Сарантийская мозаика

Он благородно заговорил о том, какая это честь для него, о своем изумлении. Придворный, по крайней мере, в той же мере, что и солдат. Шелк над узлами мышц, искренняя вера в бога за кровопролитием и пожарами. Она улыбнулась и ничего не ответила. Заставила себя потянуться к нему, к этому твердому, покрытому шрамами телу солдата, чтобы это могло произойти снова.

Она знала, что делает. Понятия не имела, чего можно этим добиться. В игре, на доске, — ее тело. Во второй раз, уткнувшись лицом в подушку, она закричала в темноте, в ночи, и для этого было так много причин.

Он думал пойти на конюшню, но бывают такие ситуации, такое состояние души, когда не помог бы даже визит к Серватору, в загон из красного дерева, который Синие соорудили для его коня.

Было время — давно, но не так уж давно, — когда ему только и хотелось находиться среди коней, в их мире. А теперь он еще не стар, почти по всем меркам, и самый прекрасный жеребец из всех известных в мире принадлежит ему, и он — самый почитаемый возничий на созданной богом земле, и все же почему-то сегодня ночью эти осуществленные мечты не могут его утешить.

Пугающая истина.

Сегодня Скортий присутствовал на свадебной церемонии, смотрел, как солдат, которого он знал и любил, женится на женщине, явно его достойной. Возничий слегка перебрал вина в компании общительных людей. И он видел — сначала на церемонии, потом во время приема — женщину, которая не давала ему спать по ночам. Разумеется, она была с мужем.

Он не знал, что Плавт Бонос и его вторая жена будут среди гостей. Почти целый день в ее присутствии. Это было... сложно.

И поэтому, по-видимому, его неоспоримой удачи в жизни недостаточно, чтобы справиться с тем, что его сейчас мучает. Неужели он так страшно жаден? Завистлив? В этом все дело? Избалован, как капризный ребенок, требует слишком многого от бога и его сына?

Сегодня ночью он нарушил собственное правило, установленное очень давно. Он пошел к ее дому в темноте после окончания свадебной вечеринки. Он был совершенно уверен в том, что Бонос находится в другом месте, что после веселой свадьбы и рожденного ею игривого настроения хорошо известные, хоть и не афишируемые привычки сенатора возьмут верх и он проведет ночь в маленьком доме, который держит для личных нужд.

Но он ошибся, необъяснимым образом ошибся. Скортий увидел сверкающие огни за зарешеченными окнами фасада дома сенатора Боноса. Дрожащий слуга, зажигающий задутые ветром факелы на стенах, спустился с приставной лестницы и за небольшую сумму охотно сообщил, что хозяин действительно дома и заперся вместе с женой и сыном.

Скортий прикрывал лицо плащом, пока не отошел подальше от дома по узким улицам Города. Из одной дверной ниши его окликнула женщина, когда он проходил мимо:

— Давай я тебя согрею, солдат! Пойдем со мной! Сегодня не такая ночь, чтобы спать одному.

Это правда, видит Джад. Он чувствовал себя старым. Отчасти из-за ветра и холода: его левая рука, сломанная много лет назад — одна из многочисленных травм, — ныла, когда дул резкий ветер. Унизительная слабость пожилого человека, подумал он, ненавистная слабость. Словно он — один из тех ковыляющих с костылем старых солдат, которым разрешали посидеть на табурете у огня в таверне для военных. Они сидят там всю ночь и надоедают неосторожным посетителям, в десятый раз рассказывая одну и ту же историю о какой-нибудь незначительной кампании тридцатилетней давности, еще в то время, когда великий и славный Апий был возлюбленным Джадом императором, и мы не докатились до нынешнего жалкого состояния, и не дадут ли старому солдату промочить горло?

Он тоже может стать таким, уныло подумал Скортий. Беззубым и небритым и рассказывать в кабинке «Спины» о прежних славных днях гонок, давным-давно, во время правления Валерия Второго, когда он...

Он поймал себя на том, что потирает плечо, остановился и выругался вслух. Плечо болело, по-настоящему болело. Зимой не бывает гонок. Иначе у него были бы проблемы с управлением квадригой на поворотах. Кресенз из факции Зеленых сегодня вечером совсем не выглядел больным, хотя за все эти годы, наверное, получил много травм. Как и все возничие. Первый гонщик Зеленых был явно готов к своему второму сезону на Ипподроме. Уверенный в себе, даже заносчивый, но так и должно быть.

У Зеленых также появилось несколько новых лошадей, привезенных с юга, эту услугу им оказал какой-то высокопоставленный болельщик из военных. По сведениям Асторга, две или три из них исключительно хороши. Скортий знал, что один новый, выдающийся конь у них точно есть — правый пристяжной, которого отдали им Синие. На эту сделку Асторга подбил Скортий. Приходится отказываться от чего-то, чтобы получить что-то взамен, в данном случае — возницу. Но если он прав насчет лошади и насчет Кресенза, то знаменосец Зеленых быстро заберет жеребца для своей собственной упряжки и станет намного сильнее.

Скортия это не тревожило. Он даже радовался тому, что кто-то думает, будто может бросить ему вызов. Это заново разжигало в нем огонь, который необходимо было раздувать после стольких лет восхождения к вершине. Могучий Кресенз полезен ему, полезен Ипподрому. Это легко понять. Но сегодня ночью Скортию нелегко. И это не имеет отношения ни к лошадям, ни к его плечу.

«Сегодня не такая ночь, чтобы спать одному».

Конечно, это правда, но иногда любовь, купленная в подворотне или в других местах, не может принести удовлетворения. На столике у него дома лежат записки от женщин, которые были бы несказанно рады облегчить ему бремя одиночества сегодня ночью, даже сейчас, даже так поздно. Но ему было нужно совсем не это, хотя очень долго его это устраивало.

Та женщина, ради встречи с которой он с трудом пробрался на холм сквозь пронизывающий ветер, заперлась вместе с мужем, как сказал слуга. Что это может означать?

Он опять яростно выругался. Почему это проклятый распорядитель Сената не ушел играть в ночные игры со своим мальчиком, выбранным на этот сезон? Что случилось с Боносом, во имя Джада?

Именно в этот момент, шагая в одиночестве (несколько безрассудно, но обычно не берут с собой спутников, отправляясь ночью к любовнице и намереваясь перелезть через стену), Скортий решил пойти на конюшню. Он находился недалеко от лагеря. Там у них тепло; конские ночные запахи и звуки он знал и любил всю жизнь. Возможно, он даже найдет кого-нибудь на кухне, кто еще не спит и предложит ему выпить последнюю чашу вина и перекусить в тишине.

Ему не хотелось ни еды, ни вина. Ни даже присутствия его любимых коней. В том, чего ему хотелось, ему отказано, и сила его отчаяния, вероятно, более всего остального тревожила его. Это как-то по-детски. Губы его насмешливо скривились. Так как он себя чувствует — молодым, старым или тем и другим? Давно пора решить, не так ли? Он задумался и решил: ему хочется снова стать мальчиком, простодушным, как мальчик, или, если это невозможно, ему хочется остаться в комнате наедине с Тенаис.

Он увидел белую луну, когда она взошла. Он как раз шел мимо часовни Неспящих, направляясь на восток, и услышал пение внутри. Он мог бы войти, на несколько минут спастись от холода и помолиться среди святых людей, но бог и его сын именно в этот момент тоже ничего ему не подсказали.

Возможно, и подсказали бы, если бы он был лучшим, более благочестивым человеком, но это не так, и они не ответили, вот и все. Он увидел быстро промелькнувший по улице впереди синий язычок пламени — напоминание о присутствии полумира среди людей, который в Городе всегда рядом, и в это мгновение Скортий вдруг принял неожиданное решение.

Есть другая стена, через которую он может перелезть.

Если он не спит, бродит по городу и никак не может успокоиться, то может использовать такое настроение. С этой мыслью, не давая себе времени усомниться, он развернулся и зашагал по переулку, под углом отходящему от улицы.