Страница 144 из 173
Доггинз подозрительно озирал местность, держа наготове жнец.
— Не может быть, чтобы здесь было так спокойно. Где–нибудь наверняка кроется подвох, — он поглядел на каменистую гряду, что в полумиле. — Знать бы, что там, на той стороне.
— Симеон говорил, в Дельте чем ближе к центру, тем сильнее опасность, — заметил Найл.
— Он–то откуда знает? — хмыкнул Доггинз. — Сам сроду там не бывал.
Найл нагнулся и попробовал сорвать травинку. Та оказалась неожиданно тугой; пришлось обмотать вокруг указательного пальца, чтобы дернуть как следует. Потянул во второй раз, и тут кольнуло так, что рука отпрянула сама собой. Укол напоминал острое пощипывание раздвижной трубки, только, безусловно, сильнее.
— Ты чего? — удивился Доггинз.
— Попробуй–ка, сорви.
Доггинз, нагнувшись, уверенным движением стиснул травинку меж большим и указательным пальцем и резко потянул. Секунды не прошло, как он, удивленно вскрикнув, отдернул руку.
— Вот сволочь — дерется! — воскликнул он, с ошарашенным видом глядя себе на пальцы.
Найл по глупости наклонился и положил ладонь на траву. Шарахнуло так, что он, вякнув от боли, отдернул руку. Оба растерянно посмотрели друг на друга.
— Это еще что? — проронил, наконец, Найл.
— Электричество. Никогда не наступал на электрического ската? — Найл покачал головой. — Также стреляет.
— Тогда почему она сейчас не бьет по ногам?
— Под тобой же прокладка, подошвы. Найл недоуменно посмотрел вниз на траву.
— Тогда почему она не ударила сразу, как только я к ней прикоснулся?
— Может потому, что у тебя тогда в уме не было ее дергать. — Найл сделал несколько опасливых шагов.
— Ты думаешь, по ней идти безопасно?
— Если в обуви, то да.
Тем не менее, пока шли в направлении каменистой гряды, Найл ступал крайне осторожно: как–то не верилось, что подошвы башмаков в силах защитить.
— А почему она вообще бьется?
— Для защиты, наверное. Обыкновенная трава не может за себя постоять.
Примерно в середине пути они миновали полусгнивший труп большой птицы; Найл рассудил, что это, вероятно, орел. Можно было видеть, что когти у нее судорожно скрючены в агонии, а клюв на безглазой морде отверст, будто в пронзительном крике.
— Птицу–то зачем губить? Они же не трогают траву.
— Зато удобряют своими трупами почву. Найл неприязненно покосился на траву.
— Вид у нее уродливей, чем у обычной.
— Куда деваться? Иначе не уцелеешь.
Вот уже и ведущий вверх склон. За отдельными, похожими на пальцы, гранитными столбами, судя по их величине, вполне могли прятаться животные, поэтому к ним они приближались осторожно, держа жнецы наизготовку. Когда же достигли верхотуры, стало ясно, что предосторожности излишни. Вниз на милю тянулся склон, за ним сочно–зеленой стеной поднималась сельва. Дальше проглядывала ближняя из двух рек, та — что течет с южного конца Дельты; похожая на ленту, змеящуюся через заросли и болотистую низменность. Прямо впереди, за ручьем, возвышался холм с напоминающим башню шишаком. Теперь, когда до холма от силы мили три, он уже не был похож на голову, и шишак не имел сходства с башней. С этого расстояния он напоминал скорее некий растительный вырост или корявый пень, оставшийся от могучего дерева.
— Вид такой, будто его шваркнуло молнией, — задумчиво проронил Доггинз.
С этой позиции открывался и вид сверху на слияние двух рек у подножья северного склона холма. Очевидно, та из них, что скрыта по большей части за холмом, была мощнее и полноводнее, чем та, что различалась полностью; а уж там, сливаясь, обе объединялись в широкий и величавый поток.
Доггинз вынул носовой платок и отер лоб.
— Что–то душно, — он тяжело перевел дух. — Температура, наверное, под сорок.
Душно было и Найлу, даром что они вдвоем стояли в тени высокого гранитного столба–пальца. Внезапное изменение температуры удивляло: на противоположном склоне было тоже жарко, но не так угнетающе. Приникнувшись вдруг подозрением, он полез под тунику и повернул медальон. Миг углубленной сосредоточенности Сменился чувством облегчения; секунда, и жара перестала досаждать.
— У тебя медальон с собой?
— А как же, — откликнулся Доггинз.
— Поверни другой стороной.
Доггинз послушался, и с удивлением воззрился на Найла:
— Что случилось?
— Это не жара, — пояснил Найл. — Подземная сила, вот что.
— Не пойму. Как она может нагнетать жару?
— Понижая твою сопротивляемость. Она давит тебя, а ты по ошибке думаешь, что это жара.
— Ты считаешь, она догадывается о нашем присутствии?
— Я не знаю.
Этот вопрос и тревожил Найла. Общее впечатление складывалось такое, что сила столь же слепа и невнятна, как и ветер. Вместе с тем, временами она могла проявлять себя осмысленно — как тогда, когда воспротивилась издевательству над головоногами. От мысли, что она, может статься, осознает и их присутствие, сжалось сердце.
— Сейчас бы присесть да отдохнуть, — помечтал Доггинз. — Но рисковать нам сейчас нежелательно. Сядешь и оно из тебя душу вышибет, а мне еще пожить охота. Так что пойдем–ка лучше без остановки.
Они отправились дальше вниз по склону. Духота не была теперь такой несносной, и, тем не менее, что–то гнетущее нависало в воздухе, будто само солнце превратилось в тяжко пульсирующее сердце.
— Что это там? — спросил вдруг Доггинз.
Слева из земли торчал гранитный валун, возле которого виднелась впадина. Что–то смутно белело в ее недрах на фоне иссиня зеленой травы.
— Кости, — удивленно заметил Найл. Доггинз подошел поближе.
— Ого, вот уж воистину был монстр!
Невдалеке отчетливо виднелись ребра–стропила и заостренный, будто у гигантской крысы, череп. За позвоночником аккуратно стелился длинный ряд хрящей мощного хвоста — впечатление такое, будто мясо мастерски очистили с костей.
Найл встряхнулся и моргнул, завидев в воздухе странную рябь, будто кто прозрачную занавеску простер перед глазами, от которой застит вид. Мгновенно насторожившись, он поднял жнец.
Доггинз поглядел в удивлении:
— Ты чего?
Когда же взглянул в ту же сторону, что и Найл, у него кровь отлила от лица. Кости пришли в движение. Хрящи хвоста, шевельнувшись, притиснулись к траве, ребра грузно вздыбились; затем, приподнимаясь, содрогнулся весь скелет. Костистые челюсти, разомкнувшись, исторгли оглушительный не то рык, не то визг.
Найл с Доггинзом выстрелили одновременно. Предохранители на жнецах стояли на минимальной отметке, так что голубые спицы–лучи были почти невидимы. Стоило им чиркнуть по скелету в том месте, где грудь переходит в шею, как рев оборвался в тот же миг. Ступив по инерции пару шагов вперед, существо опрокинулось в их сторону; оба инстинктивно отпрыгнули. Исполин тяжело рухнул — не сухое бряцание костей, а плотный глухой удар плоти о землю. Шея в агонии крутнулась сбоку набок, и на миг люди ошарашено повстречались взглядом с полными тупой ненависти глазами. Оба готовы были снова выстрелить, но было совершенно ни к чему: лучи без малого полностью рассекли существу шею.
Ящер теперь лежал неподвижно, и стало видно, что у него есть шея. Плоть, кстати, была прозрачна, как студень, так что можно различить сеть вен и мощные сухожилия, разорванные выстрелами. Полупрозрачным было все тело, и внутри грудной клетки виднелись очертания сердца — круглого, с человечью голову.
Они осторожно обошли существо, чутко вздрогнув, когда у того конвульсивно дернулись задние лапы. При взгляде на мертвого монстра с трудом поддавалось разумению, как от них укрылось, что это живое создание, а не груда белеющих костей.
Протянув руку, Найл коснулся хвоста. Шкура твердая, холодная, без намека на волосяной покров. Со смертью студенистая плоть приняла лиловатый оттенок, и стало видно, что это гигантская ящерица. Судя по сильно развитым задним конечностям, прямоходящая.
— И как это мы умудрились его не заметить? — лишь покачал головой Доггинз.
В самом деле, поди объясни. Полупрозрачную плоть можно было не различить в мутной воде или в полумраке, но никак не при ярчайшем полуденном свете. Кровь, хлещущая из зияющей на шее раны, была прозрачна едва не как вода, и вместе с тем, различима вполне отчетливо. А длинные изогнутые когти на передних лапах покрывала корка — судя по всему, запекшаяся кровь.