Сарантийская мозаика

Он не понимал, откуда императрица может это знать. Его совсем не это волновало сейчас. Он спросил:

— А ты, моя госпожа?

— Что я к тебе испытываю, родианин? — В ее голосе послышался намек на насмешку.

Он сильно прикусил губу:

— Нет-нет. Моя госпожа, что ты будешь делать? Могу ли я... можем ли мы помочь?

Она покачала головой:

— Это не твоя роль. И ничья. Если я права насчет того, что произошло, мне надо выполнить одну задачу, перед тем как я умру, а потом все может закончиться. — Она посмотрела на Криспина, стоя очень близко от него и одновременно в другом месте, почти в другом мире. — Скажи мне, когда умерла твоя жена... как ты жил дальше?

Он открыл рот, закрыл и не ответил. Она отвернулась. Они снова вышли через лес к морю. На каменистом берегу острова он все еще не мог заговорить. Он смотрел, как она отстегнула свой пурпурный плащ, скинула его, потом бросила брошь, которая его скрепляла, повернулась и пошла прочь среди белых камней. Человек по имени Мариек следовал за ней. Потом они пропали из виду.

«Как ты жил дальше?»

Ответ на этот вопрос не пришел к нему и на корабле, когда они с уцелевшим Бдительным взошли на него и матросы подняли якорь, повинуясь резкому приказу солдата, и корабль поплыл обратно в Сарантий.

Плащ императрицы и золотая брошь остались на острове, и они все еще лежали там в ту ночь, когда зажглись звезды и луна.

 Глава 10 

Кажется, Клеандр все устроил как надо.

Они сидели не среди огромной массы болельщиков Зеленых — его мать категорически была против этого, — но у парня, по-видимому, уже имелось достаточно связей на Ипподроме, и он получил отличные места в нижнем ряду недалеко от линии старта. Некоторые зрители из состоятельных классов были склонны посещать Ипподром только утром и не возвращались после полудня. И, таким образом, Клеандр нашел три места. Им было ясно видно с близкого расстояния место старта и шеренгу статуй вдоль спины. Они даже могли заглянуть во внутреннее крытое пространство, где в этот момент возницы и артисты ждали сигнала перед выходом на дневной парад. За этим пространством Клеандр показал им еще один вход в обширные помещения под трибунами. Он назвал его Вратами Смерти с явным восторгом.

Клеандр, одетый в идеально строгую, коричневую с золотом тунику, подпоясанную кожаным ремнем, с зачесанными назад длинными, как у варвара, волосами, с готовностью объяснял все происходящее мачехе и лекарю, слугу которого убил две недели назад. Он выглядит безудержно счастливым и очень юным, думал Рустем, сознавая всю иронию ситуации.

С Тенаис уже поздоровались полдюжины мужчин и женщин, сидящих поблизости, и она совершенно официально представила им Рустема. Никто не спросил, почему она не сидит в катизме вместе с мужем. Это был хорошо одетый, хорошо воспитанный сектор Ипподрома. Над ними, на стоячих местах, люди кричали и толкались, но не здесь, внизу.

Возможно, подумал Рустем, все изменится, когда снова начнутся гонки. Он с профессиональным интересом отметил в себе растущее возбуждение, лишавшее его хладнокровия стороннего наблюдателя. Настроение толпы — он никогда в жизни не находился среди такого количества людей, — несомненно, передавалось и ему.

Прозвучал горн.

— Вот они идут, — сказал Клеандр, сидящий с другой стороны, рядом с матерью. — У Зеленых самый замечательный жонглер, вы его увидите сразу же за конем префекта.

— Прекрати разговаривать как болельщик факции, — тихо произнесла Тенаис, глядя на дорожки, где действительно появился всадник.

— Ничего подобного, — возразил парень. — Я же просто... вам рассказываю.

В этот момент стало трудно рассказывать — или слушать — что бы то ни было, так как толпа разразилась громогласными приветствиями, словно стала одним зверем и взревела одним голосом.

За одиноким всадником высыпала группа пестро одетых, разноцветных артистов. Тот жонглер, о котором говорил Клеандр, подбрасывал горящие факелы. Рядом с ним и позади него выделывали антраша танцоры в синих и зеленых, а потом красных и белых одеждах, крутили сальто и ходили колесом. Одна из танцовщиц шла на руках, так вывернув плечи, что Рустем поморщился. «К сорока годам она не сможет поднять чашку, не испытывая боли», — подумал доктор. Еще один артист, пригнув голову, чтобы не задеть крышу туннеля, вышел на высоких палках, которые вознесли его на гигантскую высоту, и он еще ухитрялся танцевать на этих палках. Он явно был фаворитом, его появление вызвало еще более громкие крики одобрения. Затем появились музыканты с барабанами, флейтами и цимбалами. Потом мимо пронеслись другие танцоры, перекрестными рядами, в руках они держали длинные флаги из цветной ткани, развевающиеся на ветру. Их одежда тоже развевалась по ветру, а ее и так было не слишком много. «В Бассании женщин побили бы камнями за появление на публике почти обнаженными», — подумал Рустем.

А сразу же после них выехали колесницы.

— Это Кресенз! Гордость Зеленых! — закричал Клеандр, нарушив запрет матери, и указал на мужчину в серебряном шлеме. — А рядом с ним, вон тот, молодой. Тарас. Из факции Синих. Он снова правит первой колесницей. — Он бросил быстрый взгляд на Рустема. — Скортия здесь нет.

— Что? — вмешался багровый рыжеволосый мужчина, сидящий за спиной Тенаис. Он наклонился вперед и задел ее. Мачеха Клеандра отодвинулась в сторону, чтобы избежать соприкосновения, она с бесстрастным лицом наблюдала, как из широкого туннеля слева от них выезжают колесницы. — А ты его ожидал? Никто представления не имеет, где он, парень.

Клеандр ничего не ответил, слава богу. Мальчик не совсем лишен здравого смысла. Вслед за двумя ведущими колесницами быстро выкатились остальные, а впереди артисты танцевали и кувыркались на длинном прямом отрезке, двигаясь к катизме в дальнем конце. Невозможно было разглядеть, кто в ней сидит, но Рустем знал, что Плавт Бонос находится среди элиты в этой крытой ложе. Парень ему чуть раньше объяснил с неожиданной ноткой гордости, что его отец иногда бросает белый платок, давая сигнал к началу игр, если император отсутствует.

Последние колесницы, возницы которых надели белое и красное поверх кожаных доспеков, выкатились из туннеля. Одинокий всадник и первые танцоры уже находились в дальнем конце, за монументами, и должны были выйти через другие ворота у дальних трибун, после того как проведут процессию мимо трибун.

— Полагаю, — сказала Тенаис Систина, — что мне нужно на несколько минут укрыться от солнца. Если выйти в те ворота, там продают какие-нибудь освежающие напитки? — Она показала рукой туда, откуда появились кони.

— Да, — ответил Клеандр. — Там, внутри, полно всяких прилавков с едой. Но, чтобы попасть туда, тебе придется вернуться наверх, а потом опять спуститься. Через Врата Процессий нельзя пройти, там стоит охранник.

— Да, действительно, — ответила его мачеха. — Я его вижу. Полагаю, он меня пропустит, чтобы избавить женщину от необходимости долго идти кругом.

— Ты не пройдешь. И, уж конечно, тебе нельзя идти одной, Тенаис. Это Ипподром.

— Спасибо, Клеандр. Я ценю то, что ты за меня тревожишься, ведь там могут оказаться... неуправляемые люди. — Выражение ее лица оставалось непроницаемым, но парень залился краской. — Я не собираюсь идти туда, куда поскакали все эти кони, и мне бы в голову не пришло идти одной. Доктор, не будешь ли ты так любезен?..

Рустем встал с большей неохотой, чем ему хотелось бы признаться, сжимая в руке свой посох. Теперь он может пропустить старт.

— Конечно, моя госпожа, — тихо ответил он. — Тебе нехорошо?

— Несколько минут в тени и какой-нибудь прохладительный напиток — этого будет достаточно, — сказала женщина. — Клеандр, оставайся здесь и веди себя достойно. Мы вернемся, разумеется. — Она встала, прошла мимо Рустема в проход, спустилась на две ступеньки вниз и потом двинулась по узкому пространству между первым рядом и барьером, ограждающим песок. Она на ходу накинула на голову капюшон, пряча под ним лицо.