Страница 271 из 280
Эрик представил себе обезумевшие от страха толпы людей, вышедших на улицу, чтобы поддержать такую политику, влиятельных комментаторов, дельцов, политиканов… На правительство оказывают давление, это так. Но в какой степени это давление управляемо? «Домашние Компании» более всего заинтересованы в защите своей собственности от вооруженных посягательств, в безудержном производстве оружия ради извлечения громадных прибылей, в том, чтобы приучить граждан к мысли, будто ими управляет государство, в котором изрядная доля власти принадлежит им самим. А Гермес пусть хоть провалится в преисподнюю, им плевать.
«Но почему тогда отец уговорил меня выступить с речами, неугодными властям? — подумал он. — У него была какая-то своя цель. Тогда я был слишком нетерпелив и рассержен, чтобы прощупывать его. Я испытывал естественное чувство протеста. Но теперь вижу, что наш с ним разговор еще далеко не окончен».
У Эрика больше не было сил соблюдать фальшивую вежливость.
— Сударыня! — вскричал он. — Все эти доводы затасканы до полной потери какого-либо смысла. Они превратились не более чем в лозунги. Давайте забудем о них. Неужели мы с вами безнадежно расходимся, или же соглашение все-таки возможно?
— Вы не очень-то дипломатичны в выражениях.
— Моя еда остывает, — заявил Эрик и принялся за жаркое.
Леннарт поковырялась в тарелке.
— Н-ну… Что ж, если вы твердо решили говорить без обиняков…
— Затем мы и встретились здесь, не так ли? Валяйте.
— Ну, тогда все очень просто. Если вы не станете высовываться, откажетесь от новых публичных выступлений, проявите готовность и принудите своих приверженцев к сотрудничеству с нами ради общей конечной цели, если вы докажете, что способны на это, тогда, наверное — не наверняка, а лишь наверное, — со временем мне удастся уговорить верховное командование принять вас на службу на первоначальных условиях.
«Новая проволочка. И причиной ей стал я сам по наущению отца. Зачем ему это?»
— А что будет в противном случае? — спросил Эрик. Леннарт пошла красными пятнами.
— Вы не можете рассчитывать на то, что Содружество вечно будет давать приют и оказывать помощь человеку, злоупотребляющему его гостеприимством.
Эрик ухмыльнулся.
— Не буду тратить времени на синтаксический разбор этого предложения, сударыня. Но не премину громогласно задать вопрос о том, что, собственно, представляет собой «Содружество». Частное лицо, к которому пришло в гости другое частное лицо? Или державу? В таком случае, кто составляет ее правительство, у кого подлинная власть? И почему тут приняли нас? И почему им не нравится, когда я высказываю точку зрения, отличную от их собственной, и делаю ее достоянием широкой гласности? Я полагал, здесь демократия.
Ну довольно, — он поднял руку. — Я не хочу вас злить и готов взглянуть правде в глаза. Вы признаете, что прежде всего я обязан заботиться о Гермесе, и если освобождение Гермеса не станет одной из целей войны, то мне и моим людям незачем в ней участвовать. Но я согласен проводить эту мысль более спокойно, высказывая ее не народу, а членам кабинета министров, председателям корпораций и профсоюзным вождям.
Леннарт немного расслабилась.
— Вероятно, это приемлемо.
— Одна мелочь, — продолжал Эрик. — Ваши власти реквизировали космический корабль, принадлежащий компании моего отца. Я хочу, чтобы его отдали мне и приписали к моему отряду.
— Зачем? — удивилась Леннарт.
— Да просто так. Это корабль отца, и мною движет сыновний долг.
«На самом деле это Койя уговорила меня проявить настойчивость. „Через пень-колоду“ принадлежит не ван Рейну, а Дэвиду. Хотя… быть может, это старина Ник настроил ее на такой сентиментальный лад? Ведь у „Через пень-колоду“ возможностей больше, чем у многих других кораблей».
Леннарт сжала пальцами вилку.
— Это еще один вопрос, который нам с вами надо решить сегодня же, — сказала она; — На Земле знали, кто ваши родители, но надеялись, что мастер ван Рейн не окажется вам так уж дорог. Вы же никогда не виделись с ним. Поначалу казалось, что наши надежды оправдываются. Но вы вдруг начали сотрудничать с ним, и это, несомненно, произошло после ваших тайных контактов. Мы очень разочарованы.
— Почему? Или я должен был отречься от него? Разве я обязан давать отчет о том, куда я пошел, с кем виделся, откуда вернулся? Разве ван Рейн — не уважаемый гражданин Содружества?
— Только формально, адмирал Тамарин-Асмундсен, только формально. На деле же он оказывает пагубное влияние. Иными словами, он в первых рядах борцов с растущим засилием государства. Кроме того, время от времени он лишает «Домашние Компании» лакомых кусочков.
— Как-нибудь на досуге вы мне это растолкуете, сударыня, — примирительно сказал Эрик. — Сначала давайте разберемся с вышеупомянутым кораблем. Можете отнести эту просьбу на счет моего провинциализма: мы в колониях всегда жаждали чего-то осязаемого.
Леннарт задумалась.
— Так за корабль будете отвечать вы, а не он?
— Совершенно верно. Я устрою так, что его придадут флоту Гермеса. Значит, корабль будет принадлежать Содружеству, когда наши силы объединятся.
«Если объединятся», — подумал он.
— Хм… не вижу серьезных препятствий. Это не моя епархия, но я могу внести предложение. А вы, в свою очередь…
— Да, я прекращу агитацию, — ответил Эрик, набивая рот. Пища снова обрела вкус. Леннарт может весь обед читать ему лекцию, но вряд ли стоит слушать ее слишком внимательно. Лучше помечтать о том, как он в один прекрасный день привезет сюда Лорну.
Николас Фолкейн появился на свет в особняке своего прадеда в Дельфинбурге, который в те дни плыл по Коралловому морю над обломками, оставшимися после какого-то древнего морского сражения. Роды были долгие, потому что плод оказался слишком крупным для своей изящной матери. Поскольку муж был в отъезде, Койя не принимала никого, кроме врачей, которые нередко замечали на ее лице легкую улыбку, будто призывавшую Вселенную смирить свою гордыню.
Койя была рада ребенку. Она нянчилась с ним, когда в ее комнату, будто буря, ворвался ван Рейн.
— Хо-хо, хо-хо, ура! — загремел старик. — Позд-черт возьми-равляю! Это и есть наш младенец? Ну и бутуз. Видно породу. Неважно чью. Может, Адамову? В этом возрасте все они — сморщенные красные червяки. Как ты себя чувствуешь?
— Я совсем извелась, — пожаловалась Койя. — Мне разрешат вставать только завтра.
— Мне есть чем тебя утешить, — сценическим шепотом сообщил ей ван Рейн и извлек из-за пазухи бутылку бренди.
— Э… я не знаю… А почему бы ему не начать учиться этому сызмальства? Спасибо, Гунунг-Туан. — Койя надолго припала к бутылке.
Ван Рейн разглядывал ее бледное лицо, глаза, казавшиеся слишком большими, черные волосы, лежащие на подушках.
— Извини, что не пришел раньше. Дела не пускали.
— Должно быть, важные.
— Не для меня, а для моего партнера. Мелкий торговец, который поставляет мне одну инопланетную пряность. Юла. Ты когда-нибудь слыхала о ней? На мой вкус она не лучше шоколадного мыла, но на Цинтии ее любят. Война и запрет на торговлю грозят купцу разорением. Из-за этих дурацких антитрестовских законов я не могу дать ему заем по телефону. Или, может, ему надо было ползти на брюхе к властям и выпрашивать сухую корку, nie? Вот мы и встретились, поговорили, и теперь дело в шляпе.
— Это было очень мило с твоей стороны.
— Нет, нет. Ба! Сейчас плохие времена, и настают еще худшие. Если мы не станем держаться друг друга, нам и вовсе не за что будет держаться. Не обращай внимания на всю эту чепуху. Как ты себя чувствуешь, пичуга?
Койя уже давно смирилась с тем, что дед, обращаясь к ней, использовал прозвище, которым наградил внучку еще в младенчестве.
— Прекрасно. Час назад звонили мои родители. Велели передать тебе привет.
— Ну, так отдай им его обратно, — ван Рейн обошел комнату. Вливавшийся в окно солнечный свет волнистыми сполохами играл на стене у него за спиной. — Они славные люди, но, как и все их поколение, не понимают, что образ — еще далеко не все. Мы, земляне, слишком долго умничали.