Страница 15 из 45
— Что сделаю? — опешила Катя.
— Профукаешь, — повторил муж. — Потеряешь. Причем очень легко и быстро. Без труда.
Такого поворота дел Катя совсем не ожидала.
— Это если я что буду продолжать? — спросила она растерянно.
— Относиться ко мне по-прежнему.
— Как?
— Наплевательски, — пояснил Ромка, все так же мерзко щурясь.
Ночью Роман дал своей жене нечто вроде обещания. Вернее, дал ей срок на исправление. Катерина обещала измениться. Измениться в чем? Он и сам толком не понял. Она хотела начать все заново, их семейные отношения, — а Роман, уставший от долгого разговора, вяло обещал быть с ней… в надежде на ее исправление. Что-то должно было измениться. «Это твоя жизнь, — уговаривал себя Роман, — твоя семья, твои жена и сын. Анжелика — да, это красиво, странно, необычно, но это не твое. Ты ведь почти ничего не знаешь о ней, идиот, а все, что ты знаешь, пугает и отталкивает. Ее отношения с мужем… Разве ты хочешь таких же? Разве ты смог бы хоть в чем-то жить так? Да и кто вообще ее муж, ты даже не знаешь. Судя по тому, что она рассказывает, какой-то крупный бандит, из интеллектуалов, из тех, что „в законе“, Анжелика — бандит-ская жена, со всеми вытекающими заскоками и прибамбасами. Что ты можешь дать ей? И что она может дать тебе, кроме вот этого странного сладкого чувства, почти боли?»
Что-то начинало налаживаться дома, Катя старалась, маленькая смешная Катя, «вместе навсегда», — Роман решил пока не встречаться с Анжеликой. «Мне надо остыть, — повторял он про себя, — чем чаще я ее вижу — там больше привязываюсь. Так нельзя. Я не думал в самом начале, что это будет так серьезно. Я не хотел так. Все же предельно ясно: она не для меня. Я так не могу. Я другой. Я не могу совместить в себе Катю и Анжелику. И я не буду пока Анжелику видеть. Я подожду, как все будет складываться дома». Его хватило ровно на три дня. На четвертый день вечером он позвонил Анжелике и пригласил ее в ресторан. Он сразу же почувствовал, что что-то изменилось. Стало другим. Анжелика по-прежнему была весела, улыбалась ему, щурила довольные зеленые глаза — но она была уже намного дальше от Романа. Что-то происходило с ней в эти три дня, с кем-то она разговаривала, какие-то фильмы смотрела — без него. Она была ничуть не ближе, чем в день их знакомства, все нужно было начинать заново — и Роман вдруг понял, что он стены снесет, чтобы пройти этот путь снова, чтобы та холодная улыбающаяся красавица вновь стала его Анжеликой, теплой и родной. Хотя бы на минуту.
— Ну, рассказывай, — сказал Роман.
— Что рассказывать? — она красиво изогнула запястье, поднимая бокал с вином, посмотрела куда-то вбок, потом опять на Романа.
— Что-нибудь. Как дела. Чем занималась.
— Да ничем, — ответила Анжелика небрежно.
— Работа..
.— Я тебя от работы не отрываю?
— Я бы сказала, если бы ты меня отрывал.
Она лениво и неспешно кромсала ножом стейк, поглощенная, пожалуй, едой более, чем присутствием Романа.
— Что новенького? — спросил Роман.
— Да ничего особенного, — легкая, нежная улыбка. — Ты пропал куда-то, — с нажимом на «ты».
— Много работы было, — сказал Роман мрачно. — Я сейчас очень плотно работаю над программой.
— А-а, — протянула Анжелика манерно. Опять красивое движение руки — подняла бокал, посмотрела его на свет. Вино отблескивало всеми оттенками красного, малинового, бордового. Она была так далека!
«Я больше никогда не буду исчезать так надолго, — подумал Роман, до боли сжимая кулаки, — никогда больше! Я не хочу терять ее. Я не хочу».
Ромину жену Анжелика представляла блондинкой. Маленькой, худенькой блондинкой, с длинными волосами, хрупкой, нежной, с кроваво-красным ртом и огромными синими глазами в длинных ресницах. Мужчины Роминого типа всегда любили таких женщин — и такая женщина, изысканная, с тонкими чертами лица, — как нельзя больше подошла бы Роме. Анжелике даже казалось, что она уже знакома с Катей, она даже знала, как та одевается — в яркие шелковые брючные костюмы, в узкие обтягивающие платья, в длинные юбки со шлицами, она видела гримаски Катиного хорошенького личика — манерного, мягкого, с надутыми капризно губами…Но она ошибалась. Настолько, насколько вообще возможно ошибиться. Перед очередным совместным походом в бассейн она показала Роме давно обещанные свои фотографии — плод труда профессионального фотографа. Фотограф снимал звезд для модных журналов, фотомоделей для портфолио и каталогов, и на фотосессии, куда Анжелика притащила свою Катеньку, предложил Анжелике попозировать тоже. Катенькины фотографии для рождественских открыток вышли блестяще: золотоголовый ангел в невесомом розовом платье, ангел с прозрачными крылышками, кокетливо выглядывающими из-за спины, был напечатан на обложке популярного питерского журнала. И Анжелика согласилась. На этих снимках она сама была как фотомодель. Рома, открыв рот, перелистывал тяжелые глянцевые страницы ее портфолио. Мелькали платья, юбки, блузки, костюмы, прически, драгоценности… Анжелика еле сдерживала победительную улыбку — таких фоток он наверняка еще не видел ни у кого из знакомых женщин.
— А я тоже хотел тебе фотографии показать, — сказал Рома позже, доставая из портфеля скромный коленкоровый альбомчик девять на двенадцать.
Худенький голубоглазый мальчишечка, большеротый, неловкий, держал, напряженно оттопырив ручку, папин тяжелый мобильник, грелся на песочке у моря, демонстрируя выпирающие ребра. Его обезьянье личико выглядело напуганным даже тогда, когда он улыбался.
— Это твой сын? — спросила Анжелика. — Совсем на тебя не похож.
— Он на жену похож, — пояснил Рома.
— А-а, — кивнула Анжелика, переворачивая страницу.
— Вот она, — сказал Рома, тыча пальцем в фотографию.
Рядом с ним на ярком снимке (солнце, зелень, голубая простыня неба, цветистая клумба) стояла крохотная женщина с короткими, красноватого оттенка волосами. Мешковатое модное одеяние черного цвета виновато болталось на ее безгрудой, широкотазой фигурке.
— Это твоя жена? — обалдела Анжелика.
— Да, — гордо ответил Рома.
Не веря глазам, Анжелика вглядывалась в запечатленный на фотографии образ: широкие скулы, крохотный острый подбородочек, аляповатый, нашлепкой, нос, узкие, плотно сжатые губы. Но особенно выделялись глаза — прозрачные, бесцветные, посаженные слишком далеко, по бокам маленького, бледного лица. «Как у лошади», — подумала Анжелика. Она перевернула страницу альбомчика, одну, другую, надеясь найти какое-нибудь более пристойное фото, — бесполезно. На всех снимках Катя Потехина представлялась печальной (чуть ли не до слез в глазах), сморщенной, напуганной, с втянутой в плечи головой, с криво сложенными ножками.
— Да-а-а, — потянула Анжелика наконец.
— Что? — заволновался Рома.
— Да так, ничего, — сдержалась Анжелика.
— Ну что ты про нее думаешь? — нетерпеливо спросил он.
— Сказать?
— Конечно.
— Честно? — вздохнула Анжелика.
— Да.
— Я не думала, что у тебя такой плохой вкус, — честно призналась Анжелика.
— Ну почему плохой, — сразу сник Рома, — вот ты мне понравилась.
— Я всем нравлюсь, — заметила Анжелика.
— Это, наверно, фотография неудачная, — торопливо сказал Рома, заглянув через ее плечо. — Мы тогда как раз ссорились. Вот эту посмотри, — он протянул руку и начал перелистывать странички.
— Я уже смотрела, — сказала Анжелика.
— Вот это мы в Болгарии, — настаивал Рома, — я как раз купил ей платье. Здесь она, по-моему, ничего.
Ромина жена на искомом снимке, устало потупясь, стояла у неестественно красивой пальмы, и взгляд ее туманила вековая печаль.
— Она прилично пострижена и со вкусом одета, — сообщила Анжелика. — Это все, что я могу сказать.
— Конечно, я даю ей денег на парикмахерскую, и одежду всю я ей выбираю.
— В остальном — безнадежно, — вынесла Анжелика свой вердикт.
— Что значит безнадежно? — озаботился Рома.