Страница 51 из 70
Сегодня первое мая – первый день северного лета – скоро зима.
Север – колдовское место, люди медленно и планомерно обращаются в призраков. Я слышу их голоса и жду, когда подобная участь постигнет и меня самое.
Сегодня одна тень передала другой – той, что приставлена охранять нас, что хочет меня. Проблема. Меня надо охранять, за это деньги плачены. За ослушание можно и пулю в живот. Здесь с этим быстро. Что делать?
А нехай сами бабы, сиречь танцовщицы, решают, нужно им это или нет. Тень-охранник забилась в страхе, скукожилась и побежала на полусогнутых в гримерку. Смотрю на тень и сквозь тень в пустоту. Все исчезает.
Говорят, что лето тут жаркое и не больше месяца, землю лихорадит. Лето – комариный рай.
Во дворе нашей девятиэтажки второй день стоят запряженные оленями нарты. Круто, наверное, на санях да по асфальту. У оленей кроткие, чуть выпуклые глаза. Наши коровы рядом с ними – нахалки.
Кожаные бубны, верхний и нижний мир, малица, халмер, дерево с лентами и колокольчиками – этого слишком много и как всегда слишком мало.
В моем контракте черным по белому написано: «Не заводить друзей, не вступать в половые отношения».
Хорошо еще, что он не запрещает нам любить. С последним вздохом полной безнадежности летит душа… В Питер, на Пушкинскую, на Дворцовую.
Перепуганный насмерть охранник принес весть, что мне предлагают тысячу долларов. Тысячу долларов, но так, чтобы все знали, что я согласна.
Девчонки смотрят с уважением и завистью. Я вежливо отказалась и, повернувшись к нашим, спросила:
– А может, вы?..
Желающих не оказалось.
Ненцы живут летом по солнцу, а зимой по луне, в вечном танце, похожем на круговращение планет. Так, наверное, живут все древние, не отбившиеся от матери-земли народы.
Ненцы пьют кровь. Кровь – дух, основа жизни. Кровью можно остановить разбушевавшуюся стихию.
Петля – символ мира, и она стягивается на шее оленя в присутствии всего собрания, сидящего тоже кругом. Морда оленя при этом повернута к небу, рот закрыт, язык не вываливается.
Выглянула в окно – упряжка оленей по-прежнему стоит во дворе. Рога оленей пушистые и темные, эти животные похожи на детские игрушки.
После удушения ножом делается один надрез от горла до живота. Больше ножу здесь нечего делать. Шкура и внутренности – все вручную. Кровь черпают железными кружками и пьют горячей. Почки оленя – лакомство самоедов. Их губы при этом густо перемазываются кровью. Жрать культурно они не умеют.
Ночью в клубе мне сделалось плохо. Посмотрев на меня после приступа, старая хантка зацокала языком: «Ты ведьма, сильная ведьма. Долго будешь сопротивляться».
– Какая сила? – удивилась я. – Не видишь – подыхаю.
– Это тело умирает. Ты-то тут при чем? Ты – другое…
Аничков мост, сколько-то лет назад упавший юноша. Нравится он мне почти так же, как рыцарь, дарящий лавровый венок, но неважно. Смотрю в воду.
– Прикинь, мой глупый, неправильный, недоделанный мир. Ведь это я с тобой прощаюсь.
«Венчаюсь!» – отвечает неведомо откуда взявшееся эхо. Но вместо белоснежного тополиного покрова на голову мою падают печаль и боль.
«Теперь все будет хорошо, – шепчет крылатый дух Питера, – теперь будет всё. Пути открыты, мосты взорваны, кольцо на палец – и вперед».
Но я не могу думать о приятном, агонизирующие мысли пережевывают недавние события.
«Невеста» – придет же такое в голову.
Говорю – все! После последнего раза – ни разу. Завязываю с шаманами, бандитами, стриптизерами. Надоело. Если и в этот раз выберусь живой, если выбралась живой… если живая… если…
Проклятые клоуны крутятся по заколдованным лабиринтам городов, совершая свои бесконечные гастроли.
Клоуны и ведьмы на шестах, бутылках и метлах. Холеные и бродячие кошки в куриных боа с затяжками на колготках.
А ведь все так неплохо начиналось, кто-то помнит еще, как выглядит солнце. Теперь мир скукожился до размеров кабака, а время – самая выносливая стриптизерша – крутится вокруг шеста. Я знаю, когда все погибнет, она непременно выживет и зааплодирует самой себе, чтобы потом спокойно выплакаться.
С тех пор как все вокруг начало обращаться в тени, я вижу сны, время от времени догадываясь о собственной нематериальности.
Сижу на квартире. День-ночь – сутки прочь. Волосы закручены не до боли, до противности, до состояния полного ничтожества, до мысли о том, что все обрыдло. «Ну, вот, поели – теперь можно и поспать, ну что, поспали – теперь можно и поесть», есть еще одно развлечение – сходить в туалет и поизучать там выцветшую красотку на стене.
И самое смешное: если приедут мои мучители и скажут, что работать нужно прямо сейчас, я сорвусь с места, и понеслось…
Танец – это наркотик для меня и полное вырубалово для моего зрителя. Вот кто от нашего шоу теряет и ум, и честь, и последнюю совесть.
Куда ты летишь сквозь боль и туман, стриптизерша деньги теряющая?..
В голове шаманские бубны и звон. Надым – колдовское слово. Заклинание. Я жмусь в комок, пытаясь не слышать разговоры и смех.
Он протечет через тебя, этот Надым. Расслабься – и протечет, не может не протечь…
Ненцы верят во всерождающую утробу и всепокрывающее небо. Их пространство создано для странствий, а время ходит среди людей.
Сегодня опять снился Питер. Дома остались все те, кто меня любит, те, с кем связаны надежды, мечты и слезы.
И вы – даже вы протечете через меня, как теперь течет Надым.
Надым – колдовское слово. Душа требует любви и разрывается заклинаниями на дым, на огонь, на воду…
Душа ненца после смерти обращается в черного жука, моя же белой птицей летит в Петербург, а мимо меня на костяных нартах несутся местные боги. Шест, которым погоняют оленей, называется хорей. Меня же пробивает на белые стихи или верлибр.
Я стою на Аничковом мосту в ботфортах, с хлыстом и в фате, мне снится сон о Питере, в котором я намерена остаться.
Сага
В следующий раз с Гришей я встретилась только в конце лета, неожиданно он позвонил из Москвы, преждевременно обрадовав сообщением о том, что якобы привез деньги, которые оставался должен мне и ребятам.
Ладно, деньги – это хорошо. Я продиктовала свой адрес и принялась за уборку квартиры. Не то чтобы у меня дома непроходящий бардак, но все же Гриша должен был заехать ко мне впервые.
Но ни в оговоренное время, ни через час, ни даже через два часа он не появился. Я начала волноваться, позвонила на вокзал, поезд прибыл по расписанию. В то время у нас еще не было мобильников, чтобы сразу же созвониться и выяснить, что происходит.
До меня Гриша добрался только к вечеру, предварительно еще раз позвонив и извинившись за задержку.
Его лицо было удивительно белым, глаза бегали.
– Мне стало плохо в поезде. Должно быть, соседи подлили в чай какую-то гадость… – с расстановкой начал было он, а потом бессильно повалился в мягкое кресло, на несколько секунд потеряв сознание. – Деньги были в дипломате, но я знаю этих людей, они из Надыма. Я свяжусь с отцом, и он выяснит, где они должны были остановиться.
Ситуация была, мягко говоря, бредовой, несостыковки бросались в глаза. С какой стати грабить человека, который тебя знает и имеет возможность отыскать? Если ограбили, зачем оставлять в живых такого человека? Или они думали, что клофелин убьет его? Что же это – возят с собой эдакую гадость и не умеют при этом рассчитывать дозу?
Гриша поел, принял душ и, сев на телефон, начал названивать отцу, истерически требуя, чтобы тот немедленно принял меры.