Полусоженное дерево

— А когда он совсем поправится, — добавил Поль, — я позабочусь, чтобы он не попал ни в один из этих ваших приютов.

Полицейский кончиком ручки постучал по своим зубам.

— Ну, уж это будет решать закон.

Констебль сплел пальцы рук, положил их на стопку донесений и сказал твердо и решительно, тоном судьи:

— Леди и джентльмены, то, что вы думаете о своей ответственности, это ваше личное дело. Я же снимаю с себя всякую ответственность. И, кроме того, я должен спросить вас, миссис… э… мисс Локвуд, как, по вашему мнению, отнесутся руководители почтового ведомства, узнав, что у вас по ночам в доме находится посторонний мужчина?

Бренда резко вскинула голову.

— Не имею ни малейшего представления, но меня это ничуть не волнует.

— Я протестую против подобных вопросов, констебль, — вдруг вспыхнул доктор.

— Ладно, перейдем к другим. — Констебль наклонил стул. — Поскольку мне поручено это дело, молодой человек, я хотел бы узнать ваше имя и другие сведения для установления вашей личности.

Поль назвал себя.

— Адрес!

— Стоянка на берегу моря возле Головы Дьявола.

— Нет, этот номер у вас не пройдет, молодой человек. Я спрашиваю ваш домашний адрес.

— У меня нет домашнего адреса.

— Тогда где же вы находились до приезда сюда?

— В военном госпитале номер сто тринадцать.

— А до госпиталя?

— Во Вьетнаме.

— Ах, вот оно что… — Констебль даже поперхнулся. — Но где живут ваши ближайшие родственники?

— У меня нет ближайших родственников.

Констебль сурово взглянул на Поля.

— Вот что, молодой человек, я вынужден предупредить вас, с законом шутки плохи. Где проживает ваша семья?

— У меня нет семьи.

— Тогда назовите мне адрес ваших родителей.

Поль неохотно назвал адрес отца. Констебль записал его в блокнот, торжествуя.

— Скажите, констебль, — ехидно спросил Поль, — вы все это делаете, чтобы снять с себя ответственность?

Констебль на минуту растерялся.

— Я уже сказал, что не считаю ответственным за все происходящее ни закон, ни себя лично.

— Тогда разрешите мне заявить, что, выслушав ваши скучные и многословные донесения, я считаю вас виновным более, чем всех нас. Вы обнаружили разбитый грузовик с двумя умирающими аборигенами и знали, что вместе с ними был третий человек — их ребенок, который к тому времени куда-то исчез. И что вы предприняли?

Констебль недоуменно взглянул на Поля. Он был явно смущен.

— Я полагал, что этого ребенка ссадили где-нибудь по пути в одной из резерваций. А поскольку эти черномазые с фанатизмом держатся друг за друга, у меня не было возможности получить от них сведения о мальчишке. Естественно, я посчитал следствие законченным.

Поль резко отставил стул, поднялся и подошел к окну. Казалось, все его внимание сосредоточилось на неспокойном, сверкающем под яркими солнечными лучами море.

— О боже всемогущий! — воскликнул вдруг он. — До чего же все мы напыщенные лицемеры, ханжи и краснобаи, только и умеющие разглагольствовать о законе и об ответственности! Ведь и я тоже целыми днями валялся в машине, размышляя о несправедливостях и жестокостях во Вьетнаме, а сам поступал не лучше.

— Если вы собираетесь заниматься здесь красной пропагандой, то я отказываюсь ее слушать.

Констебль закрыл блокнот, положил его в карман, аккуратно застегнул лацкан и, обведя всех взглядом, сказал:

— Я подожду вас на пристани, доктор.

Они услышали, как он громко затопал сапогами по лестнице По знаку доктора Бренда поставила на плиту кофейник. Доктор молча ушел в спальню к мальчику, а когда кофе вскипел и Бренда позвала его, он вышел, подошел к Полю и положил руку ему на плечо. Поль резко обернулся.

— Простите, — сказал он, садясь за стол и накладывая сахар в кофе, — все получилось чертовски глупо.

— Все в порядке, — ответил доктор, хлопнув Поля по плечу. — Просто констебль Риверс подонок. А вы задели его за живое.

— И все же мне, очевидно, не следовало себя так вести. Но я не сдержался, во мне все кипело.

— Вам слишком долго приходилось сдерживаться. Такое прегрешение вам простительно.

Поль выпил кофе и закурил.

— Как мальчик?

— Без видимых изменений. Вам не удалось попоить его, Бренда?

— Нет. Сколько ни пыталась влить в него хоть ложечку молока или сока, он начинал задыхаться.

Доктор вздохнул и поднялся.

— Что ж, пожалуй, сделано все возможное. Истощение и непогода отняли у него слишком много физических сил. так необходимых для борьбы за жизнь. Позвоните мне вечером, если наступят какие-то изменения.

Бренда пошла его провожать, осторожно ступая по размытой дождем тропинке.

— Почему он не хочет еще что-нибудь предпринять? — спросил Поль, раздражаясь, когда доктор уже скрылся на дороге к пристани.

— Он делает все, что можно, — возразила Бренда. — Я в этом уверена.

— Вконец устаревший и безалаберный человек, — не удержался Поль.

— Согласна, он, может быть, и не самый лучший врач, но он всегда был честным и искренне заинтересованным в пациенте. Он не стремился к экспериментам ради экспериментов.

Поль горько улыбнулся.

— Эксперименты! Я вижу, вам тоже пришлось в жизни пройти через множество экспериментов. И все же мне кажется, он мог бы сделать для мальчика больше.

— К сожалению, врачи не способны совершать чудеса.

Бренда взглянула на его лицо, но во взгляде ее не было отвращения, которое Поль ожидал увидеть.

— Если вы хотите знать мое мнение, — тихо сказала она, — то нам обоим необходимо чудо, которое снова сделало бы нас пригодными к жизни среди людей.

Он шел к своей машине, а в ушах все еще звучали ее слова.

Глава двадцать восьмая

Закутавшись в теплый старый халат, принадлежавший отцу Бренды, Поль сидел на стуле возле кровати мальчика, не спуская глаз с его лица, которое в полумраке казалось совсем серым. Он тревожно прислушивался к его дыханию, а мысли были далеко-далеко. Всплывали и снова исчезали в памяти картины прошлого и настоящего.

Из-под кровати сверкнули глаза щенка, и Поль почувствовал удовлетворение от того, что он здесь. Ему было куда легче сидеть ночью у постели больного, чем спать, приняв сильную дозу снотворного, или лежать в машине без сна с натянутыми до предела нервами. Теперь он хоть как-то был связан с миром, с людьми. Он был кому-то нужен.

И все же, даже сидя у постели Кемми, он никак не мог отделаться от мысли, будто это не Кемми, а тот мальчик-вьетнамец, Пак То. Нет, он никогда не видел Пак То слабым и беспомощным, такой была его сестра, маленькая девочка, имени которой он так и не узнал. Несомненно, Полю были ближе этот мальчик-абориген, и вьетнамец Пак То, и его сестренка, чем все другие люди, которых он встречал в жизни. Борьба за существование и воля к жизни заставили Кемми искать пути спасения от голода, и он стал прислуживать Полю и Бренде. А они? Только после того, как малявка оказался на пороге смерти из-за легкомыслия и эгоизма двух взрослых людей, он стал человеком в глазах Поля.

Какие строки были в песне того американского парня, который, бренча на гитаре, распевал, призывая к миру на земле? Кажется, это звучало так: «Сколько дорог должен пройти человек, прежде чем он сможет увидеть, что происходит вокруг».

Нет, слова были какие-то другие. Он в точности никогда не помнил слов, хотя музыка этой песни звучала в его памяти и смысл ее будоражил какие-то скрытые чувства, более сильные, чем желание выпить и овладеть женщиной, чем опьяняющее удовлетворение от того, что убил еще одного лесного брата, иначе он бы мог убить тебя.

Бренда лежала не в силах уснуть, слушала, как глухо бьется о берег прибой. Часы показывали полночь. Уже слишком поздно, нужно уснуть, ведь завтра у нее трудный день.

Странно было лежать без сна в доме, где снова каждый звук приобрел особое значение, но еще более странно ощущать себя нужной кому-то.