Страница 19 из 34
Из–под сутаны выглядывали темные башмаки с затянутыми носками. Единственное, что еще проглядывало, это Руки на подлокотниках кресла. Найлу показалось, что они будто бы покрыты чешуей, как кожа ящерицы или змеи, хотя цвет был обычный, человечий. Пальцы соединяла меж собой полупрозрачная перепонка.
В тот миг когда Найл неожиданно очутился перед этим человеком, тот, очевидно, наставлял убийцу Скорбо, который стоял, почтительно склонив голову. И когда Найл с тревожной настороженностью посмотрел на каменное кресло, убийца, похоже, уловил его присутствие; спустя мгновенье его обнаружил и сидящий в кресле. Найлу показалось, что глаза сузились, и когда обратились на него, ему стоило труда не отшатнуться: во взгляде сквозила поистине осязаемая сила. Бесплотное состояние Найла словно усугубляло его чувствительность, и взгляд этих глаз действовал с необычайной силой. Довольно странно, но во взгляде не было ни злобы, ни жажды смерти; лишь вседовлеющая, схожая со слепотой темная одухотворенность. Чувствовалось, что этот не терпит ни пререканий, ни инакомыслия; любой несогласный — враг, подлежащий уничтожению.
Сидящий поднял правую руку с подлокотника и уставил на Найла палец, увенчанный не ногтем, а будто когтем, как бы в знак предостережения. Уставил, и в груди у Найла нестерпимо зажгло, будто какая козявка припала и начала въедаться, буравя расположенными вкруговую коготками, вроде тех, что у некоторых клопов и клещей. Найл поперхнулся от боли; тем не менее, когда пальцы потянулись отодрать, там ничего не было.
Секунду спустя он очнулся на ложе в Белой башне. В окно струился безмятежный солнечный свет. Облегчение сменилось ужасом, который будто намеревался проесть плоть до самого сердца. Интерналайзер был выключен, комната имела всегдашний, привычный вид. Тем не менее Найл по–прежнему чувствовал на себе взор суженных немигающих глаз, и грудь все так же жгло. Найл полез рукой под тунику и отчаянным движением рванул золотую цепочку с кулоном; пролетев через комнату, та упала на пол. Тут же пропала и боль, и ощущение на себе темных глаз.
— В чем дело?
Найл мотнул головой. Он опять чувствовал себя разбитым и утомленным. Только на этот раз усталость была не та, что обычно следует за потрясением, а такая, будто он только что подвергся такой нагрузке, что можно и не выдержать.
Найл указал на кулон, лежащий возле стены.
— Эта штука чуть меня не доконала. Старец подобрал вещицу.
— Не может быть. Это просто кусочек металла.
Найл был так истощен, что не хватало сил спорить.
— Это какой-то проводник, — выговорил он.
Старец покачал головой.
— Мой анализ показывает, что это сплав меди и цинка, с небольшой примесью золота. Структура совершенно инертная, а, следовательно, проводником быть не может.
— Мне наплевать, что там показывает твой анализ, — от усталости и унылого отчаянья голос у Найла звучал сдавленно и прерывисто. Он принудил себя держаться спокойно, и опустился головой обратно на подушку. Машина мира тотчас завибрировала — автоматическая реакция на напряжение лежащего; мгновенно полегчало.
— Прошу тебя, отключи эту штуку. — Вибрация прекратилась. — Я не желаю засыпать. Хочу выяснить, в чем дело. — Найл глубоко вздохнул. — Я очутился в темной комнате бок о бок с убийцей Скорбо. На возвышении вроде трона сидел старик в длинной черной мантии. И когда он уловил, что там нахожусь я, полоснул по мне своим взглядом.
— Как раз в ту секунду я понял, что ты видишь кошмар, и нажал на кнопку.
— Это мне не привиделось! — Найл с трудом сдерживался, чтобы не повысить голос. — Я уверен, что он существовал на самом деле.
— Очень хорошо, он существовал на самом деле, — ровный, сдержанный голос вызывал глухую ярость. — А убийца Скорбо?
— И он тоже. Он первым меня и обнаружил.
— Тогда получается, он не умер?
— Почему, умер, — голос у Найла звучал устало, плоско.
— Разве такое возможно? Ты же сказал, что он был живой.
— Я сказал, что он существовал. Возможно, имел что–то общее с привидением.
— Стигмастер не допускает существования привидений, разве что в смысле психологии. Торвальд Стииг полагает, что привидение — примитивное суеверие.
— Мне все равно, что там полагает Стииг, — проговорил Найл не открывая глаз. — Я тебе рассказываю все как было. — Машина мира включилась снова. Когда расслабляющие волны пошли через тело, Найл не устоял перед соблазном сгладить в себе усталость и отчаяние. Но что–то в нем было против этого пассивного восприятия физического комфорта.
— Выключи эту штуку, — велел он. — Мы должны докопаться до самой сути.
— Разумеется. — Вибрация прекратилась. — Но прежде вдумайся в то, что я тебе говорю. Твое описание по всем своим признакам сходится с кошмаром. Ты доказываешь, что это происходило на самом деле. Но забываешь, что психоскоп не имеет силы сон обращать в явь.
Это звучало в высшей степени убедительно. Найл вдруг осознал, что старец, видно, и в самом деле прав.
— Но почему я после кошмара чувствую себя таким разбитым?
— Вот почему я тебя и предупреждал: не стоит пользоваться психоскопом при переутомлении. Усталость создает отрицательные эмоции, а психоскоп их усиливает.
— Но не до такой же степени, что потом чувствуешь себя полумертвым?
— Обычно нет. Но уж это легко можно проверить.
— Каким образом?
— Измерив твое жизненное поле, — старец вышел у Найла из поля зрения, и вскоре вернулся с двумя витыми растяжными шнурами, похожими на длинные пружины. На концах обоих виднелись присоски–раструбы. Один конец старец протянул Найлу.
— Ну–ка, приладь себе ко внутренней стороне бедра.
Найл поднял тунику и прижал раструб к коже; тот мгновенно присосался.
— А теперь будь добр, смочи нижнюю губу.
Второй раструб старец приложил Найлу к губе; чувствовалось, как тот плотно прихватил кожу.
— Для чего это?
— Замерять жизненное поле, обусловленное твоим жизненным тонусом, — старец скрылся за машиной. Несколько секунд слышалось жужжание.
— Ну, как? — поинтересовался Найл.
— Странно, — старец отсоединил присоски. — Показатель «лямбда» у тебя снизился до восьми с половиной.
— И что это означает?
— Обычный показатель — между десятью с половиной и одиннадцатью.
— Получается, все это могло происходить на самом деле? — внутри оборвалось. Как уютно было думать, что этот, с перепончатыми пальцами, был просто наваждением.
— Не обязательно. Ты забываешь, что твоя энергетика была пробита ударом того незнакомца, да и психоскоп тоже поглощает довольно много жизненной энергии.
— У тебя нет какой–нибудь машины, чтобы ее восстановить?
— А то как же, — Найл посмотрел на старца с удивлением, подумав, что тот шутит. — В машину мира встроен аппарат Бенца для нагнетания искусственного жизненного поля. По крайней мере восстановится твой энергетический потенциал.
Усталость переплавлялась в головную боль, отягченную тошнотой.
— Она может сделать так, чтобы меня не тошнило?
— Думаю, да.
Матовая панель изнутри ярко осветилась синим, послышалось тонкое жужжание, постепенно перешедшее порог слышимости. Свет резал глаза, и Найл плотно зажмурился. Когда звук утих, ушла и головная боль. Одновременно с тем Найл почувствовал в себе нарождающийся свет непонятного оптимизма. Что нелепее всего, захотелось вдруг смеяться. Дыхание перехватило, будто в лицо только что плеснули ледяной воды. Найл поперхнулся, а затем глубоко втянул воздух; вместе с тем усталость перерождалась в удовольствие, близкое к боли. Ощущение полноты жизни наполнило до краев. От этого забавно защекотало в гортани; Найл звучно, со смаком чихнул. Синий свет тотчас померк, а блаженство уступило место вполне нормальному состоянию; Найл будто проснулся. Он нашарил в кармане носовой платок. В затылке, когда сморкался, заломило.
Старец стоял молча, глядя на цифровое табло. Пауза затянулась так долго, что Найл спросил:
— Что–нибудь не так?