Сарантийская мозаика

Он заколебался, но тут заметил стеклодува Паппиона, который стоял немного в стороне от других Зеленых один среди пустого пространства. Он плакал, слезы стекали на его бороду. Фотий, под влиянием совершенно неожиданного чувства, подошел к нему. Паппион увидел его и вытер глаза. Не произнеся ни слова, оба они бок о бок вышли на обширное пространство ипподрома. Божественное солнце поднялось из-за лесов и полей к востоку от тройных стен Сарантия, и день начался.

Плавт Бонос никогда не стремился стать сенатором. Это назначение, на сороковом году жизни, вызвало у него скорее раздражение, чем радость. Помимо всего прочего, существовал возмутительно устаревший закон, согласно которому сенаторы не имели права давать ссуду больше, чем под шесть процентов. Члены «фамилий» — семей аристократов, занесенных в особые Списки Империи, — имели право брать восемь процентов, а всем остальным, даже неверным и киндатам, дозволялось брать десять процентов. Эти цифры удваивались, разумеется, для морских предприятий, но только человек, одержимый демоном безумия, вложил бы деньги в путешествие купца под двенадцать процентов. Боноса едва ли можно было назвать безумцем, но в последнее время он готов был впасть в меланхолию.

Сенатор Сарантийской империи. Какая честь! Даже восторг жены раздражал его, настолько слабо она разбиралась в положении дел. Сенат делал то, что приказывал ему император или его советники, не меньше и, уж конечно, не больше. Сенат не обладал ни властью, ни законным престижем. Возможно, когда-то так и было, еще на западе, в самые первые дни после основания Родиаса, когда этот могучий город начал вырастать на холме и гордые, спокойные мужи — пускай они и были язычниками — обсуждали, как лучше всего обустроить государство. Но к тому времени, когда Родиас в Батиаре стал сердцем и очагом Империи, охватившей весь мир — это было четыреста лет тому назад! — его Сенат уже был послушным орудием императоров, живущих в многоярусном дворце у реки.

Те легендарные дворцовые сады теперь заросли сорняками, их засыпало обломками, Большой дворец разграблен и сожжен пожарами сто лет назад. Печальный, съежившийся Родиас служил домом слабому верховному патриарху Джада и варварам-завоевателям с севера и востока — антам, которые по-прежнему мажут волосы медвежьим салом, как сообщали надежные источники.

А Сенат здесь, в Сарантии, в Новом Родиасе, был таким же ничтожным и покорным, как когда-то в Западной империи. Возможно, мрачно думал Бонос, оглядывая зал заседаний Сената с его затейливыми мозаиками на полу, на стенах и на вогнутой поверхности маленького, изящного купола, что те же самые варвары, которые разграбили Родиас, — или другие, еще хуже, — могут скоро сотворить то же с этой страной, где стали править императоры после потери запада. Борьба за преемственность делает уязвимой любую Империю, очень уязвимой.

Алий правил тридцать шесть лет. Трудно в это поверить. Старый, усталый, в последние годы попавший под влияние астрологов, он отказался назвать преемника после того, как его племянники не выдержали испытания, которое он им устроил. Троих из них теперь не стоило принимать в расчет: слепые не могут сидеть на Золотом Троне, как и явно увечные. Вырванные ноздри и выколотые глаза гарантировали, что кандидатуры ссыльных сыновей сестры Алия не будут рассматриваться Сенатом.

Бонос покачал головой, злясь на самого себя. Следуя ходу его мыслей, возникало предположение, что пятьдесят человек в этом зале действительно должны принять какое-то решение. На деле же они просто утвердят результат интриг, которые сейчас плетутся в Императорском квартале. Канцлер Гезий, или Адраст, или Гиларин — смотритель императорской опочивальни — очень скоро придут и сообщат им свое мудрое решение. Это все притворство, театральное действо.

А Флавий Далейн вернулся в Сарантий из своих родовых поместий на противоположном, южном берегу пролива два дня назад. Весьма кстати.

У Боноса не было разногласий ни с кем из семейства Далей-нов, по крайней мере, насколько ему было известно. Это хорошо. Они ему не слишком нравились, но вряд ли имеет значение, как купец не слишком высокого происхождения относится к самому богатому и знатному семейству Империи.

Орадий, распорядитель Сената, подал сигнал к началу заседания. Но бурлящий зал не обратил на него внимания. Бонос прошел к своей скамье и сел, отвесив официальный поклон в сторону скамьи распорядителя. Другие это заметили и последовали его примеру. В конце концов установился порядок. И в этот момент Бонос осознал, что у дверей собралась толпа.

Грохот тяжелых кулаков вызывал страх, двери сотрясались, толпа громко выкрикивала имена. По-видимому, граждане Са-рантия хотели предложить достойным сенаторам Империи собственных кандидатов.

Судя по доносящимся звукам, там шло сражение. «Какой сюрприз», — с насмешкой подумал Бонос. Под его зачарованным взглядом затейливо вызолоченные двери зала заседаний Сената — создающие отчасти иллюзию, будто здесь решаются важные насущные дела, — начали прогибаться под ударами снаружи. «Прекрасный символ», — подумал Бонос. Двери казались великолепными, но уступали малейшему давлению. У кого-то из сидящих дальше на скамье вырвался жалкий писк. Плавт Бонос, отличавшийся эксцентричным складом ума, расхохотался.

Двери с грохотом распахнулись. Четыре стражника отступили назад. Толпа горожан — и среди них несколько рабов — ворвалась в зал. Затем передние остановились, оробев. «Мозаики, золото, драгоценные камни тоже могут пригодиться», — подумал Бонос, все еще во власти насмешливого изумления. Лик Геладикоса, мчащегося на колеснице к своему отцу-Солнцу, — образ, вызывающий немало возражений в нынешней Империи, — смотрел с купола вниз.

Казалось, никто из находящихся в зале заседаний Сената не способен как-то ответить на это вторжение. Толпа бурлила, снаружи напирали остальные, уже проникшие в зал отступали назад, не зная толком, что им делать теперь, когда они оказались внутри. Здесь были представители обеих факций, и Синих и Зеленых. Бонос посмотрел на распорядителя. Орадий прикипел к своему месту и сидел неподвижно. Подавив смех, Бонос мысленно пожал плечами и встал.

— Граждане Сарантия, — торжественно произнес он, простирая вперед руки, — добро пожаловать! Я уверен, что ваша помощь в принятии нами решения в это тяжелое время будет неоценимой. Окажите нам честь и назовите имена тех кандидатов, которых вы считаете достойными взойти на Золотой Трон, перед тем как вы удалитесь и позволите нам просить у Джада его божественной помощи в нашей трудной задаче.

Собственно говоря, это отняло совсем немного времени.

Бонос заставил секретаря Сената послушно повторить и записать каждое из названных имен. Здесь почти не было неожиданностей. Очевидные кандидатуры стратигов, не менее очевидные — аристократов. Чиновники имперской канцелярии. Возничий. Бонос, сохраняя серьезное и внимательное выражение лица, заставил записать и его имя: Асторг из факции Синих. После можно будет над этим посмеяться.

Орадий, когда явная опасность миновала, собрался с духом и произнес неискреннюю благодарственную речь в своей выразительной, обтекаемой манере. Кажется, ее достаточно хорошо приняли, хотя Бонос сомневался, поняла ли чернь в зале хотя бы половину того, о чем ей поведала архаичная риторика этой речи. Орадий попросил стражу помочь преданным гражданам Империи покинуть зал. И они ушли — лавочники, подмастерья, члены гильдий, нищие, представители многочисленных народов, населяющих огромный город.

«Сарантийцы не отличаются склонностью к мятежам, — кисло подумал Бонос, — пока их каждый день снабжают бесплатным хлебом, разрешают спорить о религии и наслаждаться выступлениями любимых танцоров, актеров и гонками колесниц».

«Подумать только, возница! Священный император — Асторг, возница. Прекрасный образ! Возможно, он хлыстом наведет порядок», — снова ненадолго развеселился Бонос.

Израсходовав вспышку инициативы, Плавт Бонос боком прислонился к спинке скамьи, облокотившись на одну руку, и стал ждать посланников из Императорского квартала, которые придут и сообщат сенаторам, какое именно решение им следует принять.