Страница 7 из 45
Тогда он извлек из ящика изрядно потертый желтый конверт, где лежали все имеющиеся данные по «Нексусу–шестому».
Мисс Марстен была, как всегда, права. «Нексус–шестой» имел два триллиона составных элементов и свободу выбора в поле десяти миллионов возможных типов мозговой деятельности. Андроид с таким мозговым блоком может за 0,45 секунды сформировать любую из четырнадцати базовых реакций. Да, такого анди не расколешь никаким интеллектуальным тестом. Что, в общем–то, не фокус — интеллектуальные тесты не страшны ни одному из современных андроидов, на такую ерунду попадались только грубые, примитивные модели семидесятых годов прошлого века, поголовно утилизированные десятки лет назад.
А уж что касается андроидов с «Нексусом–шестым», они превосходили по интеллекту очень и очень многих людей. С точки зрения грубо–прямолинейной, прагматической они стояли на более высокой ступени развития, чем большая (хотя далеко не лучшая) часть человечества. Плохо это или хорошо, но только некоторые слуги стали посметливее своих хозяев. Однако теперь появились новые, принципиально иные методики сравнения, кто кого выше. К примеру, тот же самый тест Фойгта–Кампфа. Ни один, даже самый интеллектуально одаренный андроид не был способен на мерсеритское слияние, легко доступное любому человеку — от высоколобых интеллектуалов до самого последнего недоумка.
Рика, как и очень многих людей, занимал вопрос: почему, собственно, самый умный андроид так безнадежно пасует перед тестом на измерение эмпатии? Судя по всему, эмпатия существует только в человеческом обществе, тогда как ту или иную степень интеллекта можно обнаружить у любых животных, ну, хотя бы у пауков. Надо думать, это связано, в частности, с тем, что способность к состраданию основывается на полноценном групповом инстинкте; существо, живущее по преимуществу в одиночку — тот же, к примеру, паук, — совершенно в ней не нуждается. Более того, способность к состраданию сделает паука значительно менее жизнеспособным, заставив его осознать, что попавшая в паутину муха — живая и хочет жить ничуть не меньше него. Поэтому все хищники, в том числе и высокоразвитые млекопитающие вроде кошек, начисто лишены этих качеств, в противном случае они попросту сдохли бы от голода.
Так что способность к состраданию, решил он, возможна только у травоядных животных, да, может быть, у тех всеядных, которые могут переходить на чисто растительную диету. И все потому, что сострадание размывает грань между охотником и добычей, между победой и поражением. Как в слиянии с Мерсером, где все вместе совершают восхождение, а потом, по завершении очередного цикла, вместе проваливаются в трясину могильного мира. Странным образом такая, казалось бы, бескорыстная вещь, как эмпатия, оказывается оружием в борьбе за выживание, и оружием обоюдоострым. Когда одно живое существо ощущает радость, некая доля этой радости передается всем существам, способным к эмпатии, однако ровно так же страдание одного существа отбрасывает мрачную тень на всех остальных. Эмпатия благотворна для выживания стадных животных вроде человека и была бы абсолютно губительна для ястреба или кобры.
Надо понимать, человекоподобный робот являлся по сути своей хищником–одиночкой.
Во всяком случае, Рик предпочитал считать их таковыми — это делало его работу более–менее терпимой. Нейтрализуя — убивая — очередного андроида, он не нарушал главной заповеди Мерсера. Не убий, аще не убийцу , сказал Мерсер в первый же год, когда на Земле появились черные ящички эмпатоскопов. По мере развития мерсеризма в полномасштабное религиозное учение концепция убийцы все разрасталась и усложнялась. Теперь это было абсолютное зло, цепляющееся за дырявый плащ старика, из последних сил бредущего к далекой, неведомой вершине, однако и природа, и внешний облик этого зла оставались совершенно неясными. Мерсерит не понимал зло, а чувствовал — иными словами, он был волен обнаруживать присутствие малопонятных «убийц» везде, где ни пожелает. Для Рика Декарда наидостовернейшим воплощением туманного понятия «убийца» был беглый человекоподобный робот, убивший своего хозяина, интеллектуально превосходящий большую часть людей, равнодушный к животным и не способный испытывать радость или сострадание по поводу успеха или горя других живых существ.
Мысль о животных напомнила Рику про страуса в витрине зоомагазина. Отложив на время спецификации мозгового блока «Нексус–6», он взял из баночки щепотку «Нюхательной смеси миссис Сиддонс 3+4» и задумался. Затем взглянул на часы, убедился, что время еще есть, поднял трубку настольного видеофона и попросил мисс Марстен связать его с зоомагазином «Веселый песик» на Саттер–стрит.
— Сейчас, сэр, — сказала мисс Марстен, открывая телефонный справочник.
Да нет, не может быть, чтобы эти живодеры надеялись получить за своего страуса такие бешеные деньги, думал Рик. Наверняка они считают, что покупатель сдаст в качестве частичной оплаты какое–нибудь свое животное, как это делали когда–то с автомобилями.
— Зоомагазин «Веселый песик», — объявил сочный мужской голос, и на Риковом экране появилось крошечное жизнерадостное лицо. Было слышно, как в магазине завывает какое–то не очень веселое животное.
— Этот страус у вас на витрине, — сказал Рик, рассеянно поигрывая керамической пепельницей, — какой за него нужен первоначальный взнос?
— Ну, — сказал продавец, берясь за блокнот и карандаш, — давайте посмотрим. Тридцать процентов вперед. Но возможны варианты… — Он ненадолго задумался. — Позвольте спросить вас, сэр, вы не думаете сдать что–нибудь в счет оплаты?
— С этим я не совсем еще решил.
— Мы могли бы дать вам рассрочку на тридцать месяцев, — предложил продавец. — С низкой, смехотворно низкой кредитной ставкой шесть процентов в месяц. Тогда после весьма умеренного начального платежа ваш ежемесячный взнос составит…
— А почему бы вам не снизить цену? — прервал его Рик. — Сбросьте две тысячи, и я не буду ничего вносить взамен, расплачусь наличными.
Дэйв Холден, думал он, временно выпал из обращения. Это может заметно поправить мои дела — если только месяц не окажется пустым.
— Сэр, — сказал продавец, — наша цена и так на тысячу долларов ниже каталожной.
Проверьте сами в своем «Сидни», я подожду. Я хочу, чтобы вы лично убедились в разумности нашей цены.
Суровые ребята, подумал Рик, такие не уступят. Однако нужно было продолжать начатую игру. Он достал из кармана сильно помятое приложение к «Сидни», нашел раздел «Страус» с подразделами «самка — самец», «молодой — старый», «здоровый — больной», «новый — б/у» и пробежал глазами по ценам.
— Новый, самец, молодой, здоровый, — гордо сообщил продавец. — Тридцать тысяч долларов. — Он держал в руке точно такую же, разве что почище, брошюру. — Как вы сами видите, мы просим ровно на тысячу меньше каталога. Так вот, ваш первоначальный взнос составит…
— Я еще подумаю и перезвоню вам, — сказал Рик и потянулся к аппарату, чтобы прервать связь.
— Извините, — заторопился продавец, — а как вас звать?
— Фрэнк Мэриуэлл, — без запинки соврал Рик.
— А какой у вас адрес, мистер Мэриуэлл? Это на случай, если, когда вы позвоните, меня не будет на месте…
Рик ляпнул первый попавшийся адрес и положил трубку видеофона на рычаг. Двадцать девять тысяч, думал он, это ж просто с ума сойти. И ведь кто–то купит, обязательно. Есть люди, для которых такие деньги просто тьфу.
— Мисс Марстен, — сухо сказал он, сняв трубку, — дайте мне внешнюю линию. И не слушайте, пожалуйста, этот разговор, он конфиденциальный.
— Хорошо, сэр. — Мисс Марстен негодующе передернула плечами. — Можете набирать, сэр.
Она ушла с линии, оставив своего начальника наедине с внешним миром.
Рик набрал — по памяти — номер мастерской, где он заказывал когда–то своего эрзац–барана. На экранчике видеофона появился представительный господин в халате и шапочке хирурга–ветеринара.
— Доктор Макрей, — представился эрзац–ветеринар. — Чем могу быть полезен?