Вариант единорога

Дэн допил кофе.

— У меня мелькнула мысль,— сказал он через несколько секунд.— А что, если кто-то так же поступает с нами: направляет, смотрит на мир нашими глазами... А мы ничего не знаем.

Том пожал плечами:

— Зачем бы им это?

— А зачем нам модуль? Может, они интересуются водно-мутьевыми потоками на данном типе планет... Или нашими опытами в области искусственного интеллекта. Да что угодно. Не угадаешь.

— Дай-ка я налью тебе еще кофе.

— Ладно, ладно! Прости мне мои заумные рассуждения. Я так тесно соприкоснулся с чувствами модуля, что вообразил себя на его месте. Все, уже прошло.

— Войк, что случилось?

Войк выпустил кверокуб и сместился по направлению к Доману.

— Тот, которого я только что фидировал, очень близок к осознанию моего присутствия. Ближе, чем кто-либо!

— Без сомнения, причина этому в аналогичных переживаниях, связанных с его собственным филируемым объектом. Весьма любопытно. Оставь его на время одного.

— Ладно. Однако занятный случай. Мне даже подумалось: а что, если и нас кто-то филирует?

Доман перигрюкнул.

— Зачем кому-то нас филировать?

— Не знаю. Да и откуда мне знать?

— Дай-ка я приготовлю тебе Б-заряд.

— Очень кстати.

Войк снова приник к кверокубу.

— Что ты делаешь?

— Да так, маленькая поправка, которую я забыл внести. Вот. Давай свой Б-заряд.

Они устроились поудобнее и начали фекулировать.

— Что ты делаешь, Дэн?

— Я забыл его освободить.

— Что?

— Предоставить ему полную свободу действий. Мне пришлось дать избыточную нагрузку на схемы, ограничивающие его свободу, чтобы они перегорели.

— Ты... Ты... Да. Конечно. Вот твой кофе. Глянь только на этот грязевой оползень!

— Да, Том, это и впрямь песня.

Прищелкивая от удовольствия, я сунул в измельчитель кусок подходящей породы.

 Приди ко мне не в зимней белизне

Она умирала, а он был самым богатым человеком в мире, но не мог купить для нее жизнь. И потому сделал, что мог,— построил дом. Единственный в своем роде, каких еще никогда не было. Ее перевезли туда в машине «скорой помощи», а затем десятки фургонов доставили мебель и прочие вещи.

Они были женаты немногим больше года, и тут ее сразила болезнь. Специалисты покачивали головами и назвали болезнь ее именем. Они давали ей от шести месяцев до года, а затем удалялись, оставляя рецепты и запах антисептических средств. Но он не был побежден. Такая обыденность, как смерть, не могла его победить.

Ведь он был гениальнейшим из физиков, когда-либо работавших в ATT до этого года Господня и президента Фаррара одна тысяча девятьсот девяносто восьмого.

(Когда ты с рождения неимоверно богат, тебя преследует ощущение личной никчемности, а потому, лишенный радостей изнурительного труда и нищеты, он принялся трудиться над собой. И сотворил из себя неимоверно ценную личность — величайшего физика, какого только знал мир. Ему этого было достаточно... пока он не встретил ее. Тогда он захотел гораздо большего.)

Ему не требовалось работать для ATT, но он извлекал из этого массу удовольствия. В его распоряжении было сложнейшее уникальное оборудование, чтобы исследовать область, особенно его интересовавшую,— Время и его убывание.

Он знал о природе Времени больше, чем кто-либо когда-либо живший на Земле.

Можно было сказать, что Карл Мейнос — это Хронос, Сатурн, сам Отец Время, ибо даже его внешность была такой: длинная темная борода и гибкая, похожая на косу трость. Он знал Время так, как не знал до него ни один человек, и обладал силой, волей и любовью, чтобы заставить его служить себе.

Как?

Адом? Он сам его спланировал. Добился, чтобы строительство завершилось менее чем за шесть недель, и единолично уладил для этого забастовку.

Что же особенного было в этом доме?

В нем была комната, такая комната, подобных какой не существовало нигде и никогда.

В этой комнате Время пренебрегало законами Альберта Эйнштейна и подчинялось законам Карла Мейноса.

В чем заключались эти законы и чем была эта комната?

Если отвечать в обратном порядке, то комната была спальней его возлюбленной Лоры, страдавшей лорамейносизмом — поражением центральной нервной системы, названным ее именем. Болезнь была чудовищно разрушительной: четыре месяца спустя после установления диагноза ее ожидал паралич. Через пять месяцев она ослепнет и лишится речи, а через шесть месяцев или самое позднее через год — умрет. И она жила в спальне, куда не было доступа Времени. Она оставалась живой там, пока он работал и боролся за нее. Возможно, это было потому, что каждый год снаружи был равен неделе внутри. Так устроил Карл, и работа оборудования обходилась ему в восемьдесят пять тысяч долларов в неделю. Но она останется жить и вылечится, во что бы это ему ни обошлось, хотя его борода изменялась с каждой неделей, которую проживала она. Он нанял специалистов, создал фонд для поисков средства от ее болезни, и каждый день он чуточку старел. Хотя она была моложе его на десять лет, разрыв в их возрасте быстро увеличивался. И все же он работал, чтобы затормозить ее комнату еще больше.

— Мистер Мейнос, ваш счет теперь достигает двухсот тысяч долларов в неделю.

— Я буду платить,— ответил он представителю энергетической компании. Под теперь равнялся в спальне только трем дням.

И он приходил туда и разговаривал с ней.

— Сегодня девятое июня,— сказал он.— Утром, когда я уйду, наступит Рождество. Как ты себя чувствуешь?

— Немножко трудно дышать,— ответила она.— А что говорят доктора?

— Пока ничего, — сказал он.— Они работают над твоей проблемой, но пока решение еще не намечается.

— Я так и думала. Наверное, его никогда не найдут.

— К чему такой фатализм, любимая? У всякой проблемы есть решение, а времени предостаточно — столько, сколько понадобится...

— Ты принес мне газету?

— Конечно. Так ты не отстанешь от времени. В Африке была коротенькая война, и на сцене появился новый кандидат в президенты.

— Пожалуйста, люби меня!

— Я люблю тебя.

— Нет. Это я знаю. Займись со мной любовью.

Они улыбнулись на то, как она избегала определенных слов, а потом он разделся и занялся с ней любовью.

А после наступила минута истины, и он сказал:

— Лора, я должен объяснить тебе положение вещей. Мы пока ничего не достигли, но над твоей проблемой работают лучшие невропатологи и нейрохирурги мира. С тех пор как я запер тебя... как ты поселилась тут, был еще случай, и больной уже умер. Но они многое узнали благодаря ему и продолжают узнавать все больше. Я принес тебе новое лекарство.

— Рождество мы проведем вместе? — спросила она.

— Если хочешь.

— Значит, проведем.

Он пришел к ней в сочельник, они украсили елку и развернули подарки.

— Ну и поганое же Рождество без снега,— сказала она.

— Такие выражения в устах дамы!

Однако он принес ей снег, и рождественское полено, и свою любовь.

— Я ужасна,— сказала она.— Иногда я самой себе невыносима. Ты делаешь все, что в твоих силах, но ничего не получается, и я терзаю тебя. Прости.

Роста в ней было пять футов семь дюймов, черные волосы. Черные? Абсолютно черные, до синевы, и розовые губы, совсем особенные — два прохладных коралла. Глаза напоминали безоблачные сумерки, когда угасающий день начинает голубеть. Руки у нее дрожали при каждом жесте, но жестикулировала она редко.

— Лора,— сказал он ей,— они работают, пока мы сидим тут. Ответ — излечение — придет со временем.

— Я знаю.

— Но ты думаешь, хватит ли времени. Его достаточно. Ты буквально застыла в неподвижности, пока снаружи все мчится вперед. Не тревожься, будь спокойна. Я верну тебя в мир.

— Знаю,— сказала она.— Просто иногда я... я отчаиваюсь.

— Не надо!

— Это от меня не зависит.