Многоточие сборки

Как я уже сказала, олень – главное животное на Севере. Для ненцев, нанайцев, чукчей он такой же, как и они, член общины. Собрат, чья судьба погибнуть, чтобы жили другие.

Отсюда и название «самоеды», слово подобрано на удивление точно. Раз олень член общины, значит и его заклание есть вынужденное убийство себе подобного.

Но оно сопровождается ритуалом, который существует и по сей день.

Оленя не зарезают, а душат. Причем петля (тот же круг) является образом мира, который вынужден умертвить оленя, чтобы жили люди.

Два сильных мужчины тянут за веревку, сжимающуюся на шее оленя, пока тот не погибает. Затем из оленя выпускают кровь, ее пьют все участники ритуала. Потому что с кровью олень опять возвращается в общину. Так осуществляются его предназначение и инкарнация. Но, тем не менее, люди, так или иначе причастные к его смерти, умирая, обращаются в черных жуков, которые ползают по тундре – великому миру мертвых, живых, людей, животных и духов.

Труппа

Второй раз я оказалась в Надыме уже с набранной труппой актеров с постановочным шоу. С Алексеем решила принципиально больше не встречаться. На фиг нужны такие подставы.

А вот ребята подобрались классные: двое мальчиков-стриптизеров: голубоглазый красавчик с льняными волосами и молочной кожей – Егор и маленький, пухленький Андрюша, который при необходимости мог сконструировать и сшить новые костюмы для всей группы.

Три девушки. Вместе со мной три. Я и Таня – стриптиз, а веселая разбитная Наташка – клубные танцы.

Егор – мальчик из хорошей семьи, относился к работе в клубе как к способу самовыражения. Таким образом он сначала воздействовал на обалдевшего от его выбора отца Михаила Аркадьевича, полковника в отставке, а потом втянулся, хлебнув красивой жизни в гей-клубах.

О своих похождениях в голубой зоне Егор обычно отвечал уклончиво: мол, танцевали, катались на машинах, целовались, а что потом было, хоть убей не помню. Проснулись в одной постели без трусов, а было ли, не было – не на ромашке же гадать.

Желая оградить вечно пьяного сынка от случайных связей, отец приставил к нему здоровяка-охранника, но тот вскоре был пленен арийской внешностью подопечного и, отправляясь на смену, неизменно покупал последнему букет цветов или плюшевую зверушку.

На какое-то время такой маневр действительно отвлек блудного Егорку от его клубных «папиков», так как теперь он зажигал с собственным охранником, который, служебного рвения ради старался не отлучаться от подопечного ни днем, ни ночью.

Обрадованный было вначале отец Егора, (мальчик стал чаще ночевать в съемной для него квартире под неусыпной охраной) вскоре узнал горькую правду.

Однажды Михаил Аркадьевич в обеденный перерыв заехал к сыну. У него были свои ключи, так что, позвонив в дверь и не дождавшись ответа, он отпер ее сам и прошел внутрь.

Не обнаружив в прихожей дамской обуви и вещей, Михаил Аркадьевич тихонько толкнул дверь спальни сына и обомлел, узрев Егора и его охранника спавших в обнимку. Вот что значит под надежной охраной.

Разбуженный криками Михаила Аркадьевича Егорка сел на постели, протирая глаза.

– Что это значит, Егор?! Как ты посмел, опять?!! – Михаилу Аркадьевичу хотелось избить и того и другого, но обещание, данное жене, остановили его.

– Я? А ты откуда тут взялся? – голубые глаза Егора сделались круглыми. – Пошел вон, противный!

Полковник перевел взгляд на охранника.

– Я это, я как приказывали, днем и ночью...

От дальнейшей расправы влюбленного охранника спасло умение быстро одеваться и стремительно уносить ноги.

Михаил Аркадьевич, правда, отдал приказание доставить к нему нерадивого стражника. Однако, как выяснилось, тот и прятаться умел мастерски. Поиски бывшего подчиненного, длившиеся с неделю, ни к чему не привели, потом Михаил Аркадьевич махнул на него рукой.

Егор же был лишен личной площади и водворен в дом родителей, откуда он собственно и отправился с нами на гастроли.

В Надыме не любят голубых. Страшно подумать – Воркута, Колыма рядом, тут не до красивой любви в гей-клубах. Цветы и подарки никто дарить не будет, влететь же можно по полной программе. Так что мальчиков наших мы сразу же уговорились прикрывать.

Местные и так крутили носом возле нашей группы, охрана контролировала, кто в какой комнате спит, поэтому парней мы принципиально решили не селить вместе.

Ничего страшного, поспят какое-то время в комнатах с девушками, целее будут.

Шоу началось

В городе власть делили три основных группировки, каждая из которых проявляла к труппе пришлых танцовщиков свой собственный меркантильный интерес.

В день перед премьерным показом от каждой группировки к нам были присланы шестерки с поручением выяснить, будут ли после шоу продаваться девушки. И если будут, то по какой цене? Или, скажем, планируется аукцион?

– Не будут, – ответила я за всех. Как звезда шоу и его непосредственный руководитель, я имела право на такое решение. На правах руководителя я с легкостью могла бы назначить себя даже солнцем, луной и всеми планетами вместе взятыми, но не о том речь.

Получившие ответ посыльные отправились восвояси. Впрочем, ненадолго. Уже через несколько минут они один за другим явились по-новой.

– То, что не продается за деньги, продастся за большие деньги, – глубокомысленно изрек невысокий чел с перебитым носом и приплюснутым черепом под кепкой-аэродромом.

– Нет, значит, нет, – не собиралась сдаваться я. В это время Егор смотрел в окно: оказывается, все три босса бандитов прибыли к нашему дому на джипах и теперь шестерки бегали с докладами прямо к ним.

– Скажите, что до стиптизерши можно будет дотронуться разве что бумажкой, – с важным видом изрек Гриша. О какой бумажке идет речь, паханам следовало догадаться самим.

На следующий день клуб был забит до отказа.

– Что делать? У нас никогда прежде не было шоу, зрители не знают, как следует давать чаевые! – влетел к нам Гриша. Из наших с ним питерских разговоров он твердо уяснил, что основной заработок танцовщиц составляют эти самые чаевые, и страшно боялся рассердить нас в первый же день.

– В зале тоже несколько раз меня спрашивали, как давать эти самые чаевые, – подал голос от дверей плечистый охранник с дубинкой и автоматом.

– Все просто, – я отвернулась от зеркала и подозвала к себе продюсера, – быстренько приведи сюда человек пять своих людей, не больше.

Всем пришедшим по моей просьбе Гриша раздал деньги. Задача была до изумления простой: вынуть из бумажника купюру, показать ее народу и засунуть в трусики или лифчик девочке. Затем танцовщица возвращала денежку Грише. Как известно, дурной пример заразителен, и можно было надеяться, что этот способ поможет изъять у населения лишнюю наличность.

Открывая шоу, я получила первый фальшивый взнос, после чего, стоя за сценой, с умилением наблюдала за тем, как постигают несложную науку не отбирать, а давать деньги серьезные надымские ребята. После пяти наших подставных, усвоившие урок досконально, начали подниматься «сурьезные» зрители. Точно исполняя какой-то замысловатый танец, они вынимали пухлые бумажники, доставали оттуда денежные банкноты, демонстрировали их всем четырем сторонам света, после чего подзывали к себе понравившуюся танцовщицу или танцовщика и засовывали деньги.

Все они действовали совершенно на один лад, и вскоре эта манера сделалась всеобщей.

Брат, сват, ну а мне какое дело?

Однажды один из наших охранников, Миша тайком вызвал меня из гримерки.

– У меня брат пришел на шоу, – воровато озираясь, сообщил он.

– Ну и прекрасно, ему что, билет?

– Да не в том дело, что я, родного брата не проведу? – Миша заметно краснеет. – Он хочет дать тебе чаевые, только тебе…

Пауза.

– Дать – не взять, никто не запрещает.