Директива Джэнсона

Как правило, предводитель, человек, известный как Халиф, не рисковал собой в непредсказуемой сумятице вооруженных стычек. Но сегодня он сделает исключение. В эту ночь будет твориться история. Как может Халиф не присутствовать при этом? К тому же опытный предводитель понимал, что его готовность находиться во время решающего сражения вместе со своими людьми многократно поднимет их боевой дух. Он был окружен бесстрашными патриотами Кагамы, мечтавшими о том, что вождь воочию увидит их героизм – ну а если случится худшее, их мученический конец. Они вглядывались в точеные черты лица Халифа, в его волевой подбородок и видели не просто человека, выбранного Пророком для того, чтобы вести их к свободе, но того, кто навечно запишет их доблестные деяния в книге жизни.

Поэтому Халиф находился во главе отряда избранных на своем тщательно выбранном наблюдательном пункте. Сквозь тонкие подошвы сандалий его ноги чувствовали сырую жесткость скал, но зато перед ним открывался вид на Каменный дворец – точнее, на его главный вход. Восточная стена, выложенная из известняка, источенного непогодой, и широкие свежевыкрашенные ворота были залиты ослепительным светом прожекторов, установленных через каждые несколько футов. Это яркое пятно звало, манило к себе.

– Возможно, вы или те, кто находится под вашим началом, погибнете сегодня ночью, – несколько часов назад сказал Халиф, обращаясь к своим командирам. – Если так, ваша мученическая кончина останется в памяти – навечно! Ваши дети и родители очистятся от грехов через родство с вами. В вашу честь будут воздвигнуты храмы! Паломники будут навещать места, где вы родились и выросли! Вас будут помнить и чтить – на веки вечные– в числе отцов нашего народа!

Этих людей, обладающих мужеством, верой и рвением, Запад презрительно величал «террористами». Террористами! Для циничного Запада, рассадника мирового террора, так было удобнее. Халиф презирал анурийских поработителей, но к людям западного мира, без чьего участия их правление не было бы возможно, он испытывал лютую ненависть. Анурийцы, по крайней мере, понимали, что за узурпацию власти нужно платить: повстанцы постоянно преподавали им этот урок, написанный кровью. Но Запад привык действовать совершенно безнаказанно. Возможно, этому пришел конец.

Глядя на раскинувшийся перед ним склон горы, Халиф чувствовал надежду на светлое будущее – не только для себя и для своих последователей, но и для всего острова. Анура. Когда ты вернешься на предначертанный тебе путь, любое начинание будет тебе по силам. Казалось, к Халифу взывали камни и деревья острова.

Мать-Анура защитит своих заступников.

Столетия назад люди, попадавшие на Ануру, вынуждены были прибегать к стихам, чтобы выразить восхищение красотой природы острова. Но затем колониализм, подпитываемый алчностью и завистью, насадил свою жестокую логику: все прекрасное должно быть разорено и разграблено. Анура стала желанной добычей, за обладание которой спорили великие морские державы Запада. Среди рощ фруктовых деревьев выросли крепости; на золотом прибрежном песке, усеянном ракушками, затаились чугунные пушки. Запад принес на остров кровопролитные войны, и те, пустив здесь корни, разрослись ядовитым сорняком, процветающим на благодатной почве несправедливости.

Мать-Анура, что с тобой сотворили люди?

Западные дипломаты за чашкой кофе и сигарой проводили линии, коверкающие жизни миллионов людей, обращаясь с картой мира словно с детской книжкой-раскраской.

И они называют это независимостью!

Величайшая ложь XX столетия. Правящий режим опирался исключительно на насилие, и народ Кагамы был вынужден отвечать тем же. Каждый раз, когда камикадзе, взрывая на себе бомбу, расправлялся с министром индуистского правительства, западные средства массовой информации кричали об очередном «бессмысленном убийстве», но Халиф и его воины знали, что герой-самоубийца отдал свою жизнь не напрасно. Самой широко освещенной волной взрывов – направленных исключительно на гражданских лиц – руководил лично Халиф. Начиненные смертельным грузом машины делались невидимыми посредством кричащих эмблем всемирно известных фирм доставки, перед которыми открываются любые двери. Такая простая маскировка! Набитые пропитанными соляркой азотными удобрениями машины доставляли к месту назначения груз смерти. Происшедший в последнее десятилетие всплеск числа террористических актов вызвал в мире всеобщее осуждение – большее лицемерие трудно себе представить, ибо на самом деле война ударила по тем, кто ее развязал.

Радист что-то шепнул на ухо Халифу. База Каффра уничтожена, центр связи выведен из строя. Но даже если противнику и удалось передать какое-то сообщение, охране Каменного дворца ждать помощи неоткуда.

Через тридцать секунд радист передал Халифу новое донесение: его люди подтвердили захват второй базы правительственных войск. Теперь все дороги во дворец в руках повстанцев. У Халифа по спине пробежали мурашки. Пройдет несколько часов, и вся провинция Кенна будет вырвана из рук тиранов. Начинается перераспределение власти. Вместе с солнцем над горизонтом взойдет заря свободы.

Однако сейчас главное – захватить Штеенпалейс, Каменный дворец. Самое главное. На это сделал особый упор Посредник, а до сих пор он оказывался прав во всем, начиная со значимости собственного вклада. Посредник неукоснительно держал свое слово. Он был щедр до расточительности в поставках оружия и, что не менее важно, разведывательной информации. Посредник ни разу не разочаровал Халифа, и тот тоже постарается его не разочаровать. У противников Халифа есть свои помощники и благожелатели; почему бы и ему не воспользоваться всеми подручными средствами?

– Она еще холодная! – воскликнул Арджун, поднимая с земли банку с пивом.

И действительно, алюминиевая банка была покрыта инеем. Застонав от наслаждения, Арджун прижал ее к щеке. Тепло его пальцев оставило овальные отпечатки на корке льда, весело искрящейся в желтоватом свете прожектора.

– И в ней правда еще что-то осталось? – недоверчиво спросил Шайам.

– Она даже не открыта, – заверил его Арджун. – Полна напитка здоровья! – Правда, банка показалась ему слишком тяжелой. – Мы выпьем за наших предков. Сначала я сделаю несколько больших глотков, а потом ты допьешь те капли, что там останутся, – я ведь знаю, что ты не любишь эту дрянь.

Нащупав толстым пальцем язычок крышки, Арджун решительно дернул.

Приглушенный хлопок детонатора, похожий на звук детской хлопушки, рассыпающей конфетти, прозвучал за несколько мгновений до взрыва. За это время в голове Арджуна почти успела оформиться мысль, что он стал жертвой дешевого обмана, а Шайам понял, что его подозрения – правда, остававшиеся на подсознательном уровне смутного беспокойства – были оправданны. Но затем двенадцать унций пластида рванули, положив конец рассуждениям обоих часовых.

Мгновение яркого света и звука превратилось в стремительно разрастающийся шар разрушения. Взрывная волна смела обе ограды из колючей проволоки и деревянную будку у дороги, а также бараки и всех, кто в них спал. Двое часовых, несших службу на выезде с блокпоста, погибли, так и не успев проснуться. Невыносимый жар расплавил краснозем почвы, превратив его в нечто похожее на вулканическое стекло. А затем, так же внезапно, как взрыв и возник – ослепительная вспышка, оглушительный грохот, – он исчез, словно кулак, раскрывшийся в ладонь. Сила разрушения существовала всего один краткий миг, но ее последствия остались навсегда.

Пятнадцать минут спустя, когда мимо того, что осталось от блокпоста, проезжала вереница крытых брезентом грузовиков, перевозивших вооруженных людей, необходимости в маскировке больше не было.

По иронии судьбы, размышлял Халиф, лишь его противники в полной мере осознают гениальность предрассветного штурма. На земле туман войны скроет то, что будет хорошо видно издалека: рисунок строго скоординированных атак, будто направляемых невидимой рукой. Халиф понимал, что через день-два аналитики американских разведывательных ведомств, изучив полученные из космоса снимки, досконально восстановят последовательность действий, словно перед ними будут диаграммы из учебника. Победа Халифа станет легендой; его долг Посреднику – не в последнюю очередь благодаря настоянию самого Посредника – останется между ним и Аллахом.