Литания

Пол Андерсон

Литания

Монастырь Св. Марты Бетанской стоит на высокой горе в Лунных Карпатах. Его стены сложены из дикого камня и неотличимы от окружающих скал, они возносятся в вечно черное здесь небо словно темный утес. Когда вы подлетаете со стороны Северного полюса, стараясь держаться пониже, в тени защитных противометеоритных экранов вдоль дороги Платона, то видите венчающий башню крест, который четко вырисовывается на фоне голубого диска Земли. Оттуда не донесется колокольный звон — где нет воздуха, нет и звуков.

Но зато вы сможете в положенные часы услышать колокола внутри монастыря и внизу, в криптах, где трудятся машины, поддерживающие здесь подобие земной среды. Если же вы немного задержитесь, то услышите и призыв к заупокойной молитве. Такова традиция обители Св. Марты: возносить молитвы за тех, кто канул в Пространстве, а число этих жертв прибывает с каждым годом.

Главная забота монахинь не молитвы. Их дело помогать недужным, бедным, убогим, сошедшим с ума, — всем, кого Пространство изломало и швырнуло обратно. На Луне таких отверженных полно; потому ли, что им больше не по силам выносить притяжение Земли, или из-за страха землян, что они принесут с собой неведомую инопланетную чуму. А может, просто потому, что люди так заняты раздвиганием рубежей неведомого, что им некогда тратить время на неудачников. Сестры одевают скафандры не реже, чем свое монашеское одеяние, и медицинские инструменты в их руках столь же обычны как четки.

Но и у сестер есть время, чтобы предаваться размышлениям. Лунной ночью, когда на полмесяца исчезает солнечный блеск, ставни часовни раскрывают и через ее прозрачный купол звезды смотрят на огоньки свечей. Звезды здесь не мерцают и их свет по-зимнему холоден. Есть одна монахиня, чаще других приходящая в часовню помолиться за своего покойника. И аббатисса специально следит за тем, чтобы эта женщина обязательно смогла присутствовать на ежегодной мессе, которую заказала еще до того, как дала обет. 

В экспедицию к сверхновой Сагиттари входило пятьдесят человек и одно пламя. Экспедиция проделала долгий путь, начавшийся на околоземной орбите, а последнего своего участника подобрала на Эпсилоне Лиры. После этого шаг за шагом корабль начал приближаться к своей цели.

Парадокс времени и пространства в том, что одно есть проявление другого. С момента взрыва минула уже сотня лет, когда люди на Последней Надежде заметили его. Эти люди являли собой часть длящихся поколениями стараний создать цивилизацию существ, совершенно на нас не похожих. Однажды ночью они взглянули на небо и вдруг увидели свет настолько яркий, что у предметов выросли тени. Этому волновому фронту предстояло достигнуть Земли лишь через несколько столетий. Но к тому времени он бы ослаб настолько, что в небе просто появилась бы новая яркая точка — и только. Однако корабль, способный прокалывать пространство, по которому вынужден ползти свет, сумел проследить всю историю гибели колоссальной звезды.

Сначала расположенные на безопасном удалении приборы записали все, что происходило перед взрывом. Пекло, рушащееся внутрь себя после того, как догорели последние остатки его ядерного топлива. Прыжок сквозь пространство — и люди увидели, что творилось сто лет назад: судороги звезды, буря квантов и нейтрино, излучение, по мощности равное сотне миллиардов солнц в этой галактике.

Эта буря затихала, оставляя в небесах после себя пустоту, и «Ворон» переместился поближе к звезде. На пятьдесят световых лет — на пятьдесят лет — ближе, и вот он уже изучает сжимающийся огненный комок посреди тумана, сверкающего ярче молний.

Еще двадцать пять лет — и центральный шар совсем сжался, а окружающая его туманность расширилась и померкла. Но поскольку и расстояние теперь было намного меньше, все казалось крупнее и ярче. Невооруженный глаз видел лишь источник ослепительного блеска, смотреть на который было невыносимо, а созвездия по сравнению с ним казались совсем тусклыми. В телескоп удавалось разглядеть голубовато-белую искорку, прячущуюся в сердцевине опалесцирующего облака со струящейся бахромой по краям.

«Ворон» готовился к финальному прыжку — в непосредственную близость к сверхновой.

Капитан Теодор Сцили отправился в последний контрольный обход. Вокруг него тихо мурлыкали системы корабля, разгонявшегося до нужной собственной скорости при ускорении в 1g. Гудели силовые генераторы, пощелкивали регуляторы, шелестела вентиляционная сеть. Капитан ощущал, как по его жилам текла энергия. Но вокруг был сплошной металл, безликий и неуютный. За иллюминаторами горели яростные полчища звезд и призрачная дуга Млечного Пути; там был вакуум, космические лучи, холод чуть выше абсолютного нуля, невообразимое расстояние до ближайшего человеческого очага. Капитану предстояло сейчас повести людей туда, где еще никто никогда не бывал; в условия, о которых ничего нельзя было сказать наверняка — и это тяжелым грузом давило на его плечи.

Элоизу Уаггонер он обнаружил на ее рабочем месте, в клетушке, соединенной прямой связью с капитанским мостиком. Его привлекла музыка, торжествующая просветленность незнакомой мелодии. Остановившись на входе в кабину, капитан увидел Элоизу сидящей за столом, на котором стоял маленький магнитофон.

— Что это? — требовательно спросил он.

— Ой, — женщина (он никак не мог заставить себя думать о ней как о девушке, хотя она была еще почти подростком) вздрогнула. — Я… я ждала, когда мы прыгнем.

— Ждать полагается наготове.

— А что я должна делать? — ответ прозвучал менее смущенно, чем ей бы того хотелось. — Я ведь не член экипажа и не ученый.

— Вы входите в состав команды. Техник специальной связи.

— С Люцифером! А он любит музыку. Он говорит, что среди всего известного ему про нас, именно в музыке мы ближе всего подошли к единению.

Сцили приподнял брови:

— Единению?

На тонких щеках Элоизы заиграл румянец. Она уставилась на свой стол и сплела пальцы.

— Может, это и не то слово. Мир, гармония, единство… Бог?.. Я чувствую, что именно он хочет сказать, но у нас нет подходящего выражения.

— Хм… Что ж, вам положено следить, чтобы ему было хорошо, — Капитан оглядел ее и вновь его охватила неприязнь, которую он постарался подавить. Он считал Элоизу в общем-то славной на свой тихий и неприметный лад, но вот внешность! Костлявая, с огромными ступнями и здоровенным носом, с глазами навыкате и волосами словно пыльная пакля — и вдобавок капитану всегда становилось не по себе от телепатов. Она, конечно, утверждала, что может читать только мысли Люцифера, но кто мог сказать, так ли это на самом деле?

Нет. Нельзя так думать. Одиночество и непохожесть на остальных могут сломать здесь человека в два счета, даже если к этому не добавлять еще и подозрения товарищей по команде.

Если, конечно, Элоизу Уаггонер можно было назвать человеком в полном смысле этого слова. Она была скорее чем-то вроде мутанта. Что еще можно сказать о существе, способном обмениваться мыслями с живым вихрем?

— Что это за музыка? — спросил Сцили.

— Бах. Третий Бранденбургский концерт. Он, то есть Люцифер, не поклонник современной муры. Да и я тоже.

Уж ты-то точно, решил Сцили. Вслух он сказал:

— Послушайте, до прыжка осталось всего полчаса. Никто не знает, что ждет там, где мы вынырнем. Мы первыми пытаемся так близко подобраться к звезде, которая совсем недавно была сверхновой. Только одно известно наверняка — что жесткое излучение убьет нас на месте, если не выдержат защитные поля. Во всем остальном остается полагаться на теорию. А сжимающееся звездное ядро настолько ни на что не похоже в этой вселенной, что я сильно сомневаюсь в надежности любых теорий. Нельзя сейчас просто сидеть и мечтать. Надо готовиться.