Страница 248 из 257
Тагоми уселся на скамейку, тяжело дыша после бега.
«Надо сосредоточиться на треугольнике,—сказал он себе, отдышавшись.— Забыть обо всем и считать. До десяти. Потом будоражащий возглас, “Erwache!”[69], например.
Все это идиотский сон наяву,— думал он.— Я впал в детство, увлекся ребячьими играми, отнюдь не такими невинными, как кажется. Ни Чилдэн, ни художник, создавший эту вещь, тут ни при чем. Во всем виноват я сам, моя жадность. К пониманию нельзя принудить».
Он медленно сосчитал до десяти и вскочил.
— Бред собачий! — бросил он.
«Туман рассеялся? Наваждение исчезло? — Он огляделся.— Вероятно. Вот когда можно по достоинству оценить меткое высказывание апостола Павла. “Видеть как бы сквозь тусклое стекло” — это не метафора, но мудрое предостережение о возможных нарушениях восприятия действительности. В общем-то, мы и в самом деле видим астигматически. Пространство и время — суть творения нашей психики, и когда они хоть на мгновение пошатнутся — это как острое расстройство вестибулярного аппарата. Мы внезапно кренимся, чувство равновесия исчезает, все кружится...»
Тагоми уселся, спрятал серебряный треугольник в карман пальто. «Надо пойти и взглянуть на то отвратительное сооружение — как его назвал прохожий? — многопутную дорогу Эм-баркадеро. Если оно не исчезло».
Но Тагоми боялся.
«Не могу же я здесь сидеть вечно,— убеждал он себя.— Надо двигаться, действовать! “Время— деньги”, как гласит американская поговорка.
Дилемма».
Два китайчонка, громко шаркая, шли мимо. С шумом вспорхнула стая голубей.
— Эй, мальчуганы! — окликнул их Тагоми и сунул руку в карман.— Подойдите сюда.
Мальчишки недоверчиво приблизились.
— Вот десять центов.— Тагоми бросил монетку.— Идите на Керни-стрит и поглядите, есть ли там велотакси.
— А дадите еще десять центов, когда вернемся? — спросил мальчуган постарше.
— Да,— сказал Тагоми,— Только вы должны сказать правду.
Мальчишки со всех ног припустили по дорожке.
«Если велотакси нет,— подумал Тагоми,— мне останется отыскать укромное местечко и застрелиться.— Он раскрыл портфель.— Револьвер на месте, значит, проблем не будет».
Мальчишки примчались обратно.
— Шесть! — крикнул один.— Я насчитал шесть!
— А я — пять! — воскликнул второй, задыхаясь после быстрого бега.
Тагоми дал каждому по монетке.
«Назад в офис. Окунуться в работу.— Он поднялся.— Долг зовет. Сегодня обычный трудовой день».
Он снова вышел на тротуар.
— Такси!
Из потока транспорта вынырнуло велотакси. Смуглое лицо рикши блестело от пота, грудь вздымалась.
— Да, сэр?
— В «Ниппон Таймс Билдинг»,— приказал Тагоми, устраиваясь поудобнее.
Изо всех сил нажимая на педали, рикша помчал его среди веломобилей и автомашин. Незадолго до полудня Тагоми вошел в «Ниппон Таймс Билдинг» и сразу позвонил Рамсею.
— Это Тагоми,— кратко сказал он.
— Доброе утро, сэр! Счастлив слышать вас! Мы уже начали беспокоиться. В десять я звонил вам домой, но ваша супруга сказала, что вы ушли...
— Беспорядок устранен?
— Полностью, сэр.
— Вы уверены?
— Даю слово, сэр.
Успокоившись, Тагоми повесил трубку и направился к лифту.
Войдя в офис, он позволил себе беглый осмотр. Рамсей не обманул —все чисто. Тагоми вздохнул с облегчением. Те, кто не присутствовал при вчерашних событиях, ни за что не догадаются, что здесь происходило еще недавно. Лишь линолеум пола хранит память...
В кабинете его встретил Рамсей.
— Ваша храбрость удостоена панегирика на первой полосе «Таймс»! — воскликнул он.— Там сказано...— Заметив выражение лица Тагоми, он умолк.
— Вначале о деле,— сказал Тагоми,— Как генерал Тедеки? То есть бывший мистер Ятабе?
— Он в пути. Летит в Токио секретным авиарейсом.— Рамсей скрестил средний и указательный пальцы от сглаза.
— А что с мистером Бэйнсом?
— Не знаю. Он заходил тайком и ненадолго, пока вы отсутствовали, но ничего не сказал.— Помедлив, секретарь добавил: — Возможно, вернулся в Германию.
— Ему было бы гораздо лучше на Родных островах,— задумчиво пробормотал Тагоми, обращаясь в основном к себе.— Ну и ладно. Все это касается старого генерала и тех, кто стоит за ним. Это вне моей компетенции. Мной и моим офисом просто воспользовались. Так было удобно и целесообразно. Я был их... как это называется? Крышей, ширмой, скрывающей истину.
«Как странно,— размышлял он.— Порой видимое служит лишь декорацией, скрывающей действительность. Вроде картонного фасада. И в этом, если постичь иллюзорность всего нашего мира, можно найти частичку сатори. Понять можно только целое. Ничего, даже иллюзию, нельзя отбрасывать. Какая грандиозная вырисовывается картина...» Появилась бледная, взволнованная Эфрикян.
— Мистер Тагоми, я к вам...
— Успокойтесь, мисс. Не надо так нервничать.— «Поток времени несет нас»,— подумал он.
— Сэр, в приемной немецкий консул. Хочет говорить с вами. Утверждает, что приходил раньше, но не застал...
Тагоми жестом приказал ей замолчать.
— Мистер Рамсей, напомните, пожалуйста, как зовут консула.
— Барон Гуго Рейс, сэр.
— Благодарю.— «Возможно, Чилдэн оказал мне услугу, не взяв револьвер обратно?» — мелькнула мысль.
Прихватив портфель, Тагоми вышел из кабинета.
В коридоре курил подтянутый, хорошо одетый белый. Коротко остриженные соломенные волосы, блестящие черные полуботинки, военная выправка. Тонкий женский мундштук слоновой кости в зубах. Он, никаких сомнений.
— Герр Рейс? — спросил Тагоми.
Немец поклонился.
— До сего дня я имел с вами деловые контакты по почте и телефону, но видимся мы впервые,—сказал Тагоми.
— Это честь для меня.— Рейс двинулся к нему.— Даже учитывая досадные обстоятельства...
— Надо думать.
Немец поднял бровь.
— Боюсь, «досадными обстоятельствами» вам тут не отделаться. Хрупкий сосуд моей души разбит — так будет точнее.
— Да, это ужасно.— Рейс покачал головой.— Когда я впервые...
— Прежде чем затянете литанию, позвольте мне сказать.
— Ну конечно.
— Я самолично пристрелил двух ваших негодяев.
— Полицейский департамент Сан-Франциско поставил меня в известность о происшествии.— Рейс выпустил облако сигаретного дыма,— Я побывал в участке на Керни-стрит и в морге. И конечно, прочитал интервью, данное вашими сотрудниками корреспондентам «Таймс». Все это весьма печально...
Тагоми молчал.
— Тем не менее,— продолжал Рейс,— не установлено никакой связи между хулиганами, учинившими здесь погром, и Рейхом. Германское правительство не имеет к случившемуся никакого отношения. Вы действовали совершенно правильно, мистер Тагори.
— Тагоми.
— Да, Тагоми. Давайте пожмем друг другу руки и забудем этот досадный инцидент. В нынешние трудные времена любая безответственная публикация может воспламенить умы, повредить интересам наших великих наций.
— Тем не менее на моей совести кровь, герр Рейс,— сокрушенно покачал головой Тагоми.— А кровь не чернила, ее не так легко смыть.
Консул был явно раздосадован.
— Я жажду забвения,— продолжал Тагоми.— Но вы не сможете мне его дать. И похоже, никто не сможет. Я собираюсь перечесть дневник знаменитого массачусетского проповедника Гудмена Мэзера. То место, где говорится о геенне огненной.
Консул вновь закурил, пристально глядя на Тагоми.
— Позвольте заверить вас, консул, что ваша нация дошла до крайней степени подлости. Вам знакома гексаграмма «Бездна»? Как частное лицо, а не как представитель японского правительства, я говорю: сердцу больно от ужаса. Грядет вселенская кровавая баня. Но даже сейчас вы не можете забыть свои мелкие, эгоистичные интересы. Соперничество с СД, не так ли? Решили все свалить на Кройца фон Меере? — Тагоми запнулся — сдавило грудь. «Астма,— мелькнула мысль,— Как в детстве, когда я сердился на мать»,— Я страдаю от болезни, которая не давала о себе знать многие годы,— пояснил он Рейсу,— Она приняла опасную форму в тот день, когда я услышал рассказ о деяниях ваших лидеров. Болезнь, увы, неизлечима. Вы тоже больны, сэр. Говоря словами Гудмена Мэзера, если я их правильно вспомнил: «Кайся, грешник!»?
69
Проснись (нем.).