Звёздный Спас

Впрочем, Кеша не долго рассиживался. Надев новое демисезонное пальто, которое, встретившись с Фивой, считал счастливым и которое, по его представлению, должно было произвести впечатление на обитателей лаборатории (впрочем, как и любые покупки каждого из них, меняющие внешность), он, тем не менее, облачился в него практически машинально. И не мешкая почти бегом отправился на кафедру. (Тут, конечно, сыграло и то, что предпраздничный день близился к концу.)

Уже на лестнице, увидев, что дверь на кафедру распахнута и какие-то незнакомые молодые люди спортивного вида выносят оттуда коробки с компакт-дисками и папками с документацией, Кеша замедлился. Сделав вид, что он здесь случайно, что-то ищет, заглянул внутрь помещения. Ему одного мгновения было достаточно, чтобы увидеть: и другая дверь, непосредственно в кабинет Богдана Бонифатьевича, тоже распахнута.

– Так нельзя, нельзя, надо было их предупредить загодя, – услышал взволнованный голос руководителя. – Сразу производить выемку документов – это же недоверие!

Ему захотелось пройти к нему, ведь в том не было ничего предосудительного, тем более с письмом, требовавшим явиться. Однако что-то удержало Кешу. Нет, не что-то, а предчувствие, что заходить к руководителю именно сейчас никак нельзя.

Молодые люди, орудовавшие на кафедре, подняли головы.

– Вы к кому?

– Я ищу туалетную комнату, – нашёлся Кеша.

– Это в другом конце коридора или этажом ниже, – подсказали ему.

– Пожалуй, спущусь ниже, – сказал он, потому что таким способом хотел узнать: выемку каких именно документов проводили молодые люди из СОИС, службы охраны интеллектуальной собственности, которую иногда, между собою, аспиранты называли СОИ – службой охраны информации.

В том, что они оттуда, он сразу понял по их спортивной подтянутости. Подобные молодчики бывали в лаборатории, монтировали к компьютерам приставки, регистрирующие утечку информации.

Проходя в лифт, он увидел коробку, которую когда-то сам подписал. «Генетика. Поведение приматов. Контрольная группа».

Что-то произошло, подумал Кеша, и на какую-то долю секунды догадка перехватила дыхание. Нет, не может быть, чтобы на его сон отреагировали приборы. Но во сне мнимость реальна. То есть всплеск эмоций на происходящее во сне зачастую даже превышает подобный всплеск в действительной жизни. Сейчас он спустится в лабораторию и всё узнает.

Кеша остановился в зоне «Б». Через общежитие идти не хотелось. Там этих тараканов – с потолка «капают». Когда-то из-за них переехал к Никодиму Амвросиевичу. Конечно, если пробежать через общежитие – окажешься рядом с лестницей. Но она завалена всякими отбросами. Нет-нет, он пойдёт через двор.

Выйдя на улицу и вдохнув чистого свежего воздуха, Кеша повеселел. В свете электрического освещения студенты покуривали, оживлённо что-то рассказывали друг другу, и снег, словно внемля их настроению, искрился, вспыхивал разноцветными огоньками. Кеша вдруг вспомнил встречу с Фивой возле главного корпуса Тимирязевки и неожиданно для себя стал напевать:

– Фифа, Фифочка моя!

Фифа, Фифочка, я – твой!

Он до того увлёкся, что продолжал напевать и в коридоре, идя по его длинным подвальным лабиринтам.

Перед дверью в лабораторию его слегка стукнули по плечу – Зоро! Они обменялись рукопожатием. Коллега подозрительно оглянулся по сторонам. Впервые Кеша увидел его не весёлым и бесшабашным, полным геройской удали, а мрачным и даже потемневшим. Во всяком случае, волосы на его голове отсвечивали не металлической краснотой, а красноватостью торфяника.

– Прекрати, немедленно прекрати!

– Что «прекрати»? – не понял Кеша.

– Немедленно прекрати напевать свою идиотскую песенку, – зловеще прошептал Зоро.

Впрочем, «зловещность» могла показаться, потому что Зоро сообщил, что все обезьяны, и подопытные, и контрольные, с утра напевают этот незамысловатый мотивчик.

И опять Кеша испытал что-то наподобие мгновенного потрясения, на какую-то долю секунды пол ушёл из-под ног, но кресла, чтобы опереться, не было, и он упёрся одной рукой в стену, а другой вытащил из внутреннего кармана пальто уже известное письмо Богдана Бонифатьевича.

– Скажи, сегодня какое число? Когда вы положили его под дверь?

Теперь настала очередь удивляться Зоро.

– Сегодня – шестое.

Оказывается, никакого письма под дверь никто не клал. Вначале Богдан Бонифатьевич хотел кого-нибудь из них послать с письмом, а потом выяснилось, что на кафедре – старый адрес, а нового никто не знал.

– Кстати, из-за этого у СОИС дополнительные подозрения. Они считают, что мы уже сделали какое-то сногсшибательное открытие либо стоим на пороге…

Кеша перебил.

– А что, обезьянки действительно заговорили? На каком языке они напевают?

– Ну ты совсем уже, – крутнув указательным пальцем у виска, заметил Зоро и вернул Кеше совершенно чистый лист бумаги, то есть лист, на котором не было никакого письма. – Просто удивляешь – абсолютно неуместная, дурацкая шутка!

И чтобы сгладить свою опять внезапно прорвавшуюся грубость, пояснил, что, будь так, они бы все уже сидели в наручниках, потому что их лаборатория подключена к другой лаборатории, в которой параллельно с ними велись те же исследования, по существу, дублировались их опыты. И там тоже произошло ЧП, чрезвычайное происшествие.

Что за происшествие, Зоро объяснить не успел, открылась дверь, в проёме нарисовались два плотно сбитых молодых человека. Оценивающе взглянули.

– Заходите, вместе побеседуем.

Один как стоял у раскрытой двери, так и остался стоять. Второй же, пропуская, вышел в коридор, а войдя следом, так плотно закрыл её, что и Кеша, и Зоро почувствовали себя в некотором роде арестованными.

Впрочем, это не интересовало Кешу. Обезьяны! Они не просто кричали, а верещали, словно перед кормёжкой. То есть в крике не было никакого ритма, они называли это их состояние – «обычный голодный ор». Но, как только этот обычный голодный ор подхватывала другая макака или несколько макак, освободившаяся от крика обезьянка действительно начинала напевать хорошо известный ему мотивчик. Особенно удачно это получалось у обезьянок возле его стола, точнее рундука, в котором он прятал рабочие халаты и бахилы.

Чтобы лучше слышать их, он торопливо прошёл вглубь лаборатории. Обезьянка Чита (он всегда выделял её лишним бананом), увидев его, точнее, перехватив взгляд, визгливо заверещала, повиснув на хвосте на верхних прутьях клетки, а потом, как ни в чём не бывало, спокойно спустилась на деревянный настил и миролюбиво стала почёсывать спинку своей соплеменнице.

Обезьяны в других клетках тоже успокоились и как по команде занялись своим обычным досугом. То есть почёсыванием, поглаживанием и выискиванием в своём волосяном покрове каких-то мифических насекомых.

Подскочил охранник. Стал выяснять, что Кеша сделал или произнёс какое, так сказать, волшебное слово, что обезьяны утихомирились. Следом за ним и другой, более рослый детина, угрожающе приблизился.

Кеша пожал плечами – ничего он не делал и не произносил. Бегло окинул взглядом пространство лаборатории, надеясь найти поддержку у коллег, но все отстранённо опустили головы, скрылись за своими трёхступенчатыми столами.

– Почему вы вчера не были в лаборатории?

– Потому что хорошо встретил Новый год, а потом отдыхал, – сказал Кеша несколько с вызовом. – Я и сегодня пришёл, чтобы отпроситься на рождественские праздники.

Охранники переглянулись и невольно заулыбались, мол, хоть один нормальный нашёлся. А то, понимаешь, в праздники они читают Фрейда, Рериха, Блаватскую и даже, понимаешь, офтальмолога Белибердяева. Неприлично громко захохотав, посоветовали Кеше снять пальто, достать чистый лист бумаги и присоединиться к остальным – написать объяснительную записку, отобразить своё времяпрепровождение в течение последних суток.

Дело в том, что какие-то злоумышленники проникли в обезьянник. Заманили обезьян в клетки. Привезли в лабораторию и начали неподготовленные, а может быть, подготовленные, но не санкционированные СОИС опыты. В результате которых большинство приборов выведено из строя, нанесён ущерб университету и другим способствующим организациям на сумму более трёх миллионов рублей.