Девушка с холста

Вечер, ветер и облака. На горизонте прощалось с девятнадцатым сентябрьским днем солнце. Оно давно растворилось в небе, оставив за собой цветные полосатые следы.

Возвращаться в общежитие Наташа не решалась. Там обязательно ее найдет Пасечников. Будет опять вытягивать деньги за свое молчание. Денег у нее больше не осталось: уже продала серьги с сапфирами, у Димки попросила на косметику три тысячи, наодалживала у кого смогла. Она понимала, Шнырь так просто не отстанет, сколько ему ни давай. Надо как-то решать эту проблему. При этих мыслях в ее голове возникли расплывчатые образы: то ли Шнырь после выпитого стакана с выпученными глазами и хрипом заваливается на спину, то ли его сбивает машина. Но все это потом. Сейчас Ната очень устала и не хотела ни о чем думать.

Надо было куда-то идти. Ответ напрашивался сам собой. К Дамиру, его дом через улицу. Она не случайно оказалась в этом районе, ноги принесли сюда сами, ибо больше идти, кроме как к нему, было некуда. Наташа оттягивала момент, когда придется перешагнуть порог квартиры несимпатичного кавказца. Потом терпеть его объятия и слюнявые поцелуи.

Девушка стояла посреди широкого проспекта. По одну сторону возвышались бездушные громады новостроек, по другую пустырь со свалкой и болотом. Ей было очень тревожно и одиноко находиться среди чужих холодных домов. Это чувство незащищенности отозвалось из детства. Она вспомнила себя бездомной маленькой девочкой, стоящей точно так же, как и теперь на улице поздним холодным вечером.

Детей на улицах не осталось, все давно разбежались по домам. Взрослые торопились в свои уютные квартиры, не глядя на грязного чужого ребенка, замерзающего на остановке. Наташа сидела на заплеванной скамейке, нахохлившись как воробушек, и провожала взглядом прохожих. Она жадно разглядывала каждого, мысленно примеряла на себя их одежду: представляла себя то в объемной кожаной куртке какого-то парня, подошедшего к ларьку за сигаретами, то в пуховом платке вагоновожатой, что вышла из трамвая перевести стрелку. Больше всего ей приглянулось лиловое болоньевое пальто. Его обладательницу — осанистую женщину средних лет — она не заметила. Детский взгляд впился глазами в длинные до колена полы и капюшон с белой опушкой. В такое пальто она могла бы укутаться полностью, спрятав замерзшие пальцы и продрогшие ноги.

Домой Наташа не шла. У отца сегодня аванс. В шесть лет она хорошо знала это слово. Оно имело запах перегара, звуки стенаний избитой матери, цвет тоски, беспомощности и страха. В такие дни Наташа ночевала в подъезде под лестницей, в провонявшую ханыжным духом квартиру возвращалась утром. Больше всего она боялась увидеть дома мать. Если матери нет, значит, все обошлось — она ушла на работу. Иначе ее детское воображение рисовало пугающую картину: на кровати или на полу лежит мама. Наташа осторожно к ней подходит и внимательно вглядывается: вдруг она пошевелится. Прикоснуться к телу девочка не решается — вдруг та умерла, а мертвецов она боится. Женщина не двигается и не дышит.

Есть Наташа хотела всегда. Она с вожделением смотрела на булочки в ларьке, что около двора. В сторону бакалеи даже боялась поворачивать голову — тут же урчало в животе при виде колбас и банок с тушенкой. Соседи ее как будто не замечали. Сама она осознала свою ущербность еще на первой школьной линейке. Дети чистенькие и нарядные, а она… Не по росту, кем-то подаренное за ненадобностью короткое платье, колготки гармошкой на ногах-спичках, волосы в колтунах, перетянутые медицинской резинкой, с букетом собственноручно собранных полевых цветов. Учительница потом при всех их брезгливо бросила в урну.

Наташа в школу пошла позже сверстников — родителям было не найти денег, чтобы ее туда отправить. Несмотря на возраст, она выглядела младше всех — в восемь лет от силы тянула на шестилетку. Училась очень плохо — ни возможности, ни желания к учебе не было. В школе тепло, иногда кормят бесплатными завтраками для малообеспеченных, но там много врагов. Над ней издевались все, даже малыши, завидев, кричали: нищенка, побирушка, бомжиха!

Наташа безжалостно лупила обидчиков, отчаянно дралась с мальчишками, и те побаивались на нее нападать в одиночку. Только сплотившись компанией, ребята смелели и били Бомжиху. Она не ревела. Как дикий зверек, бросалась изо всех сил на своих соперников. Наташа их ненавидела, как только могла ненавидеть ее настрадавшаяся детская душа. В одной из таких драк Наташа прокусила мальчику руку. Кровь хлестала в три потока, перепуганный мальчишка кричал на всю улицу.

Наташу поставили на учет в милиции и собирались исключить из школы. Ограничились предупреждением, не из-за милосердия, конечно. Исключить в никуда, к великому сожалению педагогического коллектива, гуманная образовательная система не позволяла.

— В доме, где обнаружили тело Щербановой, не прописан ни один жилец по имени Дамир, — рассуждал Атаманов.

— Может, он прописан в другом месте, а проживает на Ириновском. Сейчас так полгорода живет, — предположил Шубин.

— Все может быть. Но с другой стороны, если это не его квартира, зачем он дался нашей студентке? Потерпевшая охотилась на женихов с жильем, иные ее не интересовали.

— Может, у него есть другая квартира, скажем, в центре? Решил перед свадьбой сделать ремонт и временно переехал в спальный район.

— Сдается мне, судя по имени нашего клиента, вся его недвижимость окажется где-нибудь в Средней Азии.

— Почему ты так думаешь? — возразил Анатолий. — Как раз выходцы с Кавказа часто бывают преуспевающими людьми.

— Не спорю, только Наталья ожидала, что жить они с Домиком будут именно на Ириновском, так, по крайней мере, она подруге рассказывала.

Их разговор прервал телефонный звонок. Звонил Антон Юрасов.

— Денисыч, нашли орла нашего. Сейчас привезем.

— Какого орла? — не понял Атаманов.

— Горного. Дамира взяли.

Через полчаса явился Антон. Они с Костровым сегодня дежурили около тридцать третьего дома по Ириновскому проспекту.

В полчетвертого во второе парадное зашел мужчина невысокого роста, лет тридцати восьми — сорока, кавказской наружности. Он поднялся на шестой этаж, подошел к сто второй квартире и вставил ключ в замок.

— Уголовный розыск, — сообщил Миша. — Лейтенант Костров. — Он повертел перед носом мужчины удостоверением. — Предъявите документы.

Кавказец, ничуть не удивившись, достал из кармана паспорт.

— Абдулахимов, — прочитал вслух Миша, — Дамир Нурсурбекович.

Он полистал страницы, затем добавил:

— Житель Дагестана.

— Совершенно верно, командир.

— Вы здесь живете?

— Да, начальник, квартиру снимаю.

— Вам придется проехать с нами, — сказал подошедший Антон.

Дамир Нурсурбекович без всяких вопросов послушно последовал за милиционерами.

Дамир выглядел совершенно спокойным. Его смуглое лицо, пересеченное возрастными морщинами, выражало усталость. В глазах задержанного читалась тоска.

— Дамир Нурсурбекович, — начал Атаманов, — как давно вы проживаете в доме на Ириновском проспекте?

— Пятый месяц.

— Там вы снимаете квартиру?

— Да.

— Вы знакомы с Натальей Щербановой?

Андрей пристально смотрел на допрашиваемого, чтобы не упустить изменение эмоций на его лице, которые могли возникнуть в случае причастности к убийству.

— Да, я знаю одну Наташу, — спокойно ответил Дамир. — Фамилию никогда не спрашивал.

— Это она? — Атаманов вытащил из папки фото потерпевшей.

— Похожа.

На нечеткой фотографии была запечатлена Щербанова три года назад. Дамир взял фотокарточку в руки, посмотрел внимательней, затем с уверенностью произнес:

— Да, это моя знакомая.

— Когда и где вы познакомились?

— В метро, Наташа сама ко мне подошла. А когда, я и не помню точно. Наверное, два месяца назад.

— Каков характер ваших отношений?