Страница 8 из 9
Шатилов развел руками и, притворно вздохнув, провозгласил:
— Ну вот, почти всех женщин разобрали. Как тут не запить от такой жизни?
Он налил себе и Никитину. Сергей, одним махом опрокинув рюмку, уставился на танцующих мрачным и злым взглядом. Глаза его покраснели, было видно, что алкоголь сильно подействовал на него. И подействовал не самым лучшим образом. В нем явно чувствовалась агрессия, готовая вырваться наружу в любой момент, лишь только появится объект для ее выброса.
В это время в комнату вернулась Маша, к которой тут же подскочил Шатилов и, кривляясь, опустился перед ней на одно колено, приглашая на танец. Маша нехотя положила руку ему на плечо, и они тоже присоединились к танцующим.
— Так что Люба? — спросил ее муж.
— Ее нет дома, — пожав плечами, ответила Маша. — Просто не знаю, где она может быть.
— Топиться, наверное, побежала, — сострил Шатилов.
Никитин при этих словах резко поднялся, подошел к Оксане и рывком потянул ее со стула в круг.
— Ты что? — возмутилась она. — Полегче нельзя? Я вообще-то не собиралась с тобой танцевать!
— А тебя и не спрашивают, — отрезал тот.
Тут забеспокоился даже Шатилов, примиряюще сказав:
— Серег, хорош, в самом деле, чо ты?
Никитин немного успокоился и уже повежливее пригласил Оксану. Та с недовольным выражением лица пошла с ним. В центре на абсолютно несгибающихся ногах двигался словно аршин проглотивший Добрынин. Лавриненко же, видимо, пытаясь развлечь саму себя, прижималась к нему, гладила по спине и даже издавала вздохи. Невообразимо прямой и напряженный Ювеналий с каменным лицом продолжал мерно ее вертеть. Наконец танец закончился, и все вернулись к столу.
— Эх, харашо! — воскликнул разгоряченный Айрапет. — Теперь самое время еще выпить и под быструю музыку потанцевать.
— Лезгинку спляши! — бросил ему сидевший набычившись Никитин.
— А спляшу, что такого, э? — весело откликнулся полный оптимизма Варданян. — Думаешь, раз я армянин, то лезгинка плясать не умею? Хочешь, тебя научу, дарагой? — подмигнул он Никитину.
— Я тебя сам чему хочешь научу, — пробурчал тот и стал разливать водку по новой.
В этот момент прозвенел звонок.
— Это за тобой, Серег, — кинул Шатилов.
— Чо это за мной-то?
— Буянишь много. Олег ментов вызвал.
— Чего-о-о? — Никитин агрессивно воззрился на Губина.
Но хозяин дома, не снимая с лица улыбки, коротко пояснил:
— Юмор.
— Чего-о-о? — пуще прежнего взвился Никитин.
Тут Маша, проговорив: «Слава богу, это, наверное, Люба», — пошла открывать дверь. Но ее предположения оказались неверными — очень скоро в комнату вошел человек лет тридцати с добродушным круглым лицом, который воскликнул при входе:
— Чего шумим, а драки нет?
— Ща будет! — пообещал Никитин, нехорошо глядя на вновь прибывшего.
— Ты бы лучше, Никитин, зачет наконец сдал, — вздохнул гость. — Третий месяц уже «хвост» висит. Я тебе делаю поблажку: выучи только времена. Остальное — бог с тобой, все равно не осилишь. Бутылку поставишь, я тебе, так и быть, черкну закорючку.
— Это он может! — сказал Шатилов, прижимая руки к груди. — Вы не думайте, Валерий Григорьевич, что он пьяный, он все соображает. И английский он выучит… За бутылку.
— Под «бутылкой» имеется в виду виски, — с улыбкой уточнил Валерий Григорьевич.
— Вис-ки-и-и? Да вы чо? — протянул Никитин. — Я сам его сроду не пил! Давайте «Анапу», а?
— Торг здесь не уместен, — продолжая добродушно улыбаться, сказал Валерий Григорьевич.
— А вы, Валерий Григорьевич, в Англии были, да? — подлизываясь, спросил Шатилов, накладывая себе салат.
— Был, — коротко ответил тот, присаживаясь на уголок стола.
— А еще?
— А еще, Шатилов, я был молодым и рьяным, только поэтому я вам кое-что прощаю.
Валерий Григорьевич, строго посмотрев на Дмитрия и Сергея, повернулся к Оксане Комоловой.
— Ты придешь заниматься завтра? — спросил он.
— Может быть, пропустим, Валерий Григорьевич? — тихо ответила та. — Праздник все-таки.
— Ну, кому праздник, а кому работа, — усмехнулся мужчина.
— Эх, как вы много работаете, Валерий Григорьич! — с наигранным восхищением протянул подхалим Шатилов.
— Тебе, кстати, советую начать делать то же самое, — откликнулся тот. — Трудотерапия — как раз то, что вам с Никитиным нужно.
— Так ведь мы учимся, Валерий Григорьич, — приняв безмерно усталый вид, вздохнул Шатилов. — Когда ж еще работать?
— В таком режиме, как вы учитесь, можно одновременно числиться в трех вузах, да еще и работать. И нигде вашего отсутствия не заметят.
— Ну уж, вы про нас так говорите, будто мы с Серегой дебилы какие, — обиделся Шатилов. — Есть некоторые, кто и похуже нас учится.
— Да. Именно их и называют дебилами, — отрезал Валерий Григорьевич и повернулся к Губину.
— Ну что, Олег, понравился тебе «Ван дер Грааф Генератор»?
Губин сделал серьезное лицо, повернулся к шкафу, в котором аккуратно стояли компакт-диски, нашел нужный и с видом эксперта протянул:
— Немного мрачновато. Но тексты ничего, я пробовал переводить.
— Тексты замечательные, — поддакнул преподаватель, забирая диск. — Питер Хэмилл — это же герцог арт-рока! Ну а у тебя чего-нибудь нового не появилось?
— Прикупил недавно «Койл» в магазине по случаю.
— А это что такое?
— Вот послушайте, может быть, понравится. Они электронщики альтернативные, с эпатажиком кое-каким, там всякое ненормативное извращенчество, рассказики, запрещенные к продаже в Британии, пуканье в сортирах, голубизна и прочее.
— Фу, — скривился Валерий Григорьевич. — И ты такое слушаешь?
— Нет, там интересно. Декаданс, тексты — что-то типа Рембо. Они на него даже ссылаются.
— Ну ладно, давай, расширю свой кругозор, — согласился преподаватель. — А что это у тебя? — он полез в шкаф. — Ух ты, а я не слышал этого Боуи!
— Девяносто девятый, — прокомментировал Губин. — Жуть, серость полная, совсем свихнулся мужик на старости лет. Впрочем, если хотите, возьмите.
— Возьму, возьму. А тебе подкину на днях нового Фриппа. Идет?
— Безусловно, — отреагировал Губин.
Преподаватель английского убрал диски к себе в пакет, кинул взгляд сначала на двух оболтусов, развалившихся на диване, потом на Оксану, церемонно попрощался с Машей, прильнув губами к ее ручке, и вышел в прихожую. Когда за ним закрылась дверь, Никитин презрительно процедил:
— Пидарас. Может, догнать его? — посмотрел он на Шатилова.
— Зачем?
— По репе настучать.
— Да успокойся ты, Серега! Сегодня Рождество все-таки, — ответил Губин. — К тому же Садальский — нормальный мужик. Чего ты на него взъелся? Он тебе, по-моему, всегда зачеты ставил за просто так.
— Ага, за просто так! Бутылку «Гжелки» ему поставишь, он и распишется. А то — виски, виски!
— С твоими знаниями другой тебе и за ящик коньяка оценку не поставит, — отрезала Оксана.
— Фу-ты ну-ты, какие мы умные! — снова взъярился Никитин. — А чего же ты у него торчишь, дополнительно занимаешься?
— А мне с ним общаться интересно.
— Ага, музычку всякую заумную послушать. Вот Эй-Си-Ди-Си — это я понимаю. А то Олег давал мне послушать — я уж не помню, как называется, — уши вянут от их гнусавости.
Никитин скривил кислую физиономию, свидетельствовавшую о высокой степени отвращения, возникшего у него в результате прослушивания музыки, любимой филофонистом Губиным.
— Что ты ему давал-то? — спросила Антонина у Олега.
— Джетро Талл, по-моему, — вспомнив, ответил Губин.
— А, ну все понятно, — усмехнулась Лавриненко. — Слушай, Олег, а что за мужик сейчас приходил?
— Преподаватель наш по английскому языку, Валерий Григорьевич Садальский, — ответил тот. — Он и у меня преподавал, и у Машки сейчас.
— Интересный тип, — процедила Антонина.
— И неженатый, — поддакнула Маша.
Никитин вдруг остановил свой взгляд на Лавриненко, и его осенило:
— А вот Тонька мне с английским все и срастит. За меня зачет сдаст, с Садальским по тихой договорится, и все, — он многозначительно подмигнул Лавриненко. — Ты ж на него явно запала. Так вперед!