Страница 52 из 173
— Как ты считаешь, отсюда можно при случае удрать?
Массиг даже в лице переменился.
— Ты что! Никак. Куда? Схватят, вот и все. Да и зачем бежать–то? Живется здесь неплохо, сытно.
— Зачем? Затем хотя бы, что мне не нравится быть рабом.
— Рабом? Но мы не рабы.
— Да ну? — удивился Вайг. — А кто же вы такие?
— Слуги. Это совсем разные вещи. Настоящие рабы живут на том берегу реки. Вот те уж действительно идиоты поголовно.
— В каком смысле?
— Говорю же: идиоты, в буквальном смысле. В голове свист один.
Массиг скорчил рожу: вылупленные глаза, перекошенная челюсть, оттопыренные губы.
— А зачем им рабы, если у них есть слуги? — спросил Найл.
— Для самой черной работы. Чистить выгребные ямы, например. Они же идут и на корм.
Найл и Вайг вместе:
— На корм?! — да так громко, что Сайрис на секунду приоткрыла глаза.
— Да. Хозяева разводят их себе на кормежку.
— А сами–то рабы об этом знают? — спросил Найл с потаенным ужасом.
Массиг пожал плечами.
— Думаю, да. Они принимают это как должное. С умом у них не гуще, чем у муравьев.
Найл мельком оглянулся на сидящих и лежащих вокруг, но ничего не сказал.
— Я вот насчет… слуг. Случается так, что и их съедают? — спросил Вайг.
Массиг отчаянно тряхнул головой.
— Ни в коем случае! Если не что–нибудь из ряда вон выходящее.
— Что именно?
— Ну, например, никому не разрешается с наступлением темноты выходить на улицу. Хозяевам не возбраняется слопать любого, кто попадется на улице в ночное время, — и добавил поспешно: — Понятное дело, такого не происходит, у наших людей все же есть голова на плечах! Каким болваном надо быть, чтобы пойти прогуляться по улице ночью?
— И почему они запрещают людям выходить ночью?
— Следят, наверное, чтобы мужья по ночам не бегали к женам или чтобы матери не прокрадывались к своим детям.
— И ты еще говоришь, что тебе здесь нравится? — усмехнулся Вайг.
— Я же не говорил, что мне так уж нравится, но… — пробормотал Массиг, оправдываясь. — Я просто о том, что ведь могло быть и хуже. По крайней мере, у нас теперь вон сколько солнечного света. В Дире если выберешься на свет хоть раз в месяц, так и то уже событие. А жратва здесь какая славная! Хозяевам по нраву, чтобы мы все были упитанные. И игры разрешают по субботам. Раз в год можно обращаться с просьбой сменить работу. Я вот на следующий год думаю податься в моряки. И главное, на покой уходишь в сорок лет.
— На покой? Как это?
— Одним словом, становится необязательно работать. Можно спокойно отправляться в великий счастливый край.
— Куда–куда?
Массиг открыл было рот, но тут откуда–то снаружи раздался жуткий гулкий звук, просто волосы дыбом. Звук повторился несколько раз — словно стон какого–то небывалого огромного чудища, страдающего от боли.
— Это еще что? — вырвалось у Вайга.
— Значит, что пора гасить свет. Спать здесь укладывают рано, вставать–то приходится спозаранку.
В комнате начали гасить светильники, заскрипели лежаки. Гореть остался лишь один светильник. Все разговоры смолкли.
— Что такое «большой счастливый край»? — спросил шепотом Найл у Массига.
— Тссс, — отозвался тот тоже шепотом. — Разговаривать, когда гаснет свет, тоже запрещено.
— Как так?
— Утром расскажу. Спокойной ночи.
Повернувшись к Найлу спиной, он надвинул одеяло–рогожу на плечи. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь мерным тяжелым сопением. Было что–то уютное, безмятежное в том, что вокруг столько людей. Вскоре Найл канул в глубокий, безмолвный омут сна.
Не успел он, казалось, закрыть глаза, как вокруг уже завелись, засуетились. Один за одним зажигались светильники. Вайг, всегда легкий на подъем, уже вылез из постели. Мать сидела (длинные волосы спутались за время сна) и позевывала. Кто–то спешащий мимо чуть ли не бегом, завидев женщину, перешел на шаг и почтительно склонил при этом голову.
Открыл глаза Массиг; ошалело оглядев комнату, укрылся одеялом с головой. Секунду спустя послышалось его негромкое посапывание. Внезапно, к удивлению Найла, все мужчины в комнате разом пали на одно колено, всем своим видом выражая почтительное смирение. Прошло несколько секунд, прежде чем он заметил, что в дверях стояла женщина. Она походила на Одину (все служительницы мало чем отличались друг от друга).
Четким менторским тоном она произнесла:
— Вновь прибывшие выходят на построение вместе со всеми!
Сказала, повернулась и вышла. Комната снова разбрелась по своим скамейкам и лежакам. Выволокся из постели Массиг, пришедший в себя от голоса женщины. Вид бледный, растрепанный.
— Как ты думаешь, она меня заметила? — озабоченно спросил он Найла.
— Нет, — уверенно ответил тот.
Массиг облегченно вздохнул.
— С любителями поспать здесь ох как строго обходятся.
— С лежебоками? — Найлу странно было это слышать.
— С теми, кто еле возится при подъеме, — выдавил Массиг сквозь зевок. — Вот что мне не по душе: в этакую рань заставляют вставать. В Дире вообще мало кто спал меньше двенадцати часов. Как–то раз провеселились там до упаду, так я потом проспал ровно сутки…
— Что нам сейчас надо делать? — не дослушал Вайг.
— Завтракать. Через час надо быть на построении.
Он повел их на кухню, где на печи стояли котлы с едой, над которым вился парок. Повара начинали работу за час до рассвета. Массиг налил себе в чашку зеленоватого супа, навалил в отдельную тарелку мяса и овощей. Найл и Сайрис взяли порции поскромнее. Рядом с кухней находилась просторная трапезная, заставленная длинными деревянными столами. Вайг уже восседал там с полной тарелкой, помахал своим ложкой.
— Мясо–то такое вкусное! Чье, интересно?
— Кроличье.
— Не понял.
— Грызун такой, с длинными ушами. Вроде крысы, только плодится быстрее.
После этого Массиг с сосредоточенным видом принялся за еду, на вопросы отвечая только кивками и мычанием.
Найл обратил внимание, что в целом разговоров в трапезной почти не слышно, только постукивание ложек и приглушенная работа челюстей.
Даже Сайрис ела с аппетитом. После хорошего продолжительного сна румянец возвратился на ее щеки. От нее не могло укрыться, что проходящие мимо их стола мужчины украдкой бросают откровенно заинтересованные взгляды. Хотя Сайрис не отводила взгляда от тарелки, было заметно, что ей это очень льстит. Единственные мужчины, которых она видела бессменно на протяжении последних двадцати лет, были члены ее семьи; ей, безусловно, было приятно ощущать на себе вожделеющие взгляды целой комнаты хорошо сложенных, статных представителей мужского пола.
По окончании трапезы Массиг показал помещение для умывания. В смежной с ним комнате было полным–полно деревянных ведер, до краев налитых водой. Как им объяснили, при умывании эти емкости относятся в соседнее помещение — большое, пустующее, — где в каменном иолу проделаны узкие канавки. Найл с Вайгом охотно согласились, когда им предложили снять заскорузлую от пыли и пота одежду и окатиться водой. Сайрис препроводили в соседнюю комнату, поменьше. Массиг раздал по куску какого–то серого корня, показав, как его надо вначале опустить в воду, а затем натирать им кожу. Оказывается, когда трешь, образуется обильная пена, очищающая грязь. Если воды не хватает, можно брать еще. Жителям пустыни такая роскошь казалась невероятной, диковинной. То же касалось и метода сушки, с которым их ознакомил Массиг: обтираться с головы до пят широким куском ткани, впитывающей влагу.
Когда появилась из своей умывальни Сайрис — кожа светится от чистоты, волосы влажные, — Найл поймал себя на мысли, что никогда не видел мать такой красивой. С некоторым даже самодовольством он осматривал и свою поблескивающую, дышащую чистотой кожу, отмытые добела ладони и ступни (в общем–то, можно понять, почему Массигу здесь нравится).
Минут через десять они слились с общей массой жильцов, толпящихся снаружи здания. В ярком свете нарождающегося дня вид городских улиц вызывал испуг и некоторое волнение. Громады серых зданий вздымались подобно утесам, а между ними простирались паучьи тенета — в основном натянутые поперек, иные же подвешены почти отвесно. Многие, видно, висели здесь уже не первый год — вон какие толстые, мохнатые от скопившейся пыли. Взявшаяся невесть откуда здоровенная муха, туловище с человечью голову, с лету врезалась в одну из таких сетей, отчего сверху вниз градом чего только не посыпалось, те же высохшие мушиные крылья. Молниеносно крутнувшись в воздухе, муха пулей кинулась вверх и там влепилась в другую паутину — почти неразличимую — и неистово там забилась, пронзительно–страдальчески жужжа. Почти тотчас из какого–то невидимого укрытия выявился смертоносец. Шустро перебирая лапами, он подобрался вплотную и набросился на глупое насекомое. Секунда — и жужжание смолкло, муха бессильно, неуклюже обвисла. Паук заботливо пеленал ее туловище в шелк. Теперь понятно, отчего смертоносцы оставляют старую паутину висеть, а не вбирают ее обратно в себя, как большинство их лишенных разума сородичей. Крылатые создания остерегаются старых сетей, чуя в них неладное, зато легко попадают в новые, почти невидимые глазу.