Страница 215 из 300
Катриана нашла Алессана и Баэрда в самой известной гостинице Ардина. Она помнила, что стояла ясная ночь, обе луны были почти полными и поднялись высоко в небе. Ночной сторож в гостинице ухмыльнулся ей и попытался схватить, когда она проскользнула мимо него вверх по лестнице к комнате, которую он ей указал.
Она постучалась, и Алессан открыл, услышав ее имя. Его серые глаза, еще до того, как она заговорила, странно потемнели, словно он предчувствовал новое бремя или горе.
— Я иду с вами, — сказала Катриана. — Мой отец был трусом. Мы сбежали до вторжения. Я намереваюсь искупить его вину. Но я не стану спать ни с кем из вас. Я никогда не спала ни с одним мужчиной. Могу ли я вам доверять?
Лежа без сна в замке Борсо, Катриана в темноте покраснела при этом воспоминании. Какой невозможно юной она, наверное, показалась им тогда. Но ни один из мужчин не рассмеялся, даже не улыбнулся. Она этого никогда не забудет.
— Ты умеешь петь? — вот и все, что спросил Алессан.
Катриана снова уснула, думая о музыке, обо всех песнях, которые она пела вместе с ними за два года путешествий по Ладони. На этот раз ей снилась вода — она плавала в море, дома, и это было ее самым большим, самым сладким удовольствием. Нырять за раковинами летом, в сумерках, среди перепуганных рыб, чувствовать, как вода обволакивает тебя словно вторая кожа.
Потом без предупреждения, без всякого перехода, сон изменился, и она снова очутилась на мосту в Тригии, в сгущающейся зимней темноте, пронизанной ветром, более испуганная, чем могла себе представить. Винить следовало только саму себя, свою гордость, свое вечно гложущее, всепоглощающее, неумолимое стремление загладить их вину за то, что они сбежали. Она увидела себя снова, как взбирается и балансирует на перилах, увидела черную, стремительно несущуюся, бурлящую воду далеко внизу и услышала, даже сквозь громкий рев реки, стук собственного сердца.
И проснулась во второй раз перед самым кошмаром прыжка. Проснулась от стука в дверь, который во сне приняла за стук сердца.
— Кто там? — крикнула она.
— Дэвин. Ты позволишь мне войти?
Катриана резко села на постели и натянула верхнее одеяло до самого подбородка.
— В чем дело? — крикнула она.
— Собственно говоря, я и сам не знаю. Можно войти?
— Дверь не заперта, — ответила она наконец. Убедилась, что одеяла ее полностью закрывают, хотя в комнате было настолько темно, что это не имело особого значения.
Она услышала, как он вошел, но увидела только очертания его фигуры.
— Спасибо, — сказал Дэвин. — Знаешь ли, тебе следовало запереть дверь. Интересно, подумала Катриана, знает ли он, как сильно она ненавидит, когда ей говорят подобные вещи.
— Единственный человек, который может бродить сегодня по дому, — это наша хозяйка, а она вряд ли придет ко мне. Слева от тебя есть кресло.
Она услышала, как он нашел его и со вздохом откинулся на спинку мягкого кресла.
— Наверное, это правда, — ответил он обессиленным голосом. — И я прошу прощения, мне вовсе не следует учить тебя, как о себе заботиться.
Она пыталась уловить иронию, но не услышала ее.
— Мне удавалось неплохо справляться без твоего руководства, — мягко сказала она.
Он молчал. Потом сказал:
— Катриана, я честно не знаю, зачем я здесь. Сегодня у меня такое странное настроение. Мне так грустно, даже смешно.
В его голосе было нечто очень странное. Она мгновение поколебалась, потом, осторожно поправив одеяла, зажгла лучинку.
— Ты зажигаешь огонь в дни Поста? — спросил он.
— Как видишь. — Она зажгла свечу, стоящую у кровати. Потом, несколько жалея о своем ядовитом тоне, прибавила: — Моя мать зажигала одну свечу — всего одну, в память о Триаде, так она говорила. Но я поняла, что она имела в виду, только после встречи с Алессаном.
— Это странно. Так же делал и мой отец, — задумчиво произнес Дэвин. — Я никогда об этом не думал. И не знал, почему он так поступает. Мой отец был не из тех, кто объясняет.
Катриана повернулась и посмотрела на него, но он сидел, утонув в кресле, и крылья подголовника заслоняли его лицо.
— Напоминание о Тигане? — спросила она.
— Должно быть, так. Будто боги Триады не заслуживают полной преданности или соблюдения всех правил из-за того, что допустили такое. — Дэвин помолчал, потом прибавил задумчивым тоном: — Это еще один пример нашей гордости, не так ли? Той тиганской самонадеянности, о которой вечно твердит Сандре. Мы торгуемся с Триадой, качаем чаши весов: они отняли наше имя, а мы отнимаем часть положенных им обрядов.
— Наверное, ты прав, — сказала Катриана, хотя никогда так это не воспринимала.
Дэвин иногда высказывался в таком духе. Она не считала этот поступок выражением гордости или торговли, просто напоминанием самим себе о том, какая несправедливость была совершена. Напоминанием, как и голубое вино Алессана.
— Моя мать — женщина негордая, — заметила она, к собственному изумлению.
— А я не знаю, какой была моя мать, — сказал он сдавленным голосом. — Даже не знаю, могу ли я назвать гордым отца. Наверное, я о нем тоже знаю очень мало.
У него действительно был странный голос.
— Дэвин, — резко сказала Катриана. — Наклонись вперед. Дай мне посмотреть на тебя. — Она проверила одеяла: они накрывали ее до подбородка.
Он медленно наклонился вперед; свеча осветила его безумно растрепанные волосы, порванную рубаху и явственные царапины и следы зубов. Катриану охватил гнев, который постепенно сменился глубокой тревогой, которая не имела к Дэвину отношения. Во всяком случае, непосредственного отношения.
Она скрыла свои чувства за злым смехом.
— Она действительно бродила по дому, как я погляжу. У тебя такой вид, будто ты побывал на войне.
Он с усилием выдавил из себя улыбку, но его глаза оставались мрачными, она это видела даже при свече.
Это ее обеспокоило.
— В чем же тогда дело? — настаивала она с сарказмом. — Ты ее довел до бессилия и пришел сюда за добавкой? Могу тебе сказать…
— Нет, — поспешно перебил он. — Нет, не в этом дело. Это совсем не то, Катриана. Это была трудная ночь.
— Судя по твоему виду, трудная, — заметила она, вцепившись руками в одеяло.
Он упрямо продолжал настаивать:
— Не в этом смысле. Это так странно. Так сложно, думаю, я кое-чему здесь научился. Думаю…
— Дэвин, мне совсем не хочется выслушивать подробности! — Она рассердилась на себя за то, что подобные вещи заставляют ее так нервничать.
— Нет-нет. Не так, хотя да, вначале было так. Но, — он вздохнул, — по-моему, я узнал кое-что о том, что с нами сделали тираны. Не только Брандин и не только в Тигане. Альберико тоже. Они оба, и с нами всеми.
— Какое прозрение, — машинально пошутила она. — Наверное, она гораздо искуснее, чем ты воображал.
Это заставило его замолчать. Он снова откинулся на спинку кресла, и она больше не видела его лица. В наступившей тишине ее дыхание стало ровнее.
— Прости, — наконец произнесла она. — Я не хотела. Я устала. Сегодня мне снились плохие сны. Что ты от меня хочешь, Дэвин?
— Не знаю, — ответил он. — Наверное, просто хотел найти друга.
Снова Катриана почувствовала, что ее принуждают, и занервничала. Она подавила инстинктивное, нервное желание предложить ему пойти и написать письмо одной из дочерей Ровиго. Но ответила:
— В этом я никогда не была сильна, даже ребенком.
— Я тоже, — ответил он, снова наклоняясь вперед. Он привел волосы в некое подобие порядка. И сказал: — Но между нами есть нечто большее. Ты меня иногда ненавидишь.
Она почувствовала, как стукнуло ее сердце.
— Нет нужды обсуждать это, Дэвин. Я тебя не ненавижу.
— Иногда ненавидишь, — настаивал он тем же странным, упрямым тоном. — Из-за того, что произошло во дворце Сандрени. — Он помолчал и прерывисто вздохнул. — Потому что я был первым, с кем ты занималась любовью.
Она закрыла глаза. Безуспешно попыталась сделать так, чтобы это последнее предложение не было произнесено.