Девушка с холста

А заказчиками, писала акула пера, являются молдавские нувориши. Из-под их носа Рузанцев увел прибыльный контракт.

Прочтя подпись под статьей, Саша улыбнулся: автора звали ни больше ни меньше, как Недремлющее Око.

Всю ночь Носова будоражили различные идеи. Он встал ни свет ни заря и маялся, ожидая часа икс. Уничтожив кучу бумаги, Саша систематизировал все свои версии: теперь на журнальном столике перед ним лежал лист с аккуратными записями в несколько строк.

Его мучила жажда деятельности, он готов был прямо сейчас мчаться проверять свои домыслы, но город еще спал утренним сном. Наверняка еще не проснулся и не пришел на службу капитан Боярчиков, так что все равно пришлось бы его дожидаться под дверью. Спал и Шубин, и он бы не понял, если бы его разбудили в такую рань.

Шесть утра. Солнце уже заглянуло золотистым глазом во двор гостиницы. Саша осторожно вышел из своей комнаты и прокрался по коридору на веранду.

Его окатила волна свежести, потом по телу побежал мурашками холодок. Лейтенант не торопился уходить обратно в теплый номер, он смотрел на улицу, которая выглядывала из-за высоких гостиничных ворот. Ни прохожего, ни автомобиля — вокруг приятная провинциальная тишина. Сами собой рождались мысли: а не приехать ли в этот город еще раз, а может, остаться здесь навсегда? По крайней мере, ближе к пенсии стоит всерьез задуматься о переезде.

Сашины грезы о заслуженном отдыхе прервал тихий скрип двери. На веранду, потягиваясь, вышел Шубин.

— Подняла тебя нелегкая, — проворчал он. — Ладно у меня коммунальная привычка, если спозаранку не встанешь, в санузел не прорвешься. Тебе-то чего не спится?

К своему удивлению, в восемь они застали Боярчикова. Альберт сидел за столом один в большом кабинете. Судя по количеству рабочих мест, он делил кабинет с тремя сотрудниками. Аккуратно сложенные бумаги выдавали в капитане любителя порядка. По правую руку — идеально ровная стопка папок, по левую — чистые бланки. Книга в темно-зеленой обложке, стакан с заточенными карандашами и урна без единой соринки.

Сам Боярчиков находился в этом уголке гармонии еще с половины седьмого. Он любил приходить сюда задолго до начала рабочего дня, когда никого нет. Альберт неторопливо обходил всю комнату, снисходительно глядя на заваленные хламом столы коллег. Склонностью к творческому беспорядку особенно отличался старлей Субботин. Он никогда не сидел на месте, по обыкновению всегда где-то пропадал. Забегал на полчаса, рылся в ящиках, находил в ворохе нужную бумажку и снова исчезал. Правда, у Субботина лучше всех обстояли дела с раскрываемостью. За это Боярчиков ему мысленно прощал неопрятность.

Он вообще был крайне неконфликтен, считал, что не к лицу большому начальнику и уверенному в себе человеку с кем-либо ссориться. Начальником он, естественно, не был и уверенным в себе человеком тоже. Низкорослый сорокалетний мужчина, не достигший в жизни ничего особенного, ужасно страдал от своей нереализованности. Альберт слыл добродушным простаком. В отделе его никто не воспринимал всерьез; относились к нему, как к мыши: пользы никакой, но и вреда не приносит. Все его многочисленные идеи и предложения вызывали у коллег улыбку. Начальство сразу отмахивалось — замечательные мысли, иди воплощай, потом доложишь. Уметь бы воплощать. Он — генератор, разработчик планов и сложных комбинаций, а выполнить — это каждый может, вон молодняка сколько, пусть бегают. Но он не начальник, приказывать не может, разве только предложить, посоветовать, в каком направлении следует рыть землю. Оперативники его слушали, кивали в ответ и торопились кто куда ловить преступников.

В одиночестве, с важным видом сидя за столом в высоком (чтобы выглядеть рослым) кресле, Боярчиков чувствовал себя комфортно. Сейчас он был шефом, руководителем, министром внутренних дел, мэром и еще бог знает, какими должностями и регалиями награждала его услужливая фантазия.

Когда хитрый Луценко сбагрил ему питерских сыщиков, Альберт очень обрадовался: командированные-то от него никуда не денутся, будут внимать его речам. И, только выслушав до конца, смогут понять и оценят, насколько глубоко мыслит он, капитан Боярчиков.

Носова бесила манера капитана сложно отвечать на простые вопросы. Саша ходил из угла в угол, ему так и хотелось подтолкнуть Боярчикова, чтобы тот изъяснялся быстрее. Альберт же, напротив, говорил с излишними паузами после каждого предложения, сопровождая их многозначительными взглядами, мол, вы со мной солидарны, не правда ли? Он начал издалека и, когда приблизился к сути вопроса, Саша дошел до той опасной грани ожидания, после которой возможны непредсказуемые поступки. Спокойный Шубин неподвижно сидел на гостевом диване. Если бы не открытые глаза, можно было бы подумать, что тот спит.

— Когда вы Рузанцева упомянули, я решил, что вас магнат интересует. Он в сентябре скончался. Весь город только об этом и говорил. Жаль, хороший был человек.

— От чего он умер, его убили?

— Сначала ходили разные толки: одни говорили, что его отравили, другие, что зарезали, некоторые уверяли, что он утопился. Чего только не выдумывали.

— Так что там на самом деле? — поторопил нетерпеливый Носов.

— Щас скажу. Щас, щас… — Боярчиков поудобней уселся в кресло. Он скрестил перед грудью руки и продолжил рассказ: — Николай Георгиевич был из той породы людей, что отдавались работе без остатка. Настоящий трудоголик, он совершенно забывал отдыхать и безалаберно относился к своему здоровью.

Когда у него обнаружился рак, было уже поздно — слишком запустил. Никакие деньги не помогли, а их у него было достаточно. Он был очень богат.

— Это мне начинает нравиться, — сказал Анатолий, — кому же достанется все состояние?

— Надо полагать, родственникам, но не факт. Рузанцев оставил завещание.

— И какова же последняя воля усопшего?

— Если б кто знал. Его огласят лишь через месяц. Это условие Николая.

Они без труда нашли адвоката Марка Аврельевича Шульца. Душеприказчик Рузанцева пригласил оперативников в свое бюро. Судя по тому, что Шульц обосновался в одном из престижных мест города — возле Потемкинской лестницы, дела его шли неплохо.

Статный, одетый с иголочки мужчина средних лет принимал их в со вкусом обставленном кабинете. Марк Аврельевич был сама любезность: предложил гостям пирожные и ароматный чай. Сдержанный Шубин хотел по привычке отказаться, но Саша его опередил:

— Что вы, конечно же, будем, мы как раз не позавтракали.

За чаепитием разговор пошел веселее.

— Там нет никакого криминала, — степенно рассказывал Шульц, — Николай Георгиевич умер от рака. К сожалению, он был слишком беспечен. Вот если бы обратился чуть раньше, тогда бы его спасли. А так, — адвокат развел руками, — оставалось жить всего несколько дней.

— Он составил завещание?

— Именно. Это закономерный шаг в его положении.

— Мы бы хотели с ним ознакомиться.

— Вынужден вам отказать, — сказал Марк Аврельевич, — я не могу нарушить своего слова. Огласить волю завещателя можно будет лишь через двадцать шесть дней.

— Вы чего-то не понимаете, — жестко произнес Шубин, — к вам пришли не из дешевой газетенки за свежими сплетнями. Мы расследуем преступление.

— Погоди, Толя, — остановил товарища Носов. — Марк Аврельевич, насколько я понимаю, вы обещали покойному, что о его завете раньше времени не узнают заинтересованные лица. А мы при исполнении, нас можно в расчет не брать.

Саша сообразил, что с адвокатом привычные методы не пройдут — это не какой-нибудь мазурик, на которого достаточно рыкнуть. Перед ними человек юридически образованный, к нему подход нужен.

— Чего не сделаешь ради правосудия, — сдался Шульц после некоторого колебания. Он открыл сейф и вынул из него конверт.

Прочитанное заставило удивиться даже видавшего виды Шубина. В голове Анатолия сразу же, как мозаика, стала складываться картина преступления.