Страница 13 из 34
Найл вынул из кармана кулон на золотой цепочке и протянул его на ладони символом вверх.
— Что ты на это скажешь? Догадываешься вообще о чем–нибудь?
Старец некоторое время изучал предмет.
— Я бы сказал, что это магический сигал.
— Сигал? — Найл никогда такого слова не слышал.
— Тип символа, использовавшийся в магии и алхимии.
— А что он означает?
Старец улыбнулся.
— Давай посмотрим, можно ли выяснить.
Сказав это, старец растаял в воздухе. Найл, уже заранее уловив в улыбке лукавинку, исчезновению не удивился. Давно он уже понял, что фактически общается с компьютером. Как и панорама гор, представшая при входе в башню, старец был голограммой, созданной компьютером; вот почему Найл временами обращался к нему по имени его создателя, ученого двадцать первого века Торвальда Стиига. Ясно было и то, почему старец именно растворился, а не ушел из комнаты обычным образом. Стииг стремился утвердить в Найле новый комплекс рефлексов и реакций; это было попыткой заставить его доверяться рассудку, а не чувствам.
Теперь рассудок подсказывал, что старца можно будет отыскать в библиотеке. Найл снова ступил в столп по центру комнаты. Когда его обволок туман, вновь почувствовалась невесомость; тело казалось перышком, тихо кружащим на ласковом ветру. Легкий толчок обозначил конец спуска; Найл вышел из столпа.
Из всех помещений башни библиотека была для Найла самым любимым. Ему нравилось вдыхать запах книжной пыли, переплетного клея и кожаных обложек. Относиться к этому как к оптическому обману казалось неким кощунством. Судя во всему, библиотеку сотворил тоже Стигмастер, однако само творение по своей сложности казалось в каком–то смысле еще более достоверным, чем простая физическая реальность. В конце концов, что такое сама реальность, как не силовое поле субатомных энергий?
Библиотека представляла собой шестиугольное помещение шириной с полсотню метров, а высоты такой, что ее купол–потолок едва был различим. Стены — сплошные книжные полки, идущие по периметру вокруг всего помещения и формирующие расположенные друг под другом ярусы, окованные железом; как–то раз Найл взялся их пересчитывать и насчитал ровно сотню. В некоторых местах ярусы размежевывались черными железными лестницами, ступени которых, а также стояки, были украшены чеканным орнаментом; хитросплетением листьев и цветов. Пообе стороны помещения, снизу до самого верхнего яруса, бегало по старомодному лифту–клетушке.
Эти полки, судя по золоченой табличке над дверью, содержали по экземпляру каждой изданной на свете книги, общим числом 30.819.731. Каждая книга была страница за страницей отснята на микропленку и занесена в память компьютера — работа, занимавшая армию ученых более полувека. Праотцом этого замысла был писатель двадцатого века Герберт Уэллс, описавший в одном из романов некую энциклопедию, охватывающую весь объем человеческого знания. Эта библиотека, кстати сказать, давала еще и фору «мировому мозгу» Уэллса; говоря попросту, она содержала всякую мысль, воплощенную в форме книги.
Интерьер помещения объединял в себе элементы читального зала Британского музея, «Библиотек Насиональ» и библиотеки Ватикана. Середину занимал служебный стол; от него как спицы в колесе расходились обитые синей кожей столы с настольными лампами. Найл никогда не приглядывался к людям, сидящим за этими столами или неслышно ступающим вдоль ярусов; уж так хотелось верить, что это всамделишные мужчины и женщины двадцать третьего века, перенесенные сюда волшебной силой Стигмастера.
Старец стоял за центральным столом, беседуя с одним из служащих; вот он повернулся и поманил к себе Найла, указывая на ближайший лифт. Найл подошел и потянул на себя скрипнувшую дверцу, зайдя следом за своим провожатым в обитую деревянными панелями кабину с табличкой на задней стенке «Максимальная загрузка — трое человек». Он открыл и закрыл дверцу лифта снова, на этот раз подъемник мягко взвыл, и лифт начал медленно подниматься. Каким образом достигается такая достоверность, Найл понятия не имел, да и не пытался особо вникать; ему больше по душе было нежиться в этой иллюзии — гляди–ка, будто в самом деле переносишься в прошлые столетия!
Они вышли на двадцать восьмом ярусе (у каждого впереди на ограждении имелся свой порядковый номер). По ярусу Найл продвигался с некоторой опаской: чеканка пола и полуметрового балкона казалась сплошным решетом. Вниз, понятно, не сорвешься, но все–таки чувствовалось бы уютнее, если б пол и стенки были сплошные.
Ступая по ярусу следом за Стиигом, Найл обратил внимание, что многие книги имеют латинские названия: «Turba Philosophorum», «Speculum Alchimiae», «De Occulta Philosophia», «Aureum Vellas»[1], иные были на греческом и арабском. Они остановились перед полкой, на металлической табличке которой значилось: «Герметика, КУ — ЛО».
— Герметика — это что?
— Магические учения, названные по имени легендарного основателя магии, Гермеса Трисмегиста — Трижды Великого Гермеса.
Он потянулся к полке и выдвинул, с некоторым усилием, большущий том, обитый черной кожей (Найл улучил момент прочесть название: «Энциклопедия герметики и алхимические сигилы», прежде чем фолиант лег на один из столов, стоящих на каждом из углов шестиугольной галереи). Углы у книги были неразрезаны, бумага ручной выделки — толстая, нелощеная. Старец четко знал, где что искать; он быстро нашел страницу ближе к концу фолианта.
— Я думаю, вот то, что ты ищешь.
Символ, на который он поместил палец, был безошибочно тот же, что и на кулоне, разве что форма чуть отличалась:
Найл живо, с интересом нагнулся над страницей, затем поднял глаза, кисло сморщившись от разочарования:
— Это что, на чужом языке?
— На немецком.
— А что означает «rache»?
— Месть. Из текста следует, что это сигал, берущий начало в тринадцатом веке, и означает «отмщение». Нижняя часть представляет крылья хищной птицы. Верхняя часть рога «der Teufel», дьявола. Хищная птица на крыльях несется к своей добыче, неся на себе страшную месть.
Разглядывая изображение, Найл почувствовал неуютный холод в темени, словно кто–то плеснул на голову холодной воды; ощущение чем–то напоминало ожидание опасности. Он напряженно изучал символ, словно мог таким образом выведать его зловещую тайну.
— Здесь говорится, насколько широко был распространен этот символ?
— Нет, но ответ почти однозначный. Этот символ был известен лишь изучающим герметику.
— Тогда как, по–твоему, могли про него проведать убийцы Скорбо?
— На это я ответить не могу, — он вернул книгу на полку. — Может, они и вправду изучали магию.
Идя за старцем обратно к лифту, Найл испытывал гневливое отчаяние. Казалось нелепым, находясь в окружении такой уймы знания, теряться при ответе на один незамысловатый вопрос.
— И зачем изучать магию?
— Потому что она гораздо древнее естествознания.
— Да, но… но ведь это, наверное, одно и то же, что суеверие?
— Так многие считали в девятнадцатом и двадцатом веке. А в двадцать первом антропологи пришли к иному выводу. Они изучали примитивные племена и сделали вывод, что некоторые из них добиваются реального воплощения определенных магических обрядов — вызывают дождь, например.
Найл покачал головой.
— Ты этому веришь? Старец виновато улыбнулся:
— Ни да, ни нет. Я всего лишь машина. А вот Торвальд Стииг был рационалистом, и верить в это отказывался.
Когда вошли в лифт, Найл произнес:
— А как она, магия, действует?
— Все примитивные народы говорят одно и то же: магия действует с помощью духов.
— Но ведь духов не бывает, разве не так? Старец улыбнулся.
— Торвальд Стииг, безусловно, считал именно так.
На спуске почему–то опять затошнило, жар поднимался волнами как бы из самого желудка. Найл отогнул от стены откидное сиденье и опустился на него.
— Тебе нехорошо?
— Устал просто, — Найл закрыл глаза и прислонился головой к стене. — Один из убийц Скорбо ударил меня силой воли, как паук.
1
«Смятения философов», «Зерцало алхимии», «Оккультная философия», «Золотое руно» (лат.)