Страница 195 из 211
— И ты остался лежать среди мертвых?
— Долг римлянина требовал, чтобы я вскочил, с криком радости бросился к своим верным солдатам и героически погиб вместе с ними. Но я сказал себе: «Децим, Господь дал тебе возможность отделаться одной только шишкой на голове, ты должен быть ему благодарен». И я остался на месте, притворившись мертвым. Рядом умирал один из наших — так близко, что я мог бы до него рукой достать. Наверное, надо было попытаться ему помочь, хотя бы протянуть ему руку, чтобы он знал, что умирает не в одиночестве. Хотя, говоря по совести, кроме такого довольно бессмысленного знака сочувствия, я для него все равно ничего не смог бы сделать. И если бы даже попробовал, меня бы тут же обнаружили и прикончили. В конце концов он умер, но длилось это долго, и стонал он временами очень жалостно. Наконец битва окончилась, наступила ночь, кругом было совсем тихо. Я выполз из-под этого грязного вонючего тролля и тихонько смылся с поля боя — большей частью ползком на брюхе. Вот почему я оказался здесь.
Он повернулся к Харкорту.
— Теперь можешь меня осудить. Можешь назвать меня трусом.
— Я никого не берусь осуждать,— ответил Харкорт.— И меньше всего тебя. В таком положении я вполне мог поступить точно так же. Не берусь сказать наверняка, что бы я сделал, но вполне возможно, что то же самое. Поступить так мог бы каждый.
— Приятно знать, что ты меня понял,— сказал римлянин,— пусть даже я не внушаю тебе восхищения.
— Восхищение тут ни при чем. Я же говорю — я рад, что ты с нами. Если бы не твоя помощь, Нечисть, возможно, смяла бы нас еще до того, как горгульи слезли с фасада и вступились за нас.
— А что ты знаешь про этих горгулий?
— Ничего. Меня это приводит в такое же недоумение, как и тебя. Я знаю только одно: те, что пришли нам на помощь, сделаны не из камня, а из дерева. Очевидно, их вырезали взамен каменных, которые упали и разбились о камни внизу. Но кто их вырезал, зачем он это сделал и почему они спустились, чтобы нас выручить, я не имею ни малейшего представления.
— Здесь пахнет чародейством.
— Мне тоже так кажется. Но что это за чародейство, я и подумать боюсь.
— Во всяком случае, оно пошло нам на пользу. Что в этих местах случается довольно-таки редко.
— Да, ты прав,— согласился Харкорт.
— У меня есть привычка задавать на один вопрос больше, чем нужно,— продолжал Децим.— Вот и сейчас я хочу задать тебе этот лишний вопрос. Не могу понять, что вы вообще здесь делаете.
— Мы выполняем свою миссию.
— О которой ты не хочешь говорить?
— О которой мы не хотим говорить,— подтвердил Харкорт.— Могу только сказать, что миссия опасная — ты это сам видишь.
— Опасности меня не смущают,— ответил римлянин,— если только не считать исключительных обстоятельств. Разве что иногда меня вдруг осеняет обыкновенный здравый смысл. А в остальном я ничуть не хуже других.
Как только начало темнеть, они остановились на ночевку у родника в верховье небольшой долины. Местность была открытая — со всех сторон возвышались безлесные холмы, на склонах которых лишь кое-где стояли кучки деревьев.
Путники развели костер, чтобы поджарить пшеничных лепешек и сала. Вокруг лагеря стояли, как часовые, горгульи. Харкорт втер Шишковатому мазь в раны. Тот лежал смирно, и помощь аббата не понадобилась, хотя он стоял поблизости наготове с попугаем на плече.
Нэн и Иоланда, хлопотавшие у огня, позвали всех есть, и они уселись вокруг костра.
— Приятное местечко для ночевки,— сказал Децим.— Ни деревьев нет слишком близко, ни этого надоедливого болота. И как-то спокойнее себя чувствуешь, когда тебя сторожат горгульи.
— Может быть, нам даже не надо сегодня выставлять своих часовых,— сказал аббат.— Эти горгульи...
— Часовые будут,— решил Харкорт,— Я сторожу первым, Гай вторым, а...
— Поставь следующим меня,— предложил Децим.— Шишковатому надо бы как следует выспаться.
— Ты весь день нес мой мешок,— возразил Шишковатый,— а теперь ты хочешь еще за меня сторожить. Мне вовсе не нужно столько поблажек.
— Мне кажется, тебе бы лучше согласиться,— сказал Харкорт мягко.— Выспаться тебе не повредит. Тогда, если ты не возражаешь, сторожи первый,— обратился он к Дециму.— Я буду третий, а аббат посередине.
— Мне все равно,— ответил центурион.
— Имей в виду, что у нас есть одно правило,— сказал Харкорт.— Часовой не должен задерживаться на посту, чтобы дать подольше поспать тому, кто его сменяет. Мы тут из себя героев не изображаем.
— Хорошо, я это правило выполню,— не без некоторого высокомерия согласился Децим.
Луна уже спускалась к горизонту, когда аббат растолкал Харкорта.
— Все как будто спокойно,— сказал он,— Я ничего не слышал, горгульи по-прежнему стоят на часах. За все это время они ни разу не шевельнулись. И не произнесли ни единого звука. Я было подошел и попробовал с ними заговорить, но они не отвечают. Как будто не слышат. И не обращают никакого внимания.
— Они так ведут себя с тех пор, как слезли со стены,— сказал Харкорт.— Нас они не замечают или делают вид, что не замечают. Как будто вообще не знают о нашем существовании. Но они должны о нем знать, ведь они идут с нами и охраняют нас. А если не говорят, то, может быть, просто не умеют.
Аббат понизил голос:
— А что это за фокусы с тем, в каком порядке нам сторожить? Ты не совсем доверяешь нашему другу-римлянину?
— Я не спал,— сказал Харкорт,— и смотрел за ним, пока ты его не сменил.
— Значит, ты ему не доверяешь.
— Послушай, Гай, ведь я его не знаю.
— Но он доблестно дрался вместе с нами.
— Знаю. Но чтобы доверять человеку, нужно его знать. Тому, кто стоит на посту, мы вверяем свои жизни. Может быть, он и есть такой, каким кажется на первый взгляд, но готов ты вверить ему свою жизнь?
Аббат задумался.
— Не уверен,— сказал он и добавил: — Ты мне иногда перестаешь нравиться, Чарлз. Ты нелегкий человек, и у тебя бывают нехорошие мысли.
Харкорт ничего не ответил, и аббат принялся шарить в темноте, разыскивая свое одеяло. На плече у него что-то бормотал попугай.
Заходящая луна заливала все мягким сильным светом. Она освещала четырех горгулий, и они отбрасывали длинные черные тени. Как и сказал аббат, горгульи стояли неподвижно, словно врытые в землю. Поодаль справа темным пятном выделялась небольшая рощица. Харкорт внимательно вгляделся в ту сторону. Стояло полное безветрие, ни одна ветка не шевелилась. Никакого движения в рощице не было заметно. Вокруг стояла полная тишина. Харкорт отошел на некоторое расстояние от костра и присел. «Где-то там, неподалеку, прячется Нечисть,— напомнил он себе. — Та, что напала на нас в храме, а может быть, и еще более многочисленная. Слух о нашем присутствии должен был распространиться, так же как распространился слух о появлении римской когорты. Теперь, когда когорта уничтожена, очередной жертвой должен стать наш маленький отряд. Четверо мужчин, две женщины, четыре горгульи и попугай — не слишком внушительная сила, чтобы устоять перед натиском. Там, у храма, тыл у нас был защищен самим зданием, а внезапная атака горгулий решила судьбу битвы. Но здесь и, может быть, еще на много лиг вперед наш тыл будет оставаться ничем не прикрытым, придется обороняться со всех сторон, и в конце концов Нечисть нас одолеет. Может быть, еще не сегодня, может быть, не завтра, но рано или поздно это случится, и тогда придется принять бой. Конечно, было бы очень благородно и мужественно заявить, что нам удастся выстоять, что мы сумеем доблестно отбить атаку или что нас выручит какое-нибудь непредвиденное обстоятельство, что мы уцелеем и сможем продолжать путь. Только рассчитывать на это глупо и бессмысленно».
Он постарался отогнать эти мысли, но не видел никаких доводов, которые могли бы их опровергнуть. «Мы все равно что уже мертвые»,— сказал он себе. Прятаться от Нечисти было больше невозможно. Если не сейчас, то в самом скором времени бесчисленные полчища Нечисти должны были окружить их со всех сторон.