Страница 189 из 211
— Мы надеемся,— сказал аббат,— что он располагает кое-какой информацией, которая нам необходима.
— Я не спрашивала вас о цели вашего опасного паломничества,— сказала она,— и не хочу совать нос в ваши дела. Но это, наверное, какая-то важная для вас цель.
— Она для нас жизненно важна,— подтвердил аббат.— Может быть, она жизненно важна для самой Церкви.
На следующее утро они двинулись в путь. Старуха Нэн отправилась с ними, а сзади робко плелся тролль.
День выдался погожий. Лес был одет в мягкую, нежную весеннюю зелень, а землю под деревьями сплошь покрывал ковер диких цветов. Никаких троп в лесу не было. Нэн шла впереди, остальные следовали за ней, благодарные за то, что она взялась их вести, потому что никаких ориентиров в лесу не было.
Нечисть не показывалась. «Неужели мы наконец от нее оторвались?» — думал Харкорт, но старался отгонять от себя эту мысль и держаться постоянно настороже. Однако за весь день они никого не повстречали.
Аббат держался на удивление хорошо. Харкорт и Шишковатый постоянно поглядывали на него и то и дело устраивали привалы, чтобы он мог отдохнуть, а он ворчал: «Знаю я вас. Нечего со мной нянчиться»,— но более категорических протестов не высказывал, и Харкорт подозревал, что он только благодарен им за эти привалы.
На ночлег они остановились под деревьями у родника, который бил из земли у самого подножия небольшого пригорка. Нэн и Шишковатый принялись готовить еду. Харкорт немного поднялся по склону пригорка и сел, прислонившись спиной к огромному дубу и внимательно поглядывая по сторонам, не покажется ли Нечисть.
Через некоторое время он услышал шорох сухих листьев, обернулся и увидел, что это Иоланда. Она подошла и села рядом.
— Мой господин,— сказала она,— ты чем-то озабочен. Ты был озабочен весь день. Могу ли я чем-нибудь помочь?
Он покачал головой:
— Нет, я ничем не озабочен. То есть ничем особенным. Сегодня все шло слишком хорошо, это-то мне и не нравится.
— Тебе не нравится, когда все идет хорошо?
— До сих пор мы с боем пробивали себе дорогу в этих местах,— сказал он.— Ну, может быть, не совсем с боем, потому что большую часть времени от кого-нибудь убегали. Убегали и попадали из огня да в полымя. Мы постоянно чувствовали, что за нами кто-то гонится. А сегодня это была просто какая-то прогулка.
— У тебя слишком много забот,— сказала она,— Ты ни на минуту не даешь себе о них забыть. Все время носишь в себе. Ни с кем не хочешь делиться. Расскажи мне хоть об одной из своих забот. Освободись от нее, раздели со мной.
Он рассмеялся:
— Только об одной, и больше ты не будешь ко мне приставать?
Она кивнула.
— Ну, хорошо,— сказал он.— Только об одной, не больше.
Сразу же, как только он произнес эти слова, в голове у него всплыла мысль, которая постоянно его грызла, хоть он и не отдавал себе в этом отчета. Мысль, которую он отгонял всеми силами и которая только сейчас возникла из глубин его подсознания.
— Помнишь ту ночь, что мы просидели в болоте на куче камней? — спросил он.— Когда мы с Шишковатым забрались на самую верхушку, чтобы оглядеться?
— Помню. Это было неосторожно, вы рисковали жизнью. Туда подниматься было опасно.
— Когда мы снова спустились,— продолжал он.— Шишковатый рассказал вам, что мы там нашли. Скелет великана, распятого на сколоченном наспех кресте из кедрового дерева и прикованного к нему цепями. Вы с аббатом слушали, но не слишком внимательно, как будто это пустяк, всего лишь еще один случай в пути. Да и Шишковатый не придал этому особого значения.
— И правильно. Никакого особого значения это не имеет.
— Но как ты не понимаешь? Ведь тот великан умер на кресте.
— Я помню, ты сидел ужасно мрачный, когда Шишковатый об этом рассказывал.
— Тогда, может быть, я не прав?
— А может быть, и прав, только я не понимаю. Скажи мне, что тебя так беспокоит? Не мог же ты пожалеть великана. Ты их не жалеешь. Мой отец рассказывал, как тогда, на стенах замка, ты осыпал их ударами и выкрикивал проклятья, убивая одного за другим.
— Нет, дело не в великане,— сказал Харкорт,— хотя он, наверное, умер мучительной смертью. Должно быть, от жажды. Его приковали там и бросили, и он высох, как лист, упавший с дерева.
— Но если дело не в великане, то в чем же?
— В кресте! — выкрикнул он.
— В кресте?
— На кресте умер наш Спаситель.
— Ну и что? С тех пор еще многие умерли на кресте.
— Крест для нас священен,— сказал он.— Мы молимся перед ним. Мы носим его на шее. Мы венчаем им наши четки. Это святое орудие смерти. Очень плохо, что и другие, как ты говоришь, тоже умирали на кресте. Но великан? Чтобы Нечисть умирала на кресте?!
Она обняла его за плечи и прижала к себе.
— И ты страдал из-за этого? — сказала она.— И никому ничего не говорил?
— Кому мне было об этом рассказать?
— Сейчас ты рассказал об этом мне.
— Да,— ответил он.— Я рассказал об этом тебе.
Она убрала руку с его плеч.
— Прости меня, мой господин. Я только хотела тебя утешить.
Он повернулся к ней, охватил ее лицо руками и поцеловал.
— Ты меня утешила,— сказал он.— Я так нуждался в утешении. Наверное, я глупец, что так расстраиваюсь...
— Ты не глупец,— сказала она.— В тебе есть какая-то неожиданная доброта, и за это все должны тебя любить.
— Имей в виду,— сказал он,— что я смог рассказать об этом только тебе.
Он сам не знал, зачем это сказал. Ему пришло в голову, что это неправда. Он мог бы рассказать аббату. Нет ничего такого, о чем он не мог бы рассказать аббату. Однако об этом он аббату все же не рассказал.
— Я должна кое о чем с тобой поговорить,— сказала она.— Нэн все время присматривалась ко мне, и очень внимательно. И пыталась меня расспрашивать. Конечно, исподволь, чтобы это не бросалось в глаза. Но в том, что она говорила, таились вопросы.
— Ты ей ничего не сказала?
— Ничего. Ты же сам мне ничего не говорил. Но из того, о чем разговариваете вы трое, из случайно оброненных слов я поняла.
— Я не собирался ничего от тебя скрывать,— сказал Харкорт.— Я просто...
— Да нет, ничего страшного.
— Как ты думаешь, Нэн хотела расспросить тебя о нашей цели?
— Мне так показалось. И вот еще что. Она не та, за кого себя выдает.
— Что ты хочешь сказать?
— Она одевается в лохмотья, ходит босая, у нее всклокоченные волосы, к которым она не притрагивается гребнем. Она хочет, чтобы мы считали ее просто старой каргой. Но все равно видно, кто она на самом деле.
Харкорт заинтересовался.
— А кто она, по-твоему, на самом деле?
— Когда-то она была благородной дамой. Очень благородной. Такой благородной, что теперь не может этого скрыть. Кое-какие обороты речи, когда она не следит за собой, отдельные движения, манеры. На пальце у нее перстень с камнем, и она хотела бы, чтобы мы считали камень дешевой стекляшкой. Но я знаю, что это не так. Могу поклясться, что это рубин чистейшей воды.
— Откуда ты знаешь?
— Любая женщина тебе сразу скажет. Не мужчина — мужчины на такие вещи не обращают внимания.
— Надо будет взглянуть,— заметил Харкорт.— Хорошо, что ты мне об этом рассказала. А теперь пойдем, пора ужинать.
Ужин был готов, и аббат уже приступил к еде.
— Я слишком проголодался, чтобы дожидаться вас,— сказал он.— Садитесь и скажите, как вам понравится угощение. Наша приятельница Нэн — необыкновенно искусная повариха. Кому еще могло бы прийти в голову поджарить нарезанное мясо с натертым сыром, кусочками сала и травами, собранными в лесу, и все это как следует перемешать? Получилось очень вкусно.
И он снова набил полный рот.
— Этот старый козел уже почти такой же, как раньше,— сказал Шишковатый.
— Если не считать того, что у меня по всему телу зуд от твоей гнусной мази,— проворчал аббат.