Страница 4 из 7
И они продолжали потешаться в том же духе. Я закурил, но моя девушка отказалась.
— Во всем, что творится с женщинами, виновата эта война, — сказал парень за стойкой, вытирая чашку и вешая ее на крючок позади себя. — По-моему, многие просто спятили. Уже не видят разницы между хорошим и дурным.
— Не-е-е, беда не в этом, — возразил кондуктор, — всему виной спорт. Развивает не только мускулы, а и то, что не следовало бы развивать. Возьми для примера моих младших. Девчонка запросто может поколотить мальчишку. Хулиганка какая-то. Тут задумаешься.
— Это так, — согласился шофер. — Это называют равноправием полов, да? А виновато избирательное право. Нечего им было давать избирательные права.
— Скажешь тоже! — вмешался летчик. — Можно подумать, бабы от избирательного права рехнулись. Да они внутри всегда такими были. Вот где знают, как с ними обращаться, так это на Востоке. Держат их взаперти, и все дела. Вот тебе и ответ. Никаких неприятностей.
— Представляю, что устроит моя старуха, если я попытаюсь посадить ее под замок, — сказал шофер, и все опять покатились от смеха.
Моя девушка потянула меня за рукав. Я посмотрел и увидел, что она уже закончила пить кофе и кивает головой в сторону улицы.
— Хочешь домой? — спросил я.
Глупо. Но мне почему-то хотелось, чтобы эти ребята поверили, будто мы идем домой. Она не ответила. Просто зашагала вперед, руки в карманах. Я пожелал всем спокойной ночи и пошел вслед за ней. Но успел-таки заметить, как из-за своей чашки с чаем уставился на нее этот малый из военно-воздушных сил.
Она шла вдоль улицы. Все еще моросил дождь, навевая какую-то безнадежность и заставляя думать о том, как уютно сидеть дома у камина. Она перешла улицу, остановилась у ограды кладбища, взглянула на меня и улыбнулась.
— И что? — спросил я.
— Могильные камни бывают плоские, — ответила она. — Иногда.
— Ну и что из этого? — спросил я, смутившись.
— На них можно лежать, — ответила она и пошла дальше, внимательно глядя на ограду. Потом остановилась у места, где один прут был отогнут в сторону, а соседний выломан, обернулась ко мне и опять улыбнулась.
— Всегда так, — сказала она. — Если поискать подольше, обязательно найдешь щель.
И она проскользнула через эту щель так же быстро, как нож сквозь масло. Ну, скажу, я был поражен.
— Слушай, подожди, — крикнул я. — Я ведь покрупнее тебя буду.
Но она уже ушла и мелькала где-то впереди среди могил. Пыхтя и отдуваясь, я протиснулся через щель и оглянулся. И провались я на этом месте, но девушка лежала на длинной и плоской могильной плите, подложив под голову руки и закрыв глаза.
Признаюсь, я ведь ничего такого от нее и не ждал. Я хотел только проводить ее домой и все. Назначить свидание на следующий вечер. Конечно, из-за того, что мы так поздно встретились. Мы могли бы постоять у ее дома и поболтать. Ей незачем было бы уходить сразу домой. Но лежать здесь, на могильном камне! Это было как-то непонятно.
Я присел и взял ее за руку.
— Ты промокнешь, — заметил я, просто не зная, что сказать еще.
— Я к этому привыкла, — ответила она.
Широко раскрыв глаза, она смотрела на меня. Неподалеку за оградой торчал уличный фонарь, так что нельзя сказать, что было совсем темно, да и ночь, несмотря на дождь, была не такой, когда говорят, хоть глаз выколи, а просто скорее угрюмой. Как бы мне хотелось сказать ей что-нибудь хорошее о ее глазах. Но мне эти любезности никогда не давались. Знаете, как светятся в темноте люминисцентные часы? У меня у самого такие есть. Когда просыпаешься ночью, то чувствуешь, будто рядом друг. Вот у моей девушки глаза лучились так же. Только они еще были и красивы. И больше они не были похожи на глаза разнежившегося котенка. Они были любящие и нежные, и печальные одновременно.
— Привыкла лежать под дождем? — переспросил я.
— Приучили к этому, — ответила она. — В приютах во время войны нас называли «уличные дети».
— Ты не эвакуировалась? — спросил я.
— Нет, это не для меня, — сказала девушка. — Никогда не могла нигде ужиться. Всегда возвращалась назад.
— Родители живы?
— Нет. Оба погибли, когда разбомбили наш дом, — в тоне, которым она это произнесла, не было ничего трагического. Все совершенно обыденно.
— Не повезло, — сказал я.
Она ничего не ответила. И так я сидел там, держа ее за руку и думал, как бы отвести ее домой.
— Ты давно работаешь в этом кинотеатре? — спросил я.
— Недели три, — ответила она. — Я долго нигде не задерживаюсь. Скоро и отсюда уйду.
— Почему?
— Так, неугомонность.
Вдруг она протянула руки и обхватила меня за шею. Не подумайте, сделала она это очень нежно.
— У тебя хорошее и доброе лицо. Мне оно нравится, — сказала она.
Это было странно. От того, как она это сказала, я сделался каким-то чокнутым и придурковатым. И следа не осталось от того возбуждения, которое охватило меня в автобусе. И я подумал, может, наконец, это то самое, может, я нашел девушку, которую искал. Не просто так, на вечер, а навсегда.
— У тебя есть парень? — спросил я.
— Нет.
— Я хочу сказать, постоянный?
— Нет, никогда не было.
Забавно, что мы вели такие разговоры на кладбище, и она лежала, как изваяние, на старом могильном камне.
— У меня тоже нет девушки, — сказал я. — Никогда этим не интересовался, как другие ребята. Наверное, у меня какой-то сдвиг. А потом очень занят работой. Я в гараже работаю, механик, знаешь, ремонт и все прочее. Хорошо платят. Я и старухе своей могу давать и даже немного скопил. У меня отдельная берлога. Хозяева — приятные люди. Мистер и миссис Томпсон. И мой хозяин в гараже тоже отменный парень. Я никогда не чувствовал себя одиноким. И сейчас не одинок. Но с тех пор, как увидел тебя, у меня не идет из головы, что теперь все у меня будет по-другому.
Она не перебивала, и казалось, я просто думаю вслух.
— Очень хорошо и приятно возвращаться домой к Томпсонам, — продолжал я. — И добрее их трудно отыскать людей. И жратва там хорошая, а после ужина мы болтаем или слушаем приемник. Но знаешь, я хочу, чтобы теперь все стало иначе. Я хочу подходить к кинотеатру к концу программы и забирать тебя оттуда. А ты будешь стоять в дверях и поджидать, когда все уйдут из зала, а потом подмигнешь мне, давая понять, что сейчас сбегаешь переодеться и чтобы я тебя подождал. А потом выйдешь на улицу, как сегодня, но теперь ты пойдешь не одна, а возьмешь меня под руку. А если ты захочешь снять пальто, то я понесу его, или какой сверток, или что у тебя там будет. И мы с тобой отправимся поужинать в Корнер-Хаус или куда еще, поблизости. У нас там будет свой столик, а официантки и все другие будут уже нас знать и приберегут что-нибудь вкусненькое.
Я так ясно мог представить себе эту картину. Столик с табличкой «Заказан». Кивающие нам официантки: «Возьмите сегодня яйца под соусом „карри“». И мы пробираемся, чтобы взять свои подносы. И моя девушка делает вид, что не знакома со мной, а я посмеиваюсь про себя.
— Понимаешь, что я хочу? — спросил я. — Не просто быть друзьями, а больше.
Не знаю, слышала она или нет. Она лежала, глядя на меня, и нежно так и странно касалась то моего уха, то подбородка. Вроде ей было меня жаль.
— Мне хотелось бы покупать тебе разные вещи, — продолжал я. — Иногда цветы. Очень приятно видеть девушку с цветком на платье. Так это выглядит свежо и опрятно. Ну, а по таким случаям, как дни рождения, Рождество и прочее, я покупал бы то, что ты приглядишь на витрине и тебе понравится, но сама-то ты побоишься зайти спросить цену. Скажем, брошку или браслет, что-нибудь красивое. А я бы пошел туда один и купил. Пусть бы это стоило недельного жалованья, мне плевать.
И я представил, какое у нее будет выражение лица, когда она развернет пакет. И она бы надела на себя то, что я купил. И мы бы пошли куда-нибудь вместе. И она была бы одета чуть наряднее. Нет, ничего кричащего, но так, чтобы обращали внимание. Знаете, такое модное.