Дорога в Гандольфо

Офицеры переглянулись. Они явно уже обсудили между собой вопросы, связанные с восьмой фазой. И сердито ворчали: после завершения операции улететь в маленьком вертолете, задействованном Маккензи, могли только Хаукинз, папа и двое пилотов, для них же там места не было. Однако Маккензи нарисовал им весьма убедительную картину. Маршруты отхода были досконально проанализированы Гри и Блю, которые являлись не только лучшими специалистами в этой области, но и лучше других могли выполнить поставленную командиром задачу. После анализа все решили, что по суше отходить безопаснее, чем по воздуху.

– Вы рассеяли наши сомнения, генерал, – заметил капитан Вер.

– Очень хорошо, – удовлетворенно кивнул Хаукинз. – Тогда давайте займемся…

Но закончить фразу ему не удалось: вдали появился Сэм Дивероу. Он бежал в трусах по полю, раскинувшемуся к югу от замка, и вопил во все горло:

– Раз, два, три, четыре – разведите руки шире!.. Пять, шесть, семь и восемь – мы траву косою косим!.. Четыре, три, два, один – сам себе я господин!..

– Боже мой! – воскликнул капитан Блю. – Этот псих никак не угомонится! Носится вот так уже пятый день.

– Притом начинает представление перед нашим утренним подъемом, – добавил капитан Гри. – Когда же во время перерыва мы снова собираемся в замке, он торчит под окнами и орет как оглашенный.

Остальные капитаны могли бы порассказать то же самое. Они не стали возражать против решения генерала не расстреливать этого идиота и даже допускали, что ничего страшного не произойдет, если ему будет дозволено выскакивать время от времени из комнаты и порезвиться на свежем воздухе, – правда, при условии, что за ним будет неусыпно присматривать пара слуг из замка Махенфельд. Этот болван не собирался перелезать в одних трусах через высокую ограду из колючей проволоки, за которой высился швейцарский горный лес.

Мало того, капитаны принялись обсуждать, как бы повел себя этот клоун, если бы его привлекли к участию в операции «Нулевой объект». Жалкий атлет, которому не нашлось места ни в одной группе, всячески пытался привлечь к себе внимание своими ужимками и прыжками.

– Ладно, капитаны, – проговорил Хаукинз, с трудом сдерживая улыбку. – Я поговорю с ним еще раз и, пожалуй, дам ему последний шанс. Вреда от него для вас никакого. Мне кажется, он искренне хочет вступить в ваше братство.

От его выкрутасов можно было лишиться рассудка, и Сэм знал это. Конечно, бывали моменты, когда он опасался, что свалится замертво, однако им двигало сознание того, что своими причудами он достигает стоящей перед ним цели. Его сторонились, кое-кто даже бежал при виде его: гротесковая манера поведения вызывала у окружающих раздражение. Трех злющих псов, приставленных к двери его комнаты, чтобы он не смог никуда убежать, пришлось вскоре убрать из коридора вниз, где размещалась прислуга, поскольку они непрестанно лаяли, не выдержав его выходок. Но он взял себе за правило время от времени проноситься мимо служебных помещений. Собаки, устав от собственного лая, уже не реагировали на него так, как требовала того их природа, а лишь молча поднимали морды и с ненавистью смотрели на него, когда он выходил на улицу.

В общем, относились к нему все одинаково – что прислуга, что офицеры Маккензи. Сэм доводил всех до умопомрачения своими криками, надоедал своей клоунадой. Однако он воспринимался всеми как неизбежное зло, с которым приходится мириться. Пройдет несколько дней, и он воспользуется подобным умонастроением.

Хотя ему не было разрешено столоваться вместе с Хаукинзом и бандой его психопатов, тем не менее генерал по-прежнему ежедневно навещал адвоката в вечерние часы, после того как Сэма приводили назад в его комнату и стаскивали с него брюки. Дивероу понимал, что Хаукинз просто-напросто нуждается в аудитории.

Хвастаясь, Мак выплеснул информацию о том, что он и его люди уедут на день или два, чтобы провести окончательную рекогносцировку на местности в районе проведения операции «Нулевой объект».

Но Сэма это никак не коснется. Он остается в Махенфельде не один. С ним будут его охранники, сторожевые псы и прислуга.

Сэм улыбнулся. Поскольку, как только Хаукинз и его психопаты покинут замок, он займется собственным «Нулевым объектом». Он давно уже начал устанавливать контакт со своими охранниками, с Рудольфом с его раскосыми, как у кошки, глазами и с неким явным убийцей, не имевшим имени. Ему не раз удавалось уговорить Рудольфа и безымянного субъекта посидеть посреди поля, пока он будет бегать вокруг него. Причем сделать это было несложно: стражников радовала возможность ничего не делать. Они безмятежно сидели в траве, направив в его сторону пару зловещих пистолетов, Сэм же носился кругами, выполняя на ходу замысловатые упражнения. При этом он постепенно, мало-помалу увеличивал дистанцию между собой и охранниками, достигшую сегодня после полудня около 250 ярдов.

В армии он кое-чему научился и поэтому знал, что оружия, способного поразить человека на расстоянии далее тридцати ярдов, в замке не имеется. Впрочем, если быть точным, и пистолетные пули могут сделать свое дело. Однако он не должен упустить своего шанса. Он обязан рискнуть. Остановить Хаукинза и его капитанов – задача такого рода, которая способна на войне делать героев из совсем негероических людей. Что ответил бы Маккензи на подобное рассуждение? Он наверняка сказал бы: «Ну, это просто болтовня! К тому же не имеющая под собой никаких оснований…»

Сэм был связан по рукам и ногам почти в буквальном смысле слова, между тем угроза третьей мировой войны нарастала с каждым днем.

Его план, как считал он, был прост и относительно безопасен. Сэм испытывал искушение присвоить ему кодовое название, но, подумав как следует, не стал этого делать. Решил, что по-прежнему будет бегать по полю к югу от замка, поскольку трава там повыше, чем на других лугах, а лес погуще. Он постарается увеличить дистанцию между собой и охранниками, как сделал это после полудня, и займется гимнастикой, в том числе и приседаниями. В какой-то момент эта уловка позволит ему броситься плашмя на траву и скрыться от взора надзирателей. Потом, улучив момент, он быстро поползет в сторону леса и затем, поднявшись, побежит к изгороди.

Он продумал все самым тщательным образом. Достигнув ограды, он не станет перелезать через нее, а поступит иначе: быстренько сбросит трусы, швырнет их на колючую проволоку и, когда Рудольф и Безымянный кинутся искать его, в чем он ничуть не сомневался, завопит во весь голос, словно от сильнейшей боли, и стремительно поползет по траве прочь от ограды.

Рудольф с напарником, естественно, помчатся к светлому пятну на колючей проволоке – к его трусам. Увидев их, свисающих по другую сторону изгороди, они, несомненно, предпримут соответствующие действия: один наверняка полезет через ограду, другой же кинется в замок за псами.

Сэм подождет, пока не услышит собачьего лая, затем вернется в Махенфельд и выкрадет одежду и оружие.

И далее также все должно пройти успешно. Он доберется до автомобиля на открытой площадке и, угрожая привратнику пистолетом, заставит открыть ворота.

Все так и будет!

Но, может быть, он не все до конца продумал?

Хаукинз не был единственным умелым стратегом. Не случайно же он понял, что ему лучше не трапезничать за одним столом с адвокатом из Бостона, работающим на Арона Пинкуса!

Раздумья Сэма Дивероу прервали крики. Неподалеку шли учебные занятия, и он мог видеть дорожные знаки, выглядевшие в этом месте довольно странно, и стоявшие перед ними автотранспортные средства. Рудольф и Безымянный окликнули его, чтобы он возвратился в замок, и он подчинился, поскольку ему не разрешалось наблюдать за ходом учений.

– Извините, ребята! – прокричал он им в ответ и двинулся обратно. Лучше всего раньше времени не высовываться.

Рудольф и Безымянный скорчили недовольные рожи и поднялись с травы. Черный Берет показал напарнику палец, и тот загоготал.

Сэм взял себе за правило ежедневно после пробежки заскакивать на минутку к главным воротам. Это позволяло ему незаметно ознакомиться с расположением разного рода строений, что тоже могло пригодиться ему при побеге. Он решил, что, пожалуй, сумеет, воспользовавшись паникой, самостоятельно справиться с механизмом и открыть ворота, то есть выполнить задачу-максимум, как сказал бы Маккензи.