобастой головой сотник. - Я об одном только Господа молю - чтоб в Санкт-Петербурге том, Артемка наш идеями всякими глупыми не заболел. Потанин-то, поди, в ихнем университете и нахватался...

Пожал плечами. Столичный, студенческий, период биографии Григория Николаевича Потанина я плохо помнил. Что-то вроде - учился. Был активным участником Сибирского землячества. Вот и все, пожалуй.

- Хотя, Герман Густавович, - нерешительно начал казак. - Если руку на сердце, так и правда... Земля наша и без рассейских присланцев...

- Замолчи, сотник! - теперь я хлопнул ладонью по столу. - И слушать не желаю! Хоть и не жалует меня ныне Государь, а все ж я верный ему слуга! Да и вы, с Васькой твоим хитромудрым, едрешкин корень, присягу воинскую давали!

- Давали, - огорчился казак. - Только, мнится мне, их превосходительство, генерал-майора Сколкова сюда и по наши души выслали. Если уж Дунайских казачков в крестьяне, так нас и вовсе... На вас, Ваше превосходительство, только и надежда!