Страница 226 из 229
Крепко сжимая дуару одной рукой, другой он схватился за кабель и воткнул разъем в чувствительное местечко на корпусе у стыка грифов. Из дуары хлынули сокрушительные световые волны, расширились золотым нимбом, окутали колоссальный овоид. Кабель корчился, точно питон в менопаузе, но дуару музыкант из рук не выпустил. Эх, беруши бы...
А ведь в прошлом он не раз задавался вопросом, как бы звучала его музыка, если ее как следует усилить и пропустить через пару хороших динамиков.
Глава 25
Первые сокрушительные аккорды песни Элис Купер «Эй, дурак!», слегка подрихтованные Джон-Томом с учетом ситуации, исторглись из монолитов. Потрясенного Хинкеля они напрочь оторвали от земли, и он кувыркался в воздухе, пока его полет не был оборван густым терновником.
Безголосые приспешники, бешено хлопая крыльями, пытались удержать рубеж, но против динамиков величиной с автобус у них не было ни единого шанса.
Усиленная до невозможности чаропесня сдувала их, как осенние листья. Ей нипочем были и убогая музыка, и атрофированные мышцы.
Однако каким-то чудом призраки сумели остановить ретираду. Плеща крыльями, словно пародируя стаю растрепанных колибри, они перестроили ряды и бросились освобождать воеводу из колючей тюрьмы. Благодаря боязни поражения эти духи прошли через вечность, и та же боязнь поражения стала для них мощной поддержкой. Они снова запели, но им не удалось потеснить чаропевца ни на шаг.
Результатом стал музыкальный пат чуть ли не космических масштабов.
Джон-Том, как бы виртуозно он ни играл, отогнать недругов не мог. Союз его чаропения и потустороннего усилителя встретился с равной по силе решимостью самых величайших неудачников в истории музыки. Вскоре битва выродилась в состязание — у кого выносливее руки и легкие.
Хинкель получил передышку, выбрался из терновника и вновь возглавил хор бездарей. Его внешность, как и у многих рок-музыкантов, была обманчива: в костлявом теле таились громадные запасы сил и энергии.
Джон-Том понял, что надо искать выход из тупиковой ситуации. Необходимо новое оружие, подкрепление, на которое у противника не найдется контрсредств.
Тут бы сгодился хор китов, но их песнями командует Хинкель, и вдобавок китам не подобраться достаточно близко к берегу. Принцессы съежились на песке, они слишком ошеломлены, чтобы рассчитывать на их содействие. Вот если бы здесь были Банкан, Ниина и Сквилл... Они тоже чаропевцы, этого у них не отнимешь. Но дети в сотнях лиг отсюда. В музыкальном плане Джон-Том сейчас один в поле воин. Впрочем, помощник все-таки есть, хотя его музыкальные способности, увы, оставляют желать лучшего.
Не прекращая игры, он сделал перерыв в пении.
— Мадж!
Успевший развалиться на песочке, выдр изогнулся всем телом, посмотрел на друга.
— Че такое, чувак? У тебя ж все прекрасно получается.
— Надо еще прекраснее! Мадж, я пока ни разу не обращался к тебе с такой просьбой, хотя у тебя два музыкально одаренных детеныша. Ты на чем-нибудь играешь?
— Е-мое! Я? — Выдр заморгал. По его меху бежала рябь от музыки друга, как от сильного порывистого ветра. — Не, кореш, я предпочел оставить это дело соплякам.
— Неужели совсем ни на чем? — едва слышался в космической какофонии голос Джон-Тома.
— Ну-у... — Выдр поразмыслил. — Кой-че за душой имеется. Правда, хвастаться этим я не люблю — вдоволь у меня других достоинств. Када подворачивается барабан, я не упускаю случая на нем попрыгать.
Джон-Том воодушевился: ударный контрапункт — как раз то, что нужно. К сожалению, он не располагал необходимым инструментом, и недосуг было заказывать его благожелателю из другого измерения.
Иными словами, рассчитывать, как обычно, приходилось только на себя.
— Простенький, прямолинейный ритм, — сказал он выдру. — Чтобы только подчеркнуть игру дуары, поддержать меня!
Он снова запел, на ходу изобретая стихи на мелодию Купер. В сравнении с вещами, которые он раньше пытался переложить на чаропесни, это колдовство выглядело совсем простеньким.
Все это время от дуары шел фиолетовый дым с синеватым оттенком. И вдруг облако начало шириться, расти. Джон-Тома это встревожило, он не знал, что теперь делать, — разве только замолчать.
Облако расползалось, набухало. Чаропевец уже готов был прекратить игру, но тут дым рассеялся, и выяснилось, что сомнения были напрасны — он добился успеха.
Даже, быть может, чрезмерного.
Появился всего лишь барабан, голубой, с хромированными боками тимпан, зато по габаритам ему не было равных — он лишь чуть-чуть уступал шлюпке. Мадж поднялся и зашагал, кренясь под громовым музыкальным шквалом, который по-прежнему рвался из колонок.
— Вот это да! — сверкая глазами, воскликнул он. — Барабанчик как раз для меня!
Выдр с неподражаемой ловкостью вскарабкался по боку инструмента и встал на крепкий, величиной с танцевальную площадку верх. Скинул с себя лук, колчан, куртку, жилетку, штаны, башмаки — остался в одной шерсти. Джон-Том дал отмашку, Мадж набрал полные легкие воздуха и пустился в дикий, маниакальный пляс, со всем темпераментом, которым природа наградила одних лишь выдр. Танец этот дышал ничем не скованным восторгом, страстью, нестареющей и даже невзрослеющей жизнью. А еще в нем был ритм, столь необходимый Джон-Тому. И ритм этот, как пресловутая последняя соломинка, что сломала хребет верблюду, решил исход противостояния.
Мадж отбивал сумасшедшую чечетку на бробдиньягском барабане, гигантские динамики исторгали усовершенствованную Джон-Томом куперовскую классику — и вдруг кладбищенская свита Иеронима Хинкеля взорвалась, разлетелась в клочья. Посыпались перья, лохматые клочки кожаных перепонок, кусочки инструментов.
Хинкель осыпал опростоволосившихся прихвостней площадной бранью; сам он ухитрился остаться на месте, вонзив пальцы в песок. Сейчас его пение мало чем отличалось от истошного визга. Гитара повисла на вершине дерева бесформенным комом из струн и фанерного крошева. Губную гармонику, расплющенную в листок, вместе с хором унес на юг поднятый колонками ветер.
Солдаты и принцессы вцепились кто во что, а над ними ревела музыка, сотрясая остров до самого основания. Нечто подобное Джон-Том уже видел на паре-тройке концертов. Стоило ли удивляться, что он испытывает мощный душевный подъем?
— Умоляю, хватит! — еле расслышал он в грохоте музыки сорванный писклявый голос.
Хинкель начисто выдохся, одежда его превратилась в лохмотья. Из последних сил он держался за согнувшееся деревце. Тощее тело вытянулось параллельно земле и пестрым флажком трепетало под музыкальным ветром; казалось, стоит прибавить громкости на децибел, и горе-солиста унесет прочь.
Джон-Том дал струнам дуары покой, и гром утих. Волоча за собой черный провод, чаропевец поднялся пологим склоном, и вот он стоит над избитым и поверженным музыкантом. Хинкель лежал на боку, цыплячья грудь вздымалась и опадала, как кузнечные мехи.
— Даешь клятву? Никаких пакостей, никаких краж?
Хинкель энергично, затравленно закивал:
— Хорошо.
Джон-Том выпустил последний грозный перебор, отчего хныкающий противник скорчился в позе эмбриона, и переместил дуару на спину. Впервые ее корпус до того разогрелся, что жег пальцы. Правда, раньше она и не знавала столь мощного усиления.
Он осторожно взялся за кончик провода. Плоский контакт легко отделился от дуары, его край почернел, кверху поднимались струйки дыма.
Но тишина не наступила. Принцессы поднялись кто на нижние лапы, а кто и на ноги, и загомонили, пытаясь привести свою внешность в порядок. Затем они подошли к собравшимся под огромным барабаном Джон-Тому и мангустам.
Джон-Том запрокинул голову и приложил ладони рупором ко рту.
— Мадж, довольно!
— А? Че ты говоришь, кореш? — Наверху появилась голова выдра, и Джон-Тому показалось, что у его друга дымятся усы.
— Я говорю, можешь отдыхать! — закричал чаропевец во все горло.