Страница 114 из 173
— Тогда как ты это объяснишь?
— Не все ли равно, как объяснять! — нетерпеливо перебил Догтинз. — Восьмилапые существуют, и нам нужно решать, что с ними делать.
— Можно сказать? — подал голос Милон.
— Безусловно.
— Как я понимаю, основная цель у нас сейчас — беспрепятственно пробраться в башню? — Доггинз кивнул.
— Ну, тогда у нас, понятно, выбора нет. Придется выгонять пауков из города.
— Как? — коротко спросил Доггинз.
— Есть разные пути, но самым верным будет пустить в ход жнецы.
В голосе Милона звучало мрачное вожделение; он, очевидно, лелеял надежду отомстить за погибших товарищей.
— Несомненно, со жнецами мы бы за полчаса скосили весь город, — сказал Доггинз. — Но вместе с тем порешили бы и множество людей.
Наступила тишина, замечание пришлось в точку.
Уллик:
— А если мы, допустим, порушим ту его часть, что возле башни? В том районе людей обитает как раз немного.
— Как бы вы ни поступили, — вмешался Симеон, — вам все равно пришлось бы лишить жизни множество людей. Пауки погнали бы их на вас, пойди вы на город приступом.
— А если мы попытаемся склонить тех людей на свою сторону? — задумчиво спросил Милон. — У нас у всех среди них много знакомых. Если им втолковать, что мы пришли как освободители, они, безусловно, не пойдут на такую глупость: взять и расстаться с жизнью.
Найл покачал головой.
— Такое невозможно. Служительницы служат паукам верой и правдой, точно так же, как вы жукам. А остальные беспрекословно выполняют то, что ведено. Они никогда не нарушат приказа.
Наступила тишина. Наконец Найл сказал:
— В таком случае мы должны решить, что важнее: гибель нескольких человек или свержение пауков. — Симеон резко покачал головой; заметно было, насколько сильно он взволнован.
— Я думаю, существует еще один способ. — Все одновременно подняли на него глаза. — Уничтожить самого Смертоносца–Повелителя.
Доггинз нахмурился.
— А как быть с остальными? Нам же все равно придется вступать с ними в бой.
— Не обязательно. Ты ведь видел, что произошло, когда мы полоснули по ним из бластера. Чувствуя, что кто–то из их числа поражен, они впадают в панику. Они привыкли к положению хозяев. Уничтожить Смертоносца–Повелителя было бы все равно, что отсечь голову змее. Остальные оказались бы безвредны. Он видел, что его слова не особо убеждают. — Вот я вам сейчас объясню, почему именно так считаю. Когда я неделю назад прибыл в этот край, мне о пауках не было известно ничего помимо того, что говорил дед Джомар. Он рассказывал нам легенды о Бакене Мудром, Скапте Хитром, Айваре Сильном — о том, как они боролись с пауками. — По выражению лиц можно было понять, что эти имена они слышат впервые. — Дед также рассказывал историю о Великой Измене — как изменник принц Галлат отправился к Смертоносцу–Повелителю Хебу и предложил обучить его секретам человеческой души, если тот взамен поможет заполучить принцессу Туроол. Дед рассказывал, как узников приводили к пауку, а тот проникал им в мысли до тех пор, покуда не становились известны детали их жизни. После этого Хеб их поедал: ему казалось, что только так он сможет познать их без остатка.
Так вот, хоть я тогда мало что толком понимал, дед дал мне ключ к пониманию сути пауков. Понятно, что сожрать добычу — еще не значит ее познать. А у пауков любой инстинкт направлен именно на поедание. Всю свою жизнь они проводят, сидя в тенетах в ожидании пищи. Так вот, теперь смертоносцам больше не требуется заботиться о пропитании. Но они попрежнему проводят жизнь, сидя у себя в паутине. У пауков нет воображения, понимаете? Как раз этого я все никак не мог уяснить, пока впервые не столкнулся с пауком воочию — это был так называемый бойцовый паук. Я никак не мог уяснить, как такое существо — опасное — может быть разом и таким смышленым, и таким тупым. Затем мало–помалу стало вырисовываться. Помимо добывания пищи, у пауков никогда не было какой–либо цели. Потому–то у них никогда и не возникало потребности развивать воображение.
Вот почему жизнь пауков построена на бездумном подчинении. Они лишены дара воображения и лишь слепо выполняют приказы.
Симеон кивнул.
— Я часто замечал, что пауки не могут думать сами за себя.
— Это не потому, что не могут. Потому лишь, что у них попросту нет резона думать. Зачем? Запас еды не иссякает. Врагов бояться? Их нет. О чем им думать?
Доггинз с сомнением покачал головой.
— Они должны иметь способность соображать. Кто–то же организует жизнь в городе.
— Действительно. Смертоносцу–Повелителю думать приходится. Он — все равно что матка в муравейнике — отдает распоряжения, а остальным надлежит их выполнять.
Если же матка погибает, в муравейнике начинается хаос. Так что, стоит убить Смертоносца–Повелителя, с пауками произойдет то же самое.
Они переглянулись меж собой и посмотрели на Найла.
— Может статься, ты и прав, — произнес, в конце концов, Доггинз. Было ясно, что он все еще не свободен от сомнений.
Волнение отразилось и в глазах Милона.
— Я думаю, он прав.
— Но будем ли правы мы, если убьем Смертоносца–Повелителя? От коварства, в конце концов, не выигрывает никто. И покуда нет официального объявления войны, любая попытка уничтожить Смертоносца–Повелителя будет справедливо расцениваться как гнусное покушение.
— А когда Смертоносец–Повелитель попытался убить меня, это не было гнусным покушением?
Симеон, нахмурившись, глубоко вздохнул.
— Мне нечего возразить.
— Тогда почему за мной не оставляют права решать, как здесь поступить?
— Так ты собираешься действовать в одиночку?
— Если потребуется.
— Нет, так нельзя! — воскликнул Милон. — Мы поступим как трусы, отпустив Найла одного. Я, если на то пошло, попытаюсь ему помочь.
— И я, — сдержанно проронил Уллик.
— Давайте не будем сейчас спорить, — примирительно сказал Доггинз. — Решение ведь не обязательно принимать сегодня, так? — Он положил руку Милону на плечо. — Давайте чуть подождем и посмотрим, как все складывается.
— Если чутье меня не подводит, следующий ход будет за пауками. Мы можем позволить себе подождать.
Милон нехотя улыбнулся, уступая авторитету старшего, хотя было заметно, что такой исход его не устраивает. Доггинз крепко сжал его плечо:
— Не переживай, у тебя еще будет возможность поквитаться с раскоряками.
— Уж надеюсь.
Доггинз потянулся к кувшину и наполнил кубки по новой.
— Давайте–ка за это выпьем. — Все подняли кубки. — За свержение восьмилапых.
Найл, даром что поднес кубок ко рту, так и не пригубил. Аромат вина напоминал об Одине, и внезапная мысль, что память о ней теперь будет ассоциироваться с разрушением, заставила содрогнуться от неприятия.
В предрассветный час Найлу привиделся кошмар. Он брел один по паучьему городку. Стояла ночь, под покровом которой он пробирался к обиталищу Смертоносца–Повелителя, думая его убить.
Пересекая площадь перед черным зданием, он держал перед собой наготове жнец, но площадь была пуста, и караульных не было при выходе.
Дверь распахнулась от его пинка; пуста была и парадная. Держась спиной к стене, чтобы никто не накинулся сзади, он стал всходить по лестнице. Все было тихо. На третьем этаже он почувствовал под ногами мягкий ковер и обнаружил, что стоит лицом к обитой кожей двери, ведущей в покои Смертоносца–Повелителя. Он приблизился к ней осторожно, убежденный, что там непременно ждет засада. Прислушался, что там за дверью — ни звука. Тогда он пинком распахнул дверь и почти одновременно нажал на спуск. Уже совершив непоправимое, он вдруг с ужасом понял, что выстрелил в своего брата Вайга. Мучительная секунда, и тело брата истаяло в голубой туман. Раздался отчаянный плач: откуда—то из затенения выбежала мать. «Что ты наделал!» — выкрикнула она сквозь слезы.
Потрясенный, Найл очнулся. Сердце гулко стучало, сам весь в поту. Словно гора с плеч свалилась, когда понял, что это всего лишь сон. Откинул одеяло, стряхнув с себя бремя вины и смутного отчаяния. Вернулось самообладание; полегчало. Однако въевшееся в память сновидение попрежнему вызывало смятение и безотчетный страх. К чему бы это, сон о гибели брата?