Частица хаоса

Да и как такому воевать?

Опустив совершенно обессилевшие руки с килограммовыми гантелями, смотрю в зеркало на хилого жирдяя с обиженным выражением лица. Сам у себя вызываю отвращение. Мать!..

Нет, свинья, пощады не будет. Пять раз присесть! Быстро!

***

– … Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя!

Отзвучал хор, и подкрашенный, напомаженный (реально, пидор пидором. Так и хочется добавить в стиле девяностых: «В натуре, за базар отвечаю») отец Кларенс обратился в камеру:

– Милость Господа бесконечна, а пути деяний Его неисповедимы. Сейчас, дети мои, вы услышите рассказ того, кто на себе ощутил Божью благодать, человека, которого Он спас одним мановением. Но спасение оказалось бы неполным, если бы не урок, который преподан этому счастливчику, урок, изменивший всю его доселе легкую и беззаботную жизнь.

Фигассе, «беззаботную»! Пять дней в неделю пашешь, аки пчела, седалище к офисному креслу прирастает. А Петрович, спрут-эксплуататор, следит за несчастным «планктоном», словно надсмотрщик за неграми на делянке…

Прогоняю греховные мысли, потому что яркие лучи софитов сходятся на моей чисто выбритой (это с утра самостоятельно) и напудренно-подмазанной (поработали местные гримеры) физиономии.

Надеюсь, выгляжу не совсем дебильно, но точно об этом узнаю лишь завтра утром, во время показа программы.

Постаравшись придать лицу сосредоточенное и проникновенное выражение, открываю рот:

– Меня зовут Макс Михеев, и две недели назад я чуть не умер прямо на свой День Рождения…

Прерываемый цитатами из библии, двумя псалмами хора, все-таки успешно добираюсь до конца повествования.

– Стоп, снято!

Мгновенно потерявший всю одухотворенную «святость», отец Кларенс деловито обращается к режиссеру:

– Как прошла запись, Марти?

– Божьей милостью, Вит. Удивительно удачно. Гость выступил хорошо.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Дубли ни к чему.

– Гм-м… Мне тоже выступление господина Михеева понравилось.

Телепроповедник поворачивается ко мне:

– Э-э-э, Макс, все-таки более эффектно и зримо для паствы было бы внесение богоугодного пожертвования перед камерой, а не просто упоминание об этом совершенном действии.

Третий раз!

Реально третий раз в этой мозгопромывающей телеконторе меня пытаются развести на бабло. Мать!.. Я пока банки не граблю и виртуальные нолики на кредитках не рисую. Тебе нужен эффект, святоша? Дай свою карту, и я проведу ею в украшенном крестами, стилизованном под ларец терминале. А потом, дружок, можешь озвучить любую «пожертвованную сумму».

Уверен, что он об этом методе знает, как догадывается и о моей готовности к подобной сделке. Но, ни фига не проявляет желание, все еще стараясь отжать чужое кровно заработанное лживыми взываниями к совести и не менее лживыми посулами. Достал!

Надежно спрятав рвущиеся наружу непечатные выражения, подпустив елея в голос, отвечаю в лучших традициях отцов-иезуитов:

– Святой отец, я же вам объяснял – мне дан был знак и сделано внушение. Не откупиться от повеления, а выполнить его, приложить душевные и телесные силы во исполнение наказа. И только тогда, когда приду в вашу обитель преображенный физически и духовно, я с чистой совестью подкреплю свой ответ перед церковью щедрым пожертвованием во славу её.

Неслабо загнул, даже самому понравилось.

Секунду подумав, проповедник кивает:

– Сын мой, я ценю вашу откровенность и духовную стойкость. К слову, вы не могли бы повторить свой зарок перед камерой?

Запасаешься «крючками», святоша? Рассчитываешь на «потом»? На здоровье. В моем мире есть классная поговорка: «Обещать – не значит жениться», а процесс совершенствования тела бесконечен. Ты можешь сказать, какой момент будет соответствовать «исполнению зарока»? Лично я – нет.

– Конечно, святой отец, с удовольствием.

– Тогда я сейчас расскажу о вашем предыдущем пожертвовании, а вы вступите с обещанием после выступления хора.

Кларенс поворачивается к режиссеру:

– Марти, псалом триста шестьдесят восьмой.

– Принято. Звук, как у вас? Готовы?

Через пару секунд из динамиков доносится ответное:

– Готовы, сэр.

– Хорошо. Внимание! Камера!

Лицо проповедника стремительно наполняется «благостью Господней».

– Мотор!

***

Возвращаясь домой в вагоне подземки, продолжаю внутренне исходить негодованием. Реально – долбанная секта. Методы, поведение, навыки – один в один. Только они называются и считаются официальной церковью. Что же тогда из себя представляют местные натуральные сектанты?

Мать!.. Вот это и есть настоящая оккупация. Когда народу безнаказанно дурят голову и людей забирают в психологическое рабство различные «проповедники» и «пророки», когда узаконены «легкие» наркотики, а спиртное и табак продаются круглосуточно и без ограничений по возрасту, когда педофилия ненаказуема, а гомосексуализм рекламируется и насаждается… это значит, что страной правит поставленное врагами правительство.

– Эй, толстячок! Пожертвуй на церковь «Кающихся братанов».

Делаю вид, что ничего не слышу. Встречал упоминание об этой «церкви». Натурально – бандитский общак. Мало они отжимают грабежом и рэкетом, «кварталами развлечений» и заказными убийствами, так еще и свою «церковь» создали!

Зря сэкономил на такси – теперь вот расплачиваюсь.

– Слышь, жиртрест, к тебе, в натуре, обращаются.

В прошлой жизни я этих двух уродов изувечил бы голыми руками. Какие-то недоделанные, расхлябанные, левый маломерок, судя по зрачкам, вообще под кайфом.

Но это в прошлой, поджарым мускулистым подполковником. А сейчас…

Продолжаю молча стоять, глядя в стену ничего не выражающими глазами.

В нос почти упирается портативный терминал:

– Карту сюда, жирный! Не въехал?!

Достали!

– Отвали, а то полицию вызову.

– Чего?!. Оборзел, лох?

Терминал у него в правой руке, поэтому урка опрометчиво пытается съездить мне по уху с левой.

Блок, перехватываю обе его руки, дергаю «побирушку» на себя и резко сгибаю правую ногу в колене.

Поскольку мои ноги привыкли таскать сто с лишним кило веса, мышцы в них неплохие и удар в промежность проходит неслабо. Клиента аж подбросило. Жалобно пискнув, с перекошенным лицом он безвольно осыпается на пол. Почти не препятствую, только на лету перехватываю давно немытую башку и помогаю гнусной роже встретиться с моим, идущим на второй заход коленом.

Чвак!

Готов!

Теперь у его коллеги не только зрачки расширены, но и заметно округлились глаза:

– Кранты тебе, лошара!

Противник лезет рукой в карман. Точно не за конфетой, поэтому надо действовать быстро.

Мои трицепсы, конечно, крайне далеки от идеала, но на человеческом теле хватает уязвимых даже для слабого воздействия точек.

С доворотом плеча въезжаю с правой в нос клиента. Основанием раскрытой ладони, чтобы пальцы не выбить.

Хрумсть!

Видишь, уродец, теперь и ты очень занят.

Шаг правой, ступню за левую ногу отшатнувшегося урки, тело вперед, одновременно резкий удар-толчок в подбородок. Потянувшийся к окровавленному лицу вымогатель предсказуемо теряет равновесие и валится назад, неудачно встречая затылком металлический подлокотник сидения.

Бум.

Клиент в отключке. Ну, кто еще хочет комиссарского тела?

Кровожадный взгляд по вагону показывает – желающих нет. Те, возле которых валяется с заливаемым кровью лицом бандюк, смотрят на меня с откровенным испугом, основная масса пассажиров делает вид, что предельно занята личными проблемами и привычки глазеть по сторонам не имеет. И ладушки.

Поезд останавливается, открываются двери. Перешагнув через распростертое тело, направляюсь к выходу.

Как раз переход на Семеновскую линию, поэтому доберусь до дома другим путем.

У самых дверей вспоминаю про еще одну важную деталь, оборачиваюсь, смотрю на потолок вагона. Камера наблюдения обломана, от нее остался один кронштейн. То-то урки такие борзые были…