Страница 66 из 173
— Рабов? Как же. А что, ты думаешь, происходит с остальными?
— Они служат паукам.
— А когда отслужат свое?
— Их отправляют в великий счастливый край.
Каззак разразился жестким, недобрым смехом.
— На бойню! Вот тебе и самый счастливый край.
— Ты хочешь сказать, — Найл тряхнул головой, — они съедают всех — и слуг, и служительниц? — В мыслях Найла возник образ Одины.
Каззак кивнул.
— Соображаешь. Всех, кто в это не посвящен. — И добавил задумчиво: — Не думаю, что они захотят слопать меня — жестковат. Или Мерлью.
— Так и Мерлью посвящена?
— Разумеется.
Найла будто холодом обдало. Трудно представить, что Мерлью — пособница в этом массовом обмане и умерщвлении. Каззак словно прочел мысли юноши.
— Надо смотреть на вещи трезво. Пауки — господа положения. Поступают, как считают нужным, нас не спрашивают. И хочешь верь, хочешь нет, на самом деле они не такие уж и гадкие, как ты, вероятно, считаешь. Есть среди них и совершенно уникальные личности. О таких, кстати, лучше думать не как о насекомых, а как о людях. Они чувствуют, как мы их воспринимаем, и ужасно огорчаются, когда человек считает их мерзкими тварями. Они действительно господа положения. Могут делать все, что заблагорассудится. У тебя ведь наверняка не вызывает никаких эмоций убитая дичь, которую ты спокойно жуешь? То же и они в Отношении к людям. Мы для них лишь скот, наделенный способностью мыслить. Но, как известно, некоторые люди держат домашних пташек, причем любят их, что собственных детей. То же и пауки: кое к кому из нас они привязываются всей душой. Так вот, если мне предложат выбор, что лучше — быть съеденным или жить в неволе, я твердо уверен, что предпочту жизнь.
И сама речь управителя — плавная, обволакивающая, — и его доводы действовали на Найла одинаково: никогда еще он не слышал таких чарующе гладких, обвораживающих фраз. Голос Каззака — сочный, проникновенно низкий — имел удивительное богатство оттенков, от вкрадчивой чувствительности до мужественной твердости. Найл поймал себя на мысли, что вслушивается в голос как в музыку, хотя было совершенно ясно, что у Каззака и в мыслях нет играть на этом.
Найл некоторое время собирался с мыслями, прежде чем задать вопрос, не дающий покоя:
— Если они убивают одаренных детей, зачем им для породы жители пустыни? Мы, мне думается, поразумнее будем обитающих в этом городе слуг и прочих холуев.
— Хороший вопрос, — одобрил Каззак голосом взыскательного учителя, отчего Найл проникся даже некоторой гордостью. — У пауков ушло с десяток поколений, чтобы довести своих слуг до состояния тупого безразличия. И тут вдруг обнаружилось, что слуги превращаются в неспособный мыслить скот. Откуда, ты думаешь, взялись ублюдки–рабы? Это и есть то самое десятое поколение, совершенно опустившееся. Вот почему им и нужна подпитка из таких, как ты.
— Как я? — удивился Найл.
— Именно. Твоей работой будет производство детей. По–моему, интересное дело.
Юноша почувствовал, что краснеет.
— А женщины… как они к этому относятся?
— С пониманием, — угрюмо пошутил Каззак. — Переживают, конечно, что существовать приходится раздельно.
Найлу неожиданно вспомнилась та девушка со вздернутым носиком, что затащила его в кусты. Вон оно что, оказывается. От такой мысли в голове все смешалось. Каззак продолжал:
— Поэтому, надеюсь, до тебя начало доходить, почему я предложил пособничать паукам. Дело здесь не в том, жить мне или не жить. Я хочу по возможности облегчить участь своего народа. Мужчинам, понятно, живется не сказать чтобы плохо. А вот что касается женщин… Мне б не хотелось, чтобы они превратились в обыкновенных самок, что вынашивают да рожают. Особенно моя дочь. Кстати, я смотрю, она к тебе относится с интересом.
Найл вильнул взглядом, избегая глаз Каззака, а сам вспыхнул от тайной радости.
— Думаю, разумеется, и о твоей матери. Легко б тебе было от мысли, что она содержится где–то в женском квартале, принося раз в год по младенцу от какого–то встречного–поперечного? В твоих силах сделать так, чтобы этого не случилось.
Управитель осушил свой кубок и стал не спеша наполнять его, давая Найлу время осмыслить услышанное. Юноша смотрел мимо венценосной головы в окно, где в чернильном небе уже плыла тарелочка луны.
— Ты уверен, что пауки… что господа пауки желают, чтобы я им служил? — в конце концов спросил Найл.
— Абсолютно уверен, — кивнул Каззак.
— Когда я входил сюда днем, у меня было впечатление, что они вот–вот меня растерзают.
— А ты думал! Они же считают, что ты для них опасен. Если бы у них была уверенность, — он произнес это слово со значением, — что ты их союзник, они бы вскоре переменили отношение.
Найл поглядел на управителя с вежливым недоверием.
— Неужели?
— Несомненно. Им нужна твоя помощь.
— Но ведь я убил их сородича.
— Они этого не знают, а я не скажу.
— Разве они сами не догадаются?
— Нет, если ты сам себя не выдашь. По их разумению, убивший сородича человек теперь мертв — твой несчастный отец. Я, кстати, искренне об этом сожалею, он мне пришелся по душе. Но на вещи надо смотреть трезво и взвешенно. Ты убил паука, пауки убили твоего отца. Теперь вы квиты, и пора забыть об обиде и работать сообща.
— А что я должен делать?
— Об этом поговорим завтра. Я поведу тебя к Повелителю. — Найл побледнел. — Бояться совершенно нечего. Я думаю, ты найдешь разговор достаточно приятным. Говорить буду в основном я.
— Можно еще вопрос?
— Сколько хочешь, дорогой мой мальчик.
— Откуда в тебе уверенность, что они не обманывают и тебя.
Каззак невозмутимо улыбнулся.
— Ты хочешь сказать, где гарантия, что завтра я не перестану быть нужным и меня не схарчат? Ответ прост. Они нуждаются во мне. Им нужен кто–нибудь, кто держал бы в единой горсти всех людей в этом городе и кому можно доверять. Вот для этого я здесь и нахожусь, Найл. — Он впервые назвал юношу по имени. — Им требуются люди, которым можно доверять. Зачем им есть тебя или меня? У них есть тысячи, десятки тысяч болванов, которых можно слопать в любой момент. Но почти нет разумных людей, на которых можно положиться. Вот кто им действительно интересен. Кроме того, они и сами не какие–нибудь изуверы и исчадия ада. Они высокоцивилизованные существа. Есть у них свои философы, артисты, политики. Я сегодня беседовал с одним таким политиком, звать его Дравиг. Ты удивишься, какие очаровательные это люди, когда сойдешься с ними поближе.
Всмотревшись Найлу в лицо, он уловил тень сомнения.
— Я знаю, что ты сейчас думаешь. Дескать, трудновато чувствовать расположение к «людям», поедающим себе подобных. Я разделяю эту мысль. Однако, проникнувшись доверием, они не возражали бы и против того, чтобы ты похлопотал о своих близких. Они считают это нормальным и естественным.
— Как быть с моей матерью и братом? Ты посвятишь их в тайну?
Каззак задумчиво прищурился.
— Не знаю. Во всяком случае, не сейчас. Надо подумать, посмотреть, можно ли им доверять. Понимаешь, сейчас мы раскроем им все карты, а потом вдруг выяснится, что этого делать не стоило. Мы же просто подставим их под удар. Я в тайну не посвятил даже собственных сыновей. Им лучше не знать. — Он посмотрел Найлу в глаза. — Надеюсь, нет смысла тебе объяснять, что все должно остаться между нами. Господа пауки не щадят тех, кто обманул их доверие.
— Я понимаю, — кивнул Найл.
— Прекрасно. — Каззак, подавшись вперед, похлопал юношу по плечу. — Чувствую, у нас наладится славное партнерство. — Он хлопнул в ладоши. — Ну, что, еще музычки, а?
Вошли девушки. Одна из них держала лютню. Не дожидаясь приказания, она начала выводить мелодию. Другие девушки подхватили ее проникновенными голосами. Пели удивительно слаженно, стройно. Видно было, что старались. Но Найл не мог расслабиться. Мысль о вверенной тайне наполняла волнующим трепетом. Он уже наперед знал, что Вайг откажется пособничать. У брата слишком прямая натура, к паукам он не чувствует ничего, кроме неприязни. А мать — разве простит она смертоносцам гибель своего мужа? Однако, если теперь отказаться от содействия управителя, то всем им конец… Его плеча коснулся Каззак.